Туркестанские походы. Кушка

 

---

--------------------------------------------------------------------------------



"Разница между временем, когда меня драли, и временем, когда перестали драть, была страшная". А.П.Чехов.


Антон Павлович Чехов родился 16 января 1860 года. Его дед Егор Михайлович был крепостным, он скопил денег и выкупил себя и троих сыновей. Один из них, Павел Егорович, со временем открыл бакалейную лавку в городе Таганроге на берегу Азовского моря, женился на Евгении Яковлевне Морозовой и произвел на свет пятерых сыновей и одну дочь.

Антон был его третьим сыном. Много лет спустя Чехов вспоминал, что в пятилетнем возрасте отец приступил к его обучению - каждый день бил, сек, драл за уши, награждал подзатыльниками. Ребенок просыпался по утрам с мыслью: будут ли его и сегодня бить? Игры и забавы запрещались. Полагалось ходить в церковь два раза в день на заутреню и вечерню, целовать руки монахам, дома читать псалмы. С восьми лет Антон должен был служить в отцовской лавке с вывеской: "ЧАЙ, САХАРЪ, КОФЕ, МЫЛО, КОЛБАСА И ДРУГИЕ КОЛОНИАЛЬНЫЕ ТОВАРЫ". Под этим полуграмотным названием лавка и вошла в русскую литературу в одном из рассказов Чехова. Она открывалась в пять утра, даже зимой. Антон работал мальчиком на побегушках в холодной лавке, здоровье его страдало. А позже, когда он поступил в гимназию, заниматься приходилось только до обеда, а потом до позднего вечера он был обязан сидеть в лавке. Неудивительно, что в младших классах Антон учился плохо и дважды оставался на второй год. Своим одноклассникам он не очень запомнился. Так о нем и писали: никакими особенными добродетелями или способностями не отличался. По-русски это называется "ни то, ни се".

Когда Антону Чехову исполнилось шестнадцать лет, его неудачливый отец обанкротился и, опасаясь ареста и долговой тюрьмы, бежал от кредиторов в Москву, где два его старших сына, Александр и Николай, уже учились в университете. Антона оставили одного на три года в Таганроге - кончать гимназию. Он вздохнул свободно и "вдруг" обнаружил такое прилежание по всем предметам, что стал получать пятерки по бесконечно ненавистному ему греческому языку и даже давать уроки отстающим ученикам, чтобы содержать себя.

Получив аттестат зрелости и ежемесячную стипендию в двадцать пять рублей, в 1879 году Антон Чехов перебрался к родителям в Москву. Решив стать врачом, поступает на медицинский факультет. В это время Чехов - долговязый юноша чуть ли не двух метров ростом, у него круглое лицо, светло-каштановые волосы, карие глаза и полные, твердо очерченные губы. Неприятным сюрпризом для Антона явилось то, что он, оказывается, говорил на "суржике" [южнорусский диалект с сильным влиянием мягкого украинского языка]: "стуло", "ложить", "пхнуть", "Таханрох"; а в прошении о зачислении в университет слово "медицинский" написал через "ы" - "медицЫнский".

Антон любил и умел рассказывать смешные истории. Слушатели всегда покатывались со смеху. Он решает попробовать писать небольшие юмористические рассказы, чтобы облегчить тяжелое положение семьи - он слышал, что журналы неплохо платят. Написал свой первый рассказ ["Письмо к ученому соседу"] и отослал в петербургский журнал "Стрекоза". Однажды вечером, возвращаясь из университета, Антон купил очередной номер и увидел, что рассказ напечатали. Гонорар за него причитался в пять копеек за строчку. Строчек было 150, и гонорар составил 7 рублей 45 копеек. Первый успех обнадежил. Чехов стал слать в "Стрекозу" по рассказу ли чуть не каждую неделю, некоторые принимались, но другие возвращались с оскорбительными комментариями, например: "Не начав писать, уже исписались". Литературные нравы в те времена были не лучше современных. Чехов не очень-то обижался, а отвергнутые рассказы пристраивал в московские газеты, хотя там платили еще меньше, кассы редакций пустовали, и авторы должны были дожидаться в коридоре, пока мальчишки-газетчики принесут с улицы копеечную выручку.

Первым, кто хоть как-то помог Чехову войти в литературу, был петербургский издатель с легкомысленной фамилией Лейкин. Николай Лейкин и сам писал юморески, за свою долгую жизнь написал их тысячи, ни одна не осталась в литературе. Через много лет в конце жизни Лейкин, накачиваясь водкой в литературных салонах, бил себя кулаком в грудь и гордо кричал:

- Это Я сделал Чехова!

Над ним посмеивались, но понимали, что в чем-то старик прав. Ранние рассказы Чехова мало, чем отличались от юморесок его литературных собратьев, но в них чувствовался 'свежак', как говорил Лейкин. Он подрядил Чехова поставлять в свой журнал 'Осколки' еженедельно по рассказу в сто строк, положив ему, солидный гонорар по восьми копеек за строчку, и строго следил, чтобы не было ни одной лишней строки. Получилась жесткая, но полезная школа для молодого писателя, потому что волей-неволей приходилось вкладывать необходимое содержание в небольшой объем, т.е., писать кратко.

- Краткость - сестра таланта, - правильно говорил Лейкин молодому автору, хотя эта фраза по традиции приписывается Чехову.

'Осколки' были юмористическим журналом, когда Чехов присылал что-то мало-мальски серьезное, Лейкин сетовал, что автор не оправдывает ожидания публики, но все-таки публиковал их. На чеховские рассказы обратили внимание, он уже приобрел некоторую известность, однако навязанные рамки размеров и жанра начали его тяготить, и тогда Лейкин, человек, по-видимому, добрый и разумный, устроил Чехову договор с 'Петербургской Газетой' - туда он должен был каждую неделю писать рассказы более длинные и серьезные за те же восемь копеек строка. С 1880 по 1885 год Чехов написал триста рассказов! С 1885 года, продолжая сотрудничать в юмористическом журнале " Осколки ", Чехов начинает печататься в разделе 'летучие заметки' 'Петербургской газеты', где помещает такие произведения как 'Лошадиная фамилия', 'Унтер Пришибеев', 'Тоска', 'Ванька' и др. Среди них есть типично 'осколочные' рассказы, однако во многих исключительно юмористический взгляд сменяется более глубоким и сложным, сочетающим смешное с трагическим, иронию и насмешку с сочувствием. Например, герой рассказа А.П.Чехова 'Унтер Пришибеев' (1885) - отставной унтер-офицер, тип старорежимного самочинного блюстителя порядка, считающего себя вправе во все вмешиваться, всем делать замечания, все давить своим унтер-офицерским авторитетом.

В то время, как все мировые газеты и государственные деятели предсказывали, что две крупнейшие на свете державы вот-вот сцепятся из-за отдаленного среднеазиатского селения, правитель, которому оно принадлежало, временно не занимал престол в связи с государственным визитом в Индию. Скорее всего, это устраивало русских, которые боялись, что Абдур Рахман и его британские хозяева плетут против них интриги. Так что-то, что он сейчас вдали от своего королевства, ускорило аннексию Панджшеха. Санкт-Петербург беспокоила еще и перспектива, что британцы с благословения эмира займут Герат. Точно так же, как их собственная аннексия Мерва, а теперь и Панджшеха создавала угрозу Индии, мощное британское военное присутствие в Герате аналогичным образом угрожало бы новым центральноазиатским владениям России. Мог воскреснуть призрак объединения британских и афганских сил с целью освобождения мусульманских ханств от российского правления. Тем не менее, занимая Панджшех, царские генералы знали, что если дело дойдет до борьбы за Герат, они наверняка будут там первыми.

Отголоски кризиса прокатились по всему миру. В Америке, где от новостей содрогнулся Уолл-стрит, только и разговоров было, что о раздоре между двумя гигантскими империями. В обычно трезвой 'Нью-Йорк Таймс' появилась статья под громадным заголовком 'АНГЛИЯ И РОССИЯ СРАЖАЮТСЯ'. Статья начиналась словами: 'Это - война'.

'...Будет ли война с Англией?' - писали в то время русские газеты. Отношение к афганской войне наиболее ясно и лаконично выражено двадцатипятилетним Чеховым: 'Конечно, когда Герат будет покрыт грудой шапок и на перине будет сидеть не мурза, а родной Дыба, то эта земля будет еще плодороднее'. Это было написано в 1885, в 16 номере журнала 'Осколки' - через несколько дней после битвы на реке Кушке, в которой русские войска разбили пятитысячное войско афганцев...

Именно к подробному обсуждению этой знаменательной победы, в сражении при Кушке в 1885 году, мы и хотим перейти после описания хроники первых блистательных чеховских побед...


Горячая точка - отдаленный, малоизвестный оазис Панджшех.
...Аннексия Россией Мерва и обманный маневр, позволивший ее осуществить, до предела возмутили британскую прессу. Новое поколение Вильсонов, Урквартов и Роулинсонов схватилось за перья. Предупреждение генерала Ламсдена, что русские снова пойдут в наступление, вскоре подтвердило сообщение британского военного атташе в Санкт-Петербурге о том, что царские генералы планируют под каким-нибудь предлогом захватить Герат - весной 'или как только большая часть наших сил окажется связанной в Египте и Судане '. В это время пришли известия, что генерал Гордон до смерти забит толпой фанатиков в двух шагах от резиденции в Хартуме. Это привело нацию в воинственное настроение. 1885 году суждено было стать одинаково урожайным и для 'ястребов', убежденных, что их час пробил.

Из нового поколения комментаторов 'наступательной школы' наиболее плодовитым был, вероятно, Чарльз Марвин, автор нескольких работ о российской угрозе, включая 'Российское наступление на Индию' и 'Русские в Мерве и Герате и их силы вторжения в Индию'. Еще одна - 'Разведывая Среднюю Азию' - подробно рассказывала о секретных миссиях и поездках российских офицеров в регионы, окружающие Британскую Индию. Марвин был корреспондентом лондонской газеты 'Глоб' в Санкт-Петербурге и имел преимущество перед своими конкурентами благодаря хорошему знанию русского языка и личному знакомству со многими влиятельными царскими генералами. Литератор с простой и убедительной манерой изложения, он опубликовал в газетах множество статей о намерениях России относительно Средней Азии и о том, как лучше им противодействовать.

Впервые Марвин привлек внимание публики, не говоря уже о властях, в мае 1878 года, когда прославился в связи с утечкой информации из Уайтхолла. Это произошло во время Берлинского конгресса после русско-турецкой войны 1877 года, когда Марвин работал по совместительству в Министерстве иностранных дел и одновременно сотрудничал с 'Глобом'. Обнаружив, что правительство намеревалось замолчать подробности соглашений, заключенных между Британией и Россией, и не публиковать их в 'Таймс', он решил передать материалы своей газете. Результатом стала мировая сенсация, хотя первоначальное сообщение правительство поспешило опровергнуть. Однако на следующий день 'Глоб' опубликовал текст соглашений. Впоследствии Марвина как наиболее очевидного подозреваемого арестовали и обвинили в 'хищении сверхсекретного документа'. Когда обыск в его доме не выявил каких-либо подтверждающих это улик, его оправдали. Суд постановил, что, поступив подобным образом, он не нарушил никаких законов - на тот момент документ не являлся официальным секретным актом. Впоследствии выяснилось, что Марвин выучил полный текст и воспроизвел его по памяти. История эта отнюдь не повредила Марвину - через пять лет, еще в неполных тридцать, он стал наиболее читаемым из всех, кто в то время писал об англо-русских проблемах.

В примечательном для всех, кто интересовался российской угрозой, 1885 году Марвин издал не менее трех книг на эту тему. Одна была посвящена угрозе для Индии от новой Транскаспийской железной дороги. Другая - 'Русские на пороге Герата' - была написана и издана в течение одной недели (показывая, что в 'моментальной' книге нет ничего необычного). Подобно другим работам Марвина, она оказалась бестселлером, 65 тысяч экземпляров сразу разошлись. Вообще говоря, позиция Марвина непосредственно противостояла действиям нескольких британских правительств, особенно либеральных, создающих проблему своей бесхребетной и нерешительной политикой по отношению к Санкт-Петербургу. По поводу нынешней администрации Марвин говорил: 'Кабинет г. Гладстона известен склонностью к уступкам, и Россия, прекрасно это знающая, ищет любой способ их заполучить'. Другими появившимися в том году работами на тему будущей борьбы за Индию стали книги Деметриуса Боулгера 'Среднеазиатские вопросы', полковника Дж. Б. Мейлисона 'Русско-афганский вопрос и вторжение в Индию' и X. Сазерленда Эдвардса 'Русские проекты против Индии' - если назвать только три. Кроме них выходили неисчислимые брошюры, статьи, обзоры и письма редактору тех или иных комментаторов, главным образом из числа русофобов.

Возможно, лучшим из известных авторов публикаций о российской опасности после Чарльза Марвина был не англичанин, а венгерский англофил-востоковед по имени Арминиус Вамбери, который отстаивал интересы Британии. За двадцать лет до описываемого времени, чтобы доказать мысль о том, что венгры произошли из Центральной Азии, он переоделся под нищего дервиша и предпринял долгую и смелую поездку по этому региону. Блестящий лингвист, уже говоривший по-арабски и по-турецки, он быстро осваивал местные языки, что позволило ему, оставаясь неразоблаченным, посетить Хиву, Самарканд и Бухару. В то время все они еще оставались независимыми, но, вернувшись в Будапешт, Вамбери уверял, что очень скоро они будут захвачены Россией. Увидев, что соотечественников мало интересуют проблемы Центральной Азии, Вамбери обратил свои взоры на Британию, надеясь, что там учтут его предупреждения, особенно насчет Индии. Когда в 1864 году он прибыл в Лондон, то обнаружил, что вести о его замечательных подвигах в Средней Азии шли впереди, и он немедленно стал знаменитостью. Отпрыск бедной еврейской семьи был поражен тем, как все его принимали, включая принца Уэльского, Пальмерстона и Дизраэли. Хотя каждый хотел услышать о его приключениях в роли дервиша, в главном Вамбери потерпел неудачу. Тогда, с уходом сэра Генри Роулинсона, наступательная политика была не в почете, и Вамбери не смог убедить никого, кроме 'ястребов', принять его предупреждения всерьез.

Вернувшись в Будапешт, где он стал в университете профессором турецкого, арабского и персидского языков, Вамбери принялся бомбардировать 'Таймс' и прочие британские газеты письмами, в которых убеждал правительство занять более жесткую позицию по отношению к русским . И тут одно за другим пали среднеазиатские ханства, как никогда раньше приближая русских к конечной цели их экспансии - к Индии. Когда после падения Мерва не появилось никаких признаков того, что российское наступление остановилось, Вамбери ощутил, что его час пробил. Весной 1885 года он направился в Лондон с намерением изложить свои взгляды относительно амбиций Санкт-Петербурга по отношению к Индии. Он вновь стал популярен, но на сей раз его предупреждения звучали на многолюдных митингах, которые прошли по всей стране. Он получил так много приглашений, что вынужден был от большинства из них отказаться. Некий поклонник отдал в его распоряжение на время пребывания в Лондоне роскошную квартиру с поваром, слугами и винным погребом. Не единожды во время поездок доброжелатели, подписывавшиеся просто 'поклонник' или 'благодарный англичанин', запихивали в его вагон корзины дорогих деликатесов. После трех изнурительных, но триумфальных недель, за которые он повидал многих выдающихся людей того времени, Вамбери вернулся в Будапешт, чтобы работать над книгой под названием 'Будущая борьба за Индию'. Написанная за двадцать дней, книга содержала мало из того, что не было сказано им прежде. Но на сей раз и настроение, и момент были подходящими. Книга с привлекательной ярко-желтой обложкой быстро присоединилась к списку бестселлеров года вместе с самой последней работой Чарльза Марвина.

Большинство книг, наспех написанных после падения Мерва, ограничивались простой полемикой. Направленные на то, чтобы привлечь внимание публики к растущей русской угрозе, они основывались на аргументах и стратегическом мышлении, выработанных еще Киннейром, де Ласи Эвансом, Макнейлом и другими. По общему признанию, начиная с той поры русские все время продвигались к границе Индии. Однако никто из нового поколения аналитиков не имел ни малейшего личного опыта или знания военных аспектов ситуации. Даже Вамбери, некогда побывавший в этих местах, ничего не знал о современной стратегии или тактике. Полковник Мейлисон действительно служил в индийской армии, но после многих лет нестроевой службы долго пребывал в отставке и закончил свою карьеру опекуном молодого магараджи Майсура.

Лишь один аналитик действительно знал, о чем говорил, но экземпляров его книги нельзя было достать ни за какие деньги. Ее автор, генерал-майор сэр Чарльз Макгрегор, обладал уникальными познаниями для того, чтобы исследовать российскую угрозу Индии во всех ее аспектах. Как генерал-квартирмейстер индийской армии, он был также главой ее недавно организованного разведывательного департамента. Мало того, что он был ветераном многочисленных кампаний на границе, он еще и много путешествовал по Афганистану и Северо-Восточной Персии, даже посещая Саракс. Ясно, что по работе он имел доступ к самым последним относящимся к Индии разведывательным данным, как военным, так и политическим. Если говорить о серьезном исследовании российской опасности, то сделал это именно Макгрегор, а не Марвин или Вамбери.

До назначения Макгрегора сбор военных сведений велся от случая к случаю и мало походил на хорошо организованную и эффективную российскую систему. Новый разведывательный отдел, основанный в Симле, был намного ближе к сфере российской деятельности, чем Калькутта, состоял сначала всего из пяти офицеров (два из которых были заняты только частично) и нескольких доверенных туземных клерков и картографов. Основной работой был сбор и оценка информации о дислокации и численности российских войск в Центральной Азии и их потенциальной угрозе Индии в случае войны. Они же занимались переводом на английский соответствующих русских книг, статей и других материалов. Политические сведения по-прежнему собирали офицеры-пограничники, которые отправляли их в тыл, в политический департамент - настоящее Министерство иностранных дел индийского правительства, где они числились на службе. За сбор топографических данных, которые имели военное значение, отвечала Служба Индии, расположенная в Дехра Дан. Эта организация, которая недавно наняла туземных агентов - бандитов для сбора географической информации в чувствительных районах, имела задачу картографировать весь субконтинент, как в пределах, так и вне границ Индии, и хранить эти новейшие карты. Военные, политические и топографические сведения пополнялись также инициативными молодыми офицерами и другими путешественниками, в основном неофициальными. Но вопреки картине, нарисованной Редьярдом Киплингом в 'Киме', в то время в Индии не существовало никакого организованного сбора сведений или координации подобных действий. В отношениях между тремя существующими службами процветали конкуренция и ревность.

Роль Макгрегора как руководителя военной разведки была лишь одной из его обязанностей генерал-квартирмейстера, но он, будучи, подобно большинству прочих генералов, горячим сторонником 'наступательной школы', исполнял ее с особенным рвением. Уехав в Лондон летом 1882 года, он посвятил немало времени исследованиям в недрах отдела разведки военного министерства, прочесывая тамошние досье в поисках полезных для его собственного отдела данных. Однако, вернувшись в Индию, он вскоре столкнулся с обструкцией и недовольством как политического департамента, большинство работников которого в то время разделяли политику 'искусного бездействия', так и некоторых членов Совета Индии. Макгрегор был убежден, что от русских следует ожидать неприятностей, и решил встряхнуть своих политических и гражданских коллег, разрушить их самодовольное спокойствие, продемонстрировав им, как легко начать нападение на Индию. Летом 1883 года он приступил к сбору материалов для конфиденциального руководства, которое должно было называться 'Оборона Индии'.

Чтобы собрать материалы, ему понадобился почти год. В дополнение к его собственным разведданным о российских возможностях и дислокации их сил он смог привлечь соображения большинства высокопоставленных чиновников и лучших стратегических умов индийской армии. Многие из консультантов были его личными друзьями, включая генерала Робертса, под командой которого во время второй афганской войны он командовал колонной. У них он искал обоснованный ответ на вопрос, сколько времени понадобится двадцатитысячной русской армии, чтобы в случае наступления достичь Герата, и сколько для этого потребуется равной по численности британской армии. Аналогичной оценке подверглись и другие ключевые точки на границах Индии, с которых могло начаться вторжение. Наконец в июне 1884 года его сообщения и рекомендации объемом более 100 000 слов, с обширными приложениями, таблицами и большой картой Средней Азии, были готовы к печати.

Макгрегор предупредил, что если русские решат напасть на Индию, то, скорее всего, сделают это из пяти различных точек одновременно. Это был призрак, которого никто прежде не тревожил. Одна колонна шла бы на Герат, другая - на Бамиан, третья - на Кабул, четвертая - на Читрал и пятая - на Гилгит. Тщательные вычисления показывали, что таким образом русские могли расположить вдоль северных границ Индии до 95 000 регулярных войск и оттуда в нужный момент хлынуть в Индию. Макгрегор доказывал, что индийская армия ни количественно, ни качественно не в состоянии противостоять такому нападению. Он заявлял, что 'заставить Россию понять безнадежность вторжения' могут только определенные действия, предпринятые британским и индийским правительствами. Убеждал, что индийскую армию следует увеличить настолько, чтобы она имела возможность отразить подобную угрозу. И еще предложил Британии немедленно занять Герат, чтобы знать о любом российском передвижении в том направлении, а также вернуться в Кандагар. Он предупредил, что задержка может стоить слишком дорого. Если за это время Герат попадет в руки русских, то вооруженные силы Индии придется наращивать куда больше. Если же падет и Кандагар, потребуется еще более значительное увеличение армии. Заодно он потребовал безотлагательно проложить в пределах приграничных областей стратегические шоссейные и железные дороги, указывая, что русские выкладываются, приближая сеть своих железных дорог к Афганистану.

Вспоминая 'достижения' Санкт-Петербурга по части нарушения гарантий, Макгрегор отвергал любые надежды на то, что когда-либо с русскими можно будет прийти к соглашению. Единственный способ ограничить их аппетиты, считал он, заключался в оказании на них давления, предпочтительно в союзе с Германией, Австрией и Турцией. В части 'бесплатных советов', данных с позиций военного, генерал явно далеко выходил за пределы своих полномочий и нарушал границы областей, признанных монополией государственных деятелей и дипломатов, куда вход солдатам строго запрещен. Но Макгрегор на этом не остановился, а закончил трактат словами настолько провокационными, что даже его коллеги-'ястребы', должно быть, перечитывали их, чтобы удостовериться, что правильно поняли. 'Я торжественно заявляю о моем убеждении, - писал он, - что реальное урегулирование англо-российского вопроса невозможно до тех пор, пока Россию не вытеснят с Кавказа и из Туркестана '.

Документ со словом 'конфиденциально' красным шрифтом на титульном листе был официально предназначен только для членов Совета Индии и высших правительственных и военных руководителей. Однако по распоряжению автора несколько экземпляров в Лондоне разослали тщательно отобранным политическим деятелям и редакторам. Макгрегор был убежден, что Большую Игру сначала надо выиграть в Вестминстере, чтобы получить какие-то шансы на победу в Азии, и стремился подтолкнуть правительство к энергичному, пусть даже запоздалому действию. Но он понимал, что многие материалы могут иметь серьезное значение для российских стратегов, и внушил адресатам необходимость соблюдать секретность. В то же самое время он убеждал их использовать свое влияние, чтобы заставить правительство действовать, пока еще было не поздно. Результаты генеральской акции не заставили себя ждать.

Кабинет Гладстона, уже переживший изрядную встряску в связи с событиями в Судане и искренне тревожившийся за Герат, расценил поступок Макгрегора как скандальную попытку посягательства на свою власть. Между Уайтхоллом и Калькуттой запорхали гневные телеграммы с обвинениями и оправданиями. Правительство Индии нажало на Симлу, и по распоряжению вице-короля дальнейшую рассылку копий документа поспешно приостановили. Из других мест копии отозвали. Макгрегору официально сделали выговор. Большинство высокопоставленных чиновников в Индии соглашались с его заключениями, но не разделяли его методов. Тем не менее стало широко известно, что лица, занимающие аналогичные должности в российской императорской армии, теперь открыто похвалялись будущим покорением Индии - вопреки тому, что говорил Санкт-Петербург. И едва давление ослабло, как русские вновь двинулись вперед. Это привело Англию и Россию на грань войны и, без сомнения, вызвало мрачное удовлетворение Макгрегора, Марвина, Вамбери и других, давно все это предсказавших.

Горячей точкой стал отдаленный, малоизвестный оазис Панджшех, находившийся на полпути между Мервом и Гератом. Его названию вскоре суждено было стать нарицательным. Англичане, равно как и афганцы, всегда расценивали его как собственность Афганистана. Но с некоторых пор, после аннексии Мерва, на него положили глаз русские. В ходе переписки по поводу назначения англо-российской пограничной комиссии Санкт-Петербург бросил вызов притязаниям Афганистана на Панджшех, упорно утверждая, что оазис принадлежит России на том основании, что она владеет Мервом.

Лондон этому энергично сопротивлялся, поскольку Панджшех занимал стратегические высоты на подходе к Герату, что четко объясняло острый интерес к нему Санкт-Петербурга. Кроме того, главный британский специальный уполномоченный генерал Ламсден обнаружил скрытные перемещения российских войск. Зимой 1884/85 года он находился в близлежащем Сараксе и вскоре понял, что русские не намерены посылать своего представителя на переговоры, пока не вырвут Панджшех у афганцев. Казалось маловероятным, что они предпримут такую попытку до прихода весны, когда растает снег и крупные воинские соединения смогут захватить высоты, обеспечив успех операции. Все это Ламсден сообщил руководству в Лондоне, и Гладстон с коллегами по кабинету встревожились еще больше.

Русским, сознававшим огромный риск своего предприятия, приходилось соблюдать осторожность. Ведь в Санкт-Петербурге знали, что Британия - пусть даже в несколько расплывчатых выражениях - обязалась помочь Абдур Рахману, если когда-либо тот подвергнется нападению северного соседа. Но не знали, как далеко готовы пойти англичане в выполнении своих обязательств. Стоило ли рисковать возможностью полномасштабного конфликта из-за отдаленного оазиса, который к тому же им даже не принадлежал и о котором мало кто в Англии вообще когда-либо слышал? Учитывая силу Гладстона и пылающий Судан, это казалось неправдоподобным. И даже если бы англичане решили вмешаться, их войскам понадобились бы недели, если не месяцы, чтобы попасть на место. Тем не менее русские продвигались украдкой, применив свою старую тактику 'кошачьих шагов' - тщательно отслеживая реакцию Британии на каждое передвижение и одновременно как ни в чем ни бывало продолжая переговоры с Лондоном через Афганскую пограничную комиссию.

Однако теперь англичане точно знали, что происходит. В Индии два армейских корпуса, один - под командой генерала Робертса, были готовы в случае необходимости пересечь Афганистан, чтобы защитить Герат. В то же самое время три военных инженера присоединились к команде генерала Ламсдена, которую отправили в Герат, чтобы изучить его укрепления и решить, как лучше оборонять город. Другие офицеры его штаба принялись за работу по картографированию маршрута российской армии на случай ее вторжения. Генерал Макгрегор поделился с Робертсом своими наблюдениями, что наконец появились обнадеживающие признаки того, что 'наше жалкое правительство' начало прислушиваться к их настойчивым предупреждениям. Тем временем Афганистан, отчасти благодаря британской подсказке, послал в Панджшех войска для усиления его защиты. Когда про это узнал российский командующий генерал Комаров, он пришел в ярость. Заявив, что оазис принадлежит России, он приказал им немедленно удалиться. Афганский командующий отказался. Комаров сразу же обратился к Ламсдену, требуя, чтобы тот велел афганским отрядам убираться. Ламсден отказался это делать.

Полный решимости не допустить, чтобы Панджшех ускользнул из его рук, Комаров решил сменить тактику. 13 марта 1885 года под нажимом Британии Санкт-Петербург дал клятвенную гарантию, что его войска не станут атаковать Панджшех, если афганцы воздержатся от военных действий. Через три дня министр иностранных дел Николай Гирс это повторил и добавил, что такое обязательство было дано с полного одобрения царя. Ранее сама королева Виктория телеграфировала Александру о своем желании предотвратить 'бедствие' войны. Теперь у Комарова оставался только один путь, чтобы оправдать захват Панджшеха. Афганцы должны были выглядеть агрессорами. И именно его выбрал коварный Алиханов, который уже стал губернатором Мерва. По слухам, достигшим лагеря Ламсдена, он, переодетый туркменом, тайно посетил Панджшех и изучил его укрепления. Затем поручил Комарову с оперативной группой спровоцировать защитников на первый выстрел. Зная, что афганцы горды и вспыльчивы, Алиханов написал личное письмо их командующему в чрезвычайно резких и оскорбительных выражениях. Помимо всего прочего, тот обвинялся в трусости, что заведомо должно было привести в дикую ярость афганца, для которого сражение - естественный образ жизни. Ламсден предупреждал того о возможных провокациях русских, убеждал не реагировать на них, объясняя, что в этом случае англичане ничем помочь не смогут. Афганцам, несмотря на интенсивные провокации, удавалось сдерживать свой нрав и палец на спусковом крючке.

Все это время, несмотря на повторные обещания Санкт-Петербурга, войска Комарова постепенно окружали Панджшех. К 12 марта 1885 года они находились на дистанции меньше мили от его защитников. Взявшись спровоцировать афганцев на открытие огня, Комаров теперь предъявил их командующему ультиматум: либо через пять дней тот отводит войска, либо русские сами их выгонят, ибо Панджшех, по утверждению генерала, являлся законной вотчиной царя. До той поры Ламсден внимательно контролировал события и сообщал обо всем в Лондон. Но, сделав все, что было в его силах для предотвращения столкновения, теперь решил передвинуть свой лагерь подальше, чтобы не оказаться втянутым в сражение. В результате о том, что произошло, известно лишь по российским отчетам.

18 марта 1885 года, когда срок ультиматума генерала Комарова истек, а афганцы не подавали никаких признаков отхода, он приказал своим частям перейти в наступление, но первыми огня не открывать. В результате, как посчитал Алиханов, первыми открыли огонь афганцы, ранив лошадь одного из его казаков. Все случилось так, как он и рассчитывал. 'Кровь пролилась', - заявил он и отдал приказ своим войскам открыть огонь по афганской коннице, которая была сосредоточена в пределах видимости. Конница не выдержала убийственного огня и в беспорядке бежала. Но афганская пехота сражалась храбро. Алиханов позднее рассказывал, что пока русские постепенно овладевали их позициями, две роты почти полегли на месте. Впоследствии они тоже бежали, оставив более 800 трупов, причем многие утонули, в поисках спасения пытаясь одолеть разлившуюся реку. Потери Комарова составляли только 40 человек погибших и раненых.

Новости о том, что русские захватили Панджшех, добрались до Лондона через неделю. Они были встречены со смесью ярости и тревоги, и даже правительство признало, что сложилась 'чрезвычайно опасная' ситуация. Большинство наблюдателей, включая иностранных дипломатов в Лондоне, предполагали, что война между двумя огромными державами теперь неизбежна. Гладстон, которого Гирс, не говоря уже о самом царе, выставлял дураком, осудил резню афганцев как акт ничем не спровоцированной агрессии и обвинил русских в захвате территории, которая, бесспорно, принадлежала Афганистану. Он заявил в палате общин, что ситуация серьезная, но не безнадежная. Хотя на фондовой бирже наметились кое-какие признаки приближающейся паники, от взволнованных парламентариев обеих партий он получил кредит в 11 миллионов фунтов - самую крупную сумму со времен Крымской войны. Министерством иностранных дел были подготовлены официальные заявления относительно начала военных действий. Королевский флот был переведен в состояние боевой готовности и получил инструкции наблюдать за передвижениями всех российских военных кораблей. На Дальнем Востоке флоту было приказано занять Порт Гамильтон в Корее, с тем, чтобы тот можно было использовать как плацдарм для проведения операций против крупной российской военно-морской базы во Владивостоке и других объектов в северной части Тихого океана. Рассматривалась возможность нанесения удара по русским на Кавказе, предпочтительнее при поддержке Турции.

Чтобы царь и его министры не сомневались в твердости намерений правительства, британский посол в Санкт-Петербурге получил инструкции предупредить Гирса, что любое дальнейшее продвижение на Герат однозначно будет подразумевать войну. В случае, если и это не остановит русских, вице-король подготовился отправить двадцатипятитысячное войско в Кветту, где им предстояло ждать согласия эмира Абдур Рахмана на поход к Герату. В Тегеране шах Персии, изрядно встревоженный агрессивными действиями России в непосредственной близости от его собственной границы с Афганистаном, убеждал Британию захватить Герат прежде, чем это сделает Санкт-Петербург, заявляя при этом, что в случае войны между могущественными соседями намерен строго соблюдать нейтралитет.

Новости о том, что Панджшех пал и афганский гарнизон перебит, сообщил Абдур Рахману министр иностранных дел индийского правительства сэр Мортимер Даренд: так уж вышло, что он был сыном Генри Даренда - младшего офицера, взорвавшего во время первой афганской войны ворота Газни. Никто не мог предсказать заранее, как вспыльчивый и безжалостный эмир воспримет дурную весть. Полагали, что он, скорее всего, потребует смыть оскорбление российской кровью и в соответствии с англо-афганским соглашением потребует британской помощи. Если это произойдет, то трудно придумать, как избежать войны, - ведь пока что Британия не была готова отказаться от своего буферного государства, доставшегося с таким трудом и такой дорогою ценой, и впредь полагаться лишь на милость России.

'Мы получили известия во время обеда, - сообщал Даренд, - и я решил сразу сообщить о гибели его людей'. К облегчению и удивлению Даренда, эмир воспринял весть весьма спокойно, без той эмоциональной реакции, которую она вызвала в Британии, Индии и в других местах. 'Он попросил меня не беспокоиться, - записал Даренда. - Сказав, что потеря двухсот или двух тысяч человек - это мелочи'. Что же касается смерти их командующего, то 'это даже меньше, чем ничто'. Лорд Дафферин, прежний британский посол в России, недавно ставший вице-королем Индии, позднее заметил: 'Несмотря на случайность пребывания эмира в моем лагере в Равалпинди и тот удачный факт, что принц обладал большими способностями, опытом, знаниями и спокойной рассудительностью, единичный инцидент в Панджшехе в условиях напряженных отношений, которые существовали тогда между нами и Россией, сам по себе мог оказаться поводом для длительной и ужасной войны'.

Настоящая же правда состояла в том, что эмир не имел ни малейшего желания видеть свою страну еще раз превращенной в поле битвы, на этот раз между двумя своими конфликтующими соседями. Некоторые авторитеты даже сомневались, слышал ли он когда-либо до тех пор что-либо о Панджшехе. Тем не менее его сдержанность во многом помогла разрядить взрывоопасную ситуацию. И все равно несколько следующих недель, ежедневно ожидая вспышки войны, британские газеты требовали преподать урок русским, а газеты Санкт-Петербурга и Москвы настойчиво домогались от своего правительства аннексии Герата и предостерегали Британию держаться подальше. Но помимо позиции Абдур Рахмана были и другие сдерживающие факторы, которые оказывали негласное влияние на ситуацию.

Фактически ни одна из стран не была заинтересована в начале войны из-за Панджшеха, хотя с Гератом дело обстояло иначе. Кроме того, на этот раз русским уже стало очевидно, что если они продвинутся еще дальше, то британцы, даже при условии пребывания у власти либералов, готовы будут сражаться. Весь период кризиса действовала 'горячая линия' между британским министром иностранных дел лордом Гренвиллем и Гирсом. Постепенно спокойствие восстановилось. Было согласовано, что Панджшех останется нейтральным до тех пор, пока его будущее не будет решено тремя заинтересованными странами, а до тех пор российские войска отойдут на небольшое расстояние от селения; переговоры относительно границы следовало начать как можно скорее. По мере постепенного угасания непосредственной угрозы войны и королевский флот, и британские войска в Индии возвращались на исходные позиции...

Будет помнить враг всегда, англичане и афганцы - не забудут никогда.
Таш-Кепри - населенный пункт в Туркмении, около реки Кушка. 18 марта 1885 г. в районе Таш-Кепри произошло сражение между русским отрядом под командованием генерала А.В. Комарова (1,8 тыс. чел.) и отрядом из войска афганского эмира Абдуррахмана (4,7 тыс. чел.). Афганцы, в рядах которых находились 100 английских инструкторов, вторглись на территорию Мервского оазиса, стремясь овладеть данным районом.

Узнав об этом нападении, начальник Закаспийской области генерал Комаров атаковал у Таш-Кепри афганские части и нанес им полное поражение. Потеряв свыше 1 тысячу человек и всю артиллерию, войска эмира отступили за Кушку. Потери русских составили 54 человека. Победа при Таш-Кепри положила конец афганским набегам в район Мервского оазиса, который отныне был окончательно закреплен за Россией. В 1885 г. здесь была официально проведена российско-афганская граница.

Вооружённый конфликт 1885 г. был единственным столкновением такого рода, произошедшим в годы правления (1881-1894) Александра III Миротворца. В некоторых справочниках этот конфликт называется 'русско-английским вооружённым конфликтом' - из-за присутствия в рядах афганцев сотни английских советников. В других трудах это называется русско-афганским вооружённым конфликтом. Англичане среди афганцев были, и были биты - этот факт не подлежит сомнению. Что и нашло отражение в, приводимой здесь, песне из книги Горного М. 'Поход на афганцев и бой на Кушке': '...Будет помнить враг всегда, Англичане и афганцы не забудут никогда...'.

25 августа 1883 года Документ N.94. Журнал Особого совещания по вопросам, касающимся Закаспийской области, Туркестанского края и Мерва.

В помещении министерства иностранных дел собралось Особое совещание для обсуждения вопросов, касающихся Закаспийской области, Туркестанского края и Мерва, на каковом совещании присутствовали: министр иностранных дел статс-секретарь действительный тайный советник Гирс, управляющий Морским министерством генерал-адъютант Шестаков, начальник Главного Штаба генерал-адъютант Обручев, степной генерал-губернатор генерал-лейтенант Колпаковский, Туркестанский генерал-губернатор генерал-лейтенант Черняев, начальник Закаспийской области генерал-лейтенант Комаров, начальник Азиатского департамента тайный советник Зиновьев, Генерального Штаба генерал-майор Куропаткин.

Основанием совещания послужила составленная в Азиатском-Департаменте министерства иностранных дел записка, рассматривающая невыгоды настоящего двойственного отношения нашего к Мерву (из Туркестана и Асхабада) и указывающая на необходимое в видах упрочения нашей власти на пространстве между Каспийским морем и Аму-Дарьей присоединить к Закаспийской области Аму-Дарьинский отдел и сосредоточить в руках начальника области влияние на Хиву и Мерв, с изъятием его в то же время из ведения Кавказской администрации.

В 1881 году Россия вынуждена была подчинить себе силою оружия Ахалтекинский оазис, и благодаря завоеванию этому приблизилась к Мерву. Погром под Геок-Тепе тяжело поразил туркмен теке, произвел потрясающее впечатление и на родственных им мервцев, которые убедившись в невозможности борьбы с Россией, обратились в 1881 г. через своих выборных к ее правительству.

С высочайшего соизволения, представители различных отделений Мерва были приняты в Асхабаде и заключили с нами договор, в силу коего им обещаны были покровительство России, сохранение самостоятельного внутреннего их правлении и свобода от каких бы то ни было налогов, а сами они обязывались прекратить грабежи, давать почте и караванам охрану за установленную плату и принимать с почетом тех лиц, коих правительство наше будет временно посылать в Мерв. Но в Мерве не имеется прочной организованной власти и ханы каждого из 4-х главных отделений, составляющих население оазиса, не могут быть ответственными за своих своевольных единомышленников.

Поэтому и по вопросу о признании покровительства России между мервскими племенами не было полного единства, и в то время, как одни из их представителей договаривались с нами через начальника Закаспийской области в Асхабаде, другие отправились в Хиву и изъявили готовность подчиниться русскому правительству через посредство назначенного хивинским ханом управителя. Эта форма влияния на Мерз, через вполне подвластного нам хана хивинского, представлялась Туркестанскому начальству выгодною и возможною под условием исполнения мервцами тех же самых обязательств, которые предъявлялись им в Асхабаде. С своей стороны и Кавказское начальство, за недостатком имевшихся в распоряжении его способов действия на население это, не видело к тому препятствии.

На сих основаниях хивинскому хану разрешено было удовлетворить желание искавших его посредничества некоторых мервских племен и он послал к ним ставленником Юсуф-бея. Но очень скоро обозначились неудобства такого двойственного влияния на население Мерва. К начальнику Закаспийской области стали поступать жалобы на Юсуф-бея, бравшего поборы с населения, и наши власти в г. Асхабаде подверглись справедливому упреку в нарушении только что заключенного договора. По обсуждении возникших недоразумений выяснилось, что одновременное влияние на мервские дела из Асхабада и из Хивы может только ослабить наше значение среди туркмен Мерва, вследствие чего было решено предоставить сношения с Мервом и упрочение нашего там влияния исключительно начальнику Закаспийской области; вместе с тем через Туркестанского генерал-губернатора предложено было хану хивинскому отозвать Юсуф-бея.

Неожиданная смерть Юсуф-бея, казалось, самым благоприятным образом решала возникшие затруднения, но, к сожалению, ранее получения приказания об отозвании своего первого посланца, хан уже назначил на его место другого - Абдурахман-бея. Этому последнему, пришлось, едва прибыв на место, возвратиться обратно, причем приверженцам в Мерве хана хивинского дан был совет обращаться впредь по их нуждам не в Хиву, а в Ашхабад. Несмотря на это, часть населения Мерва снова послала в Хиву многочисленную депутацию, до 60 человек, просить о назначении им правителя от хана. Приезд этой депутации в Хиву совпал с приездом в Петро-александровск, в апреле настоящего года, Туркестанского генерал-губернатора. Убедившись в искренности выраженного туркменами желания покориться хивинскому хану, генерал-лейтенант Черняев разрешил хивинскому хану послать для управления Мервом хивинца Бабаджан-бека, предоставив этому последнему права сбора податей для содержания джигитов.

Запрошенный о положении в Мерве Бабаджан-бека, начальник Закаспийской области донес, что большинство мервского населения не хочет подчиниться новому ставленнику Хивы и платить объявленные им налоги, что из 4-х главных мервских племен, отделение Вакиль - 15000 кибиток и отделение Бахши - 12000 крепко держатся Асхабада. Намерение отделения Сычмаз еще достаточно не выяснилось, и только хан самого малочисленного отделения, Бек, ездил в Хиву и, повидимому, признает Бабаджана.

Генерал-лейтенант Комаров присовокупил, что нарушенный нами договор (в статьях 1-й и 2-й) ставит его в невозможность вести с достоинством дальнейшие сношения с Мервом и, в заключение своего донесения, высказал убеждение, что успех наших мирных сношений с Мервом может быть достигнут только при единоличном ведении дела.

Ввиду серьезных последствий, к коим могли бы повлечь возникшие между представителями власти в Туркестанском крае и Закаспийской области разногласия по вопросу о влиянии на Мерв, Министерства иностранных дел и военное приступили, с высочайшего государя императора соизволения к рассмотрению означенного положения дел в Особом совещании. Совещание собиралось 4-го и 11-го минувшего июня, но, за отсутствием начальника Закаспийской области, вызванного по распоряжению военного министерства, отложило окончательное заключение по предложенным рассмотрению вопросам впредь до прибытия в С.-Петербург генерал-лейтенанта Комарова.

В заседании 25 августа рассмотренные вопросы предложены были Министром Иностранных Дел в том самом порядке, в коем они предъявлены были на предыдущих и по всем им выслушаны были объяснения начальника Закаспийской области.

I.

Не представляется ли выгодным для объединения и упрочения нашего влияния на Мерв присоединить Аму-Дарьиский отдел к Закаспийской области, подчинив ей и хана Хивинского?

Подобное присоединение, как это признано было на предыдущих совещаниях, имеет за собой серьезные основания, вследствие однородности страны между Персией и Аму-Дарьей в географическом и этнографическом отношениях, а также вследствие возможности объединить в одних руках влияние наше на Мерв, где в настоящее время находится присланный хивинским ханом с согласия Туркестанского генерал-губернатора, ставленник Бабаджан-бек.

Но, с другой стороны, как равным образом заявлено было на предыдущих совещаниях выделения Аму-Дарьинского отдела из Туркестанского генерал-губернаторства неизбежно ослабит представительство и значение нашей власти в Туркестане, каковое обстоятельство может повлечь за собой неблагоприятные для положения нашего в Средней Азии последствия. Вместе с тем, рассматриваемое увеличение Закаспийской области, полезное в смысле объединения Мервского вопроса, не послужит к объединению всего туркменского вопроса, так как некоторые туркменские племена, как например, эрсари, останутся попрежнему вне пределов области.

С своей стороны генерал-лейтенант Комаров объяснил, что присоединение к Закаспийской области Аму-Дарьинского отдела приняло бы несомненную пользу, так как отдел этот естественно тяготеет к Каспийскому морю, с которым необходимо связать его удобным путем. Доказательством этого тяготения служит, между прочим, то, что торговля Хивы уже и ныне направляется к Каспийскому морю и, в особенности, к главному приморскому пункту Закаспийской области - Красноводску.

Путь на Красноводск хивинские купцы предпочитают ныне прежнему пути на Мангишлак, где торговля встречает чувствительное неудобство в крайней органиченности морских перевозочных средств, каковое неудобство не существует в Красноводске, куда, помимо срочных пароходов общества 'Кавказ и Меркурий', заходят и другие суда.Торговля между Хивой и Красноводском, которая в прошлом году выразилась прибытием в последний пункт приблизительно 2000 верблюдов, могла бы еще более развиться, если бы этом не препятствовал хивинский хан, разоривший главного хивинского караван баши, Худай Мергена, в наказание за выраженное сим последним желание перейти в русское подданство.

К этому генерал-лейтенант Комаров присовокупил, что вообще торговое значение Закаспийской области заметно развивается. В настоящее время в Асхабаде существует склад московского торгового дома братьев Коншиных, где имеется товар приблизительно на 400 тыс. рублей. Торговые сношения с Асхабадом и Бухарой через Мерв равным образом открылись, хотя бухарские купцы и не посещают еще Асхабада, почему товары их доставляются в этот пункт мервскими купцами.

Выслушав объяснения эти, Совещание не сочло возможным упустить из виду изложенные выше неудобства, кои повлекли бы за собой выделение Аму-Дарьинского отдела из Туркестанского генерал-губернаторства, и потому положило:оставить в настоящее время Закаспийскую область в ее настоящих границах. При этом совещание высказалось за необходимость привести в ясность положение путей через степи, отделяющие Хиву от Закаспийской области, в видах возможного улучшения оных и подготовления связи между ханством и областью.

II.

Не представляется ли своевременным отделить Закаспийскую область от Кавказского военного округа?

Зависимость Закаспийской области от Кавказа обусловливается лишь тем обстоятельством, что покорение Ахал-Текинского оазиса совершено было Кавказскими войсками, но иной связи между ними не существует. Поэтому на предшествовавших совещаниях признано было полезным, для обеспечения самостоятельного развития области, или вовсе выделить ее из ведения Кавказа, или, по крайней мере, предоставить начальнику оной, более самостоятельности, поставив его по некоторым вопросам в прямую зависимость от министерств военного и иностранных, дел.

Со своей стороны генерал-лейтенант Комаров объяснил, что-хотя в будущем, вероятно, и потребуется отделить Закаспийскую область от Кавказа, но что в настоящее время в этом, не представляется надобности, тем более, что зависимое положение области во многих отношениях для нее полезно. В военном отношении область подчиняется Кавказскому военному округу лишь по инспекторской части и пользуется полной самостоятельностью по части хозяйственной. Что же касается других отраслей управления, то отпускаемые от казны на Закаспийский край средства до такой степени ограничены и местные источники доходов так незначительны, что потребности края не представляется возможным удовлетворять без содействия со стороны администрации.

Признав, несмотря на это, что сохранение промежуточной инстанции между начальником Закаспийской области и подлежащими министерствами влечет за собой замедление в движении дел, совещание признало полезным, чтобы было обращено внимание иа изыскание средств с целью обеспечения за начальником области большей самостоятельноегн и в этих видах пересмотрены были штаты области и ее общее положение.

Со своей стороны Управляющий Морским министерством заявил, что пока область будет находиться в зависимости от Кавказского военного округа, морское министерство обязано будет содержать особый пароход на случай переезда командующего войсками округа, на что с выделением Закаспийского края из ведення округа в этом не будет представляться надобности, вследствие чего окажется возможным сократить расход на содержание Каспийской флотилии, существование которой в настоящем составе лишено всякого значения с тех пор, как прочно занят нами восточный берег Каспийского моря.

Со своей стороны совещание полагало, что сохранение административных связей между Кавказом и Закаспийской областью не должно служить препятствием к сокращению расходов на Каспийскую флотилию и что существование срочных пароходных рейсов между Каспийскими портами избавляет морское министерство от необходимости содержать особый пароход для переездов начальника Кавказского края.

За сим совещание соглашаясь с мнением министра иностранных дел, признало необходимым, чтобы обо всех делах, касающихся сношений, как с пограничными персидскими властями, так и с туркменскими племенами, населяющими прилегающие к области степи, начальник Закаспийской области одновременно сообщал, как командующему войсками Кавказского военного округа, так и министерству иностранных дел.

III.

Каким образом поступить с новым ставленником хивинского хана в Мерве Бабаджан-беком?

Принимая во внимание, что немедленное отозвание Бабаджан-бека из Мерва могло бы умалить значение Туркестанского генерал-губернатора в глазах средне-азиатских населений, предшествовавшее совещание признало возможным оставить пока Бабаджан-бека в Мерве, хотя с целесообразностью этого заключення и не согласились некоторые из членов совещания. На сделанный ему по этому предмету запрос начальник Закаспийской области объяснил, что присутствие в Мерве хивинского ставленника, присланного туда с согласия туркестанского генерал-губернатора, поставило его в невозможность вести прежним порядком сношения с Мервом, что, согласно полученным им сведениям, мервское население не признает над собой власти ставленника, вследствие чего сей последний решился уже былы вернуться в Хиву, но не был допущен к этому привезшим его старшиною рода бек, Кара-Кули-Ханом, и что, без всякого сомнения, Бабаджан-бек или вынужден будет покинуть Мервский оазис, или же будет убит текинцами.

Вследствие сделанного со стороны совещания заявления, что присутствие Хивинского ставленника ни в каком случае не должно изменить прежний порядок сношения начальника Закаспийской области с мервским населением и вследствие выраженной туркестанским генерал-губернатором готовности немедленно по прибытии в Ташкент сделать распоряжение об отозвании Бабаджан-бека из Мерва, генерал-лейтенант Комаров изложил свол взгляд на способ устройства положенния дела в Мургабском оазисе, с целью упрочения в нем русского влияния.

Согласно его мнению, через местных, наиболее влиятельных ханов, приняв за основание существующее разделение населения на утамышей населяющих левый берег Мургаба и тахтамышей, живущих на правом берегу. Главою первых можно было бы признать Махтум-Кули Хана, из племени Векиль, который пользуется большим влиянием, как сын известного Нур-Берды хана, присутствовал на торжестве коронования и был по этому случаю всемилостивейше удостоен государем императором чина майора милиции. Во главе тахтамышей можно было бы поставить Кара-Кули Хана, который хотя и был почему то враждебно расположен к прежнему начальнику Закаспийской области генералу Рербергу, но, без всякого сомнения, будет польщен признанием его главой части мервского населения. Хотя генерал Рерберг и находил полезным, чтобы в распоряжение утверждаемых русским правительством Мервских ханов была ежегодно отпускаема сумма в 45 т. рублей на содержание местной милиции, при помощи коей ханы имели бы возможность поддерживать свою власть и порядок в Мерве, но генерал-лейтенант Комаров не разделяет мнения этого и полагает, что если и придется русскому правительству назначить какое либо денежное пособие избранным им ханам, то пособие это будет во всяком случае, весьма ограничено.

К этому начальник Закаспийской области присовокупил, что, вследствие сделанного мервцами в ноябре 1882 г. нападения на топографа Парфенова, причем убиты трое казаков, посланы были в Мерв люди, которые, захватив двух главных виновников нападения, доставили их в Асхабад, где, по приговору военного суда, один из разбойников был казнен через повешение, а другой сослан в каторжные работы. Этот пример строгости подействовал весьма внушительно на мервцев и с тех пор разбои их не возобновлялись.

По поводу вышеизложенных объяснений генерал-лейтенанта Комарова относительно устройства дел в Мерве туркестанский генерал-губернатор заметил, что он находит положительно вредным производство правительством нашим постоянных выдач мервским ханам и полагает, что расходы по содержанию как ханов, так и милиции, должны быть обращаемы на местные сборы. Совещание выразило желание, чтобы по возвращении в Асхабад начальник Закаспийской области подробно разработал свой проект будущего устройства дел в Мерве и представил бы таковой в военное министерство на обсуждение.

IV.

Какими фактическими мерами надлежит установить наше влияние на Мерв более прочно,чем в настоящее время?

На предшествовавшем Совещании высказано было мнение,что наиболее благонадежным средством к упрочению влияния нашего на Мерв могло бы служить занятие постоянным гарнизоном Кары-Бенда, на р. Теджене, отстоящего от первых поселений Мервского оазиса на 80 - 90 верст и от средоточия оазиса Кале-Коушуд-Хан, на 120 верст, и другого пункта на пути из Бухары к Мерву. Так как выбор последнего пункта должен находиться в связи с предполагаемым открытием пароходства на Аму-Дарье, то согласно мнению, высказанному на предшествовавшем совещании Туркестанским генерал губернатором, означенной цели всего лучше соответствовало бы занятие урочища Устых, находящегося на бухарской территории, по соседству с г. Чарджуем. В пункте этом следовало бы устроить торговую факторию расположив в оной, для охраны торговых интересов со стороны Туркменских степей небольшой гарнизон, примерно в 2 роты.

...Отношения к нам мервцев не таковы, чтобы ощущалась потребность в безотлагательном принятии мер к их обузданию, почему необходимо соблюдать осторожность и известную постепенность в измененин нашего образа действий относительно населения этого и между прочим выждать обещанных начальников Закаспийской области соображений по предмету устройства дел в Мерве.

Что же касается присутствия нашего гарнизона на бухарской территории, то не подлежит сомнению, что он вызовет неудовольствие в местном населении и повлечет за собой ухудшение положения эмира, которого и без того подданные его обвиняют в излишней угодливости России. Как то, так и другое обстоятельство могут послужить источником замешательств в ханстве, вследствие чего мы очутимся в необходимости решиться на новые военные предприятия с целью поддержания власти эмира или обеспечения безопасности гарнизона нашего, и таким образом придется изменить наши теперешние отношения к Бухаре.

Основываясь на этом, министр иностранных дел полагал, чго в настоящее время казалось бы лучшим не занимать окончательно Кары-Бенда и ограничиться периодическою посылкою туда обходных колонн. В случае же осуществления проекта открытия пароходства по Аму-Дарье, было бы достаточно на первый раз учредить на бухарском берегу пристани и помещения для товаров в количестве по возможности ограниченном, дабы постепенно приучить бухарцев к нашим новым торговым учреждениям, и охранение учреждений этих возложить на эмира. Результаты, которые добыты будут опытом, послужат лучшим указанием того, что нам предстоять будет предпринять для дальнейшего упрочения влияния нашего в Средней Азии.

Со своей стороны начальник Закаспийской области заявил, что для постоянного занятия Кары-Бенда, которое не преминуло бы выгодно отозваться на отношениях наших к мервцам, потребовалось бы сосредоточение в означенном пункте до двух рот и одной сотни при двух орудиях. Продовольствие войск этих в Кары-Бенде может быть обеспечено местными средствами и на этот предмет не потребуется никаких излишних расходов.Весной будущего года начальник области предполагает лично посетить Кары-Бенды.

Несмотря на это, ввиду неудобств, кои повлекли бы за собою, по мнению министра иностранных дел, постоянное занятие Кары-Бенда, генерал-лейтенант Комаров не считает нужным на этом настаивать, но при этом сомневается в действительности периодического появления наших обходных колонн на Теджене.Как доказано опытом, уход войск из пунктов, даже временно занятых, всегда действует на азиатцев ободряющим образом, почему посылать колонны на Теджен следует лишь тогда, когда этого потребуют обстоятельства, как например в случае возобновления мервцами их разбоев.При всем том начальник Закаспийской области полагает, что даже предполагаемое в будущем году сосредоточение в Асхабаде всей стрелковой бригады произведет на мервцев известное впечатление и будет содействовать усилению нашего влияния на это население.С другой стороны и Туркестанский генерал-губернатор признал возможным не посылать гарнизона в Устых и предоставить эмиру Бухарскому охранение факторий, которые устроены будут на его территории.

Приняв в соображение вышеизложенные данные, совещание пришло к заключению, что ввиду последовавшего высочайшего соизволения на постройку нового укрепления в Питняке, на правом берегу Аму-Дарьи, следовало бы отсрочить, как постоянное занятие Кары-Бенда, так и постройку укрепления по соседству с Чарджуем, а в случае открытия пароходства на Аму-Дарье, ограничиться приведением в исполнение предположения министра иностранных дел об устройстве на бухарском берегу реки этой товарных пристаней с возложением охраны их на эмира Бухарского.

Вышеизложенные заключения совещание полагало подвергнуть на высочайшее государя императора усмотрение через министра иностранных дел.Подписали: И. Гирс, И. Обручев, Г. Колпаковский, И. Зиновьев, И. Шестаков, А. Комаров, А. Куропаткин.

Поход на афганцев и бой на Кушке. Горный М.(1885 г.)
Январь 1885 года. Самарканд. 3-й линейный Туркестанский батальон.Полковник Михаил Петрович К. получил телеграмму от главнокомандующего с предписание выступить в город Мерв. В телеграмме так же, приказывалось каждому солдату 'собственных вещей иметь не более пуда'.

Женатых приказано было сначала взять в поход, но после вышло приказание оставить женатых и заменить их людьми из других частей.

Солдаты все громоздкое, лишнее срочно продавали: кровати, ящики, поношенные мундиры. Все спускалось за дешево и увозилось из казарм целыми возами скупщиками - сартами , 'продувным народом'.

Из Ташкента привезли войлочные кибитки и деревянные чашки. Порядили подрядчиков представить сартов для 'тюковки' верблюдов.

Из главных складов прислали 4 полных годовых комплекта патронов.

От каждой из прочих частей ассигновано было по 200 рублей, и устроен был обед в городском парк. За обедом подавали плов, суп, пироги, - по пирогу на солдата, - баварское пиво, - по нескольку ведер на стол, - вина, сколько кто хотел, фруктов разных, - словом, был пир горой. Гремела музыка, присутствовало два генерала - Гродеков и Ефимович.

18-го января 1885 года. Пасмурный день, часов в 5:00 утра дежурные по ротам пошли будить спавших Раздалась команда, заиграла музыка походный марш, и, мерно отбивая ногами мерзлую землю, двинулся батальон по Самарканду.

По пути полурота зашла на квартиру к полковнику за знаменем и денежным ящиком.

Наконец, подошли к большой каменной церкви. Офицеры ушли туда, а солдаты остались на площади. Народу собралась тьма. В церкви служили молебен. Солдаты стояли без шапок и молились. Скомандовали, наконец, на молитву; потом из церкви вынесли знамя.

- На караул!.. - раздалась новая команда.

Сверкнули солдатские ружья. Музыка заиграла: 'Боже, царя храни'. Потом генералы Гродеков и Ефимович, попеременно, сказали солдатам напутственные речи.

- Счастливого пути, братцы! - закончили они их.

- На пра-аво кругом!.. ряды взвод.. Ша-агомъ марш!..

...Кое-как прошли верст двадцать. Пришли к какой-то речке. Разбили привезенные на верблюдах кибитки и заползли туда, как попало. Ноги у всех ломило. Многие к тому же 'смозолили' их. Стали ужинать, но большинство отказалось, и завалились, как убитые, спать, и когда играли вечернюю зорю, то почти никто не вышел из кибиток.

На рассвете снова зарокотал барабан, заиграли зорю. Начали будить солдат. Наконец, все выстраивается и разбивается на четыре кучки. Впереди авангард, - взвод человек в пятьдесят, - потом сам батальон, потом обоз, а потом аррьергард, такой же взвод, как и в авангарде. Тут же везут и санитарную арбу с двумя висячими койками. Песенники поют перед каждой ротой поочередно. Поют, впрочем, вместе, только две роты: или первая и третья, или вторая и четвертая. И идут все вперед да вперед солдатики, пока не достигнут назначенного привала.

Иной привал - четверть часа, другой - полчаса, а иной и еще больше. Успевают, особенно ежели случится стоять у какой-нибудь степной речки, разложить костры, поставить чайники и вскипятить чайку. Но заиграют горнисты подъем и бросают солдатики разговор, кидаю то к оружейным козлам, разбирают, строятся и опять идут, изредка только переговариваясь кое о чем между собою.

21 января 1885 года. Добрались до маленького городка Катакургана, окруженного со всех сторон садами, в которых, впрочем, не было еще ни единого листочка. Из русских построек в этом азиатском захолустье были только казармы да бани. Еще за городом туркестанцев встретил стоявший в то время там 8-й батальон, солдаты которого были выстроены, с ружьями на караул, вдоль дороги, по которой, с ружьями на плечо, шел 3-й батальон. При громе музыки, оба батальона вошли в город. Солдатам выдали по чарке водки. Завязались разговоры.

22 января 1885 года. Вставши и напившись чаю, оба батальона собрались у маленькой церкви, единственной во всем городе. Отслужили молебен. Генерал Ефимович, сопровождавший туркестанцев от самого Самарканда, подарил им на прощанье створную большую икону Николая Чудотворца. И опять таким же порядком, как из Самарканда, двинулись дальше. Вскоре добрались, перешедши в брод через быструю речку Заравшан, и до Бухарской границы.

Границей оказался какой-то деревянный столб с полумесяцем, стоявший под довольно крутой горой. Тут же лепились кое-какие домишки бухарцев. Солдат ввели на гору и расположили на ночлег. Проводники явились: красивые, чернобородые, в белых шелковых чалмах, в цветных шелковых халатах, на лошадях, убранных золотом и серебром и покрытых дорогими коврами. Полковник все-таки, на всякий случай, было приказано выставить посты и бдительно нести караульную службу, не доверяя мирным заверениям бухарцев.Ночью, для сохранения боевого духа и получения навыков, игрались тревоги.

В целом, отношение к местному населению было доброжелательным, но осторожным.При приближении на марше к кишлакам, оркестр играл Бухарский гимн. Солдаты посмеивались:

- Ну, играйте громче, музыканты, - говорят, - палавой угощать Бухара будет!..

На Бухарской границе с Мервом, у реки Амударья пришлось идти низкими, болотистыми местами, сплошь поросшими камышом. Проводники заблудились. Это затянуло переправу и вымотало солдат - переправа продолжалась с раннего утра до позднего вечера. Измучившимся солдатам выдали по чарке водки и сыграли отбой. Полковник вызвал к себе проводников и отругал их, угрожая пожаловаться султану.

По прибытии в Чарджоу, русских встретил почетный караул нестройного и недисциплинированного войска в разноцветных халатах. Это потешное войско дивилось как скоро и умело собирались, строились русские солдаты, как умело выполняли приемы с оружием. Проводники, которые были отпущены в Чарджоу без последствий, говорили про бухарских солдат: '...бухарский солдат ни за что не выйдет на построение, пока не доест свою лепешку...'.

На следующие сутки после прибытия в Чарджоу бухарцы выдали русским солдатам по фунту сахару, по фунту леденцов, по четверти фунта чаю. Получив бухарское довольствие русские выступили в Мервские сыпучие пески. До Мерва оставалось 850 миль.

Перед последним переходом в Мерв, к полковнику прибыл нарочный, с известием, что батальон встертит сам генерал Комаров. Для приведения в порядок амуниции, был сделан привал. За 25 верст от Мерва встретились с 17-м линейным батальоном. Встретивший батальоны на марше генерал сообщил, что оба батальона передаются в Мервинский отряд и что мирный поход заканчивается, начинается военный. Речь генерала закончилась приказанием идти в Мерв с музыкой и песенниками впереди. Вечером пришли в Мерв, где простояли двое суток.

В Мерве комбату предложили взять в поход полубатальон, оставив вторую его часть в Мерве, дополнив батальон двумя ротами 17 батальона, который еще не бывал в боях. Полковник был категорически против - его батальон участвовал в 64 сражениях, имел серебряные трубы, георгиевское знамя, знаки отличия на головных уборах и никогда не был и не будет сводным!На третьи сутки выступили в солончаковую пустынную степь.

6 марта 1885 года. У развалин Имам-Баба, где стоял казачий пост, к туркестанцам присоединился сводный стрелковый закаспийский батальон, 6-я горная полубатарея, рота саперов и полк кубанских казаков.

8 марта 1885 года. Началось передвижение в Аймак-Джар - развалины в песчаной холмистой степи. В Аймак-Джар привезли хлеба, муки, крупы. Под открытым небом устроили продовольственный склад и организовали хлебопекарное производство.

9 марта 1885 года. Из Аймак-Джара отправились на рекогносцировку два офицера - с целью узнать расположение афганской армии. Когда в 1884 году Мерв присоединился к России, возникла необходимость определения границ между новой русской провинцией и Афганистаном. Англия, защищая свои имперские интересы, послала свою разграничительную комиссию, с военным отрядом для ее охраны. Россия тоже послала свою комиссию и тоже с военным отрядом, под начальством генерала Комарова. Комаров растянул свой отряд от Пули-Хатума до Ак-Тепе. Афганцы, ободряемые присутствием англичан и малочисленностью наших войск предприняли провокации - перешли спорную границу, переправились через реку Кушка и стали стоить свои укрепления, позволяя себе стрелять в казаков. Необходимо было шугануть соседей. Поэтому Комаров и поспешил навстречу Самаркандскому батальону, с целью усиления своего закаспийского батальона. Офицеры, сделав рекогносцировку, доложили, что в афганском лагере было около 2.600-3.000 человек.

12 марта 1885 года. Под дождем и в грязи отряд Комарова выступил в Уруш-Душан. Переночевав в холоде и сырости, отряд двинулся дальше и остановился в двух верстах от первого русского поста в Кизыл-ли-Тепе - в четырех-пяти верстах от расположения афганцев. Афганцы стали воинственно выдвигать свои посты вперед и во фланги русского бивуака, а на левом берегу построили даже четыре редута! Когда туман спал, русские оказались с врагом лицом к лицу.

14 марта 1885 года. Свита генерала Комарова, в составе капитан генерального штаба, пяти джигитов, отправилась на рекогносцировку на правый берег реки Мургаб.

15 марта 1885 года. Генерал Комаров, с той же свитой, под охраной роты закаспийских стрелков, несмотря на угрозу афганцев, подошедших на 800 шагов, выдержал нападки афганцев и не покинул занятого им места.

15 марта 1885 года. Сотня мервской милиции, под командованием лихого полковника Алиханова*, отправилась на рекогносцировку левого берега Кушки. Навстречу им выехал с большим кавалерийским отрядом начальник Афганской кавалерии Джарнейль-Гос-Эдин-хан. Столкновения не произошло.

17 марта 1885 года. Генерал Комаров потребовал от афганцев освободить левый берег реки Кушка. Это требование не было выполнено. В 20:00 Комаров провел совещание и дал необходимые указания на следующий день. Солдатам выдали по 120 патронов. Сухарей - на двое суток. Велели осмотреться, переодеться и быть готовыми к бою.

________________________________________
Примечание:

* Максуд Алиханов-Аварский (в некоторых документах его имя пишется как Александр Михайлович) - военный, писатель, художник, востоковед, один из крупнейших российских разведчиков. Родился 23 ноября 1846 г. в селе Хунзах в Дагестане в семье офицера-аварца. В детстве находился в заложниках у Шамиля, после выкупа был определен во 2-ю Тифлисскую дворянскую гимназию. В 1862 г. поступил во 2-е Константиновское военное училище и в 1864 г. выпущен корнетом в Сумской гусарский полк. С 1871 г. в чине ротмистра служил адъютантом Воинского начальника Дагестанской области князя Л. И. Меликова. В 1873 г. в составе Мангышлакского отряда принял участие в Хивинском походе, был ранен. По излечении получил назначение на службу в Красноводск. Летом 1875 г. произошла ссора Алиханова с другим офицером, оба попали под суд. Спустя год с формулировкой 'за покушение на убийство' Алиханов-Аварский был разжалован в рядовые с лишением всех орденов. В сентябре 1877 г. назначен на службу рядовым в 18-й Переяславский драгунский полк, который в составе Эриванского отряда действовал на Кавказском театре русско-турецкой войны. За отличие в сражении при Деве-Бойну Алиханов-Аварский награжден знаком отличия Военного ордена 4-й степени. Через год произошла первая публикация: в 'Инженерном журнале' была напечатана статья 'Заметки о Деве-Бойнской позиции'. В 1879 г. Алиханов-Аварский был откомандирован в Закаспийскую область и в составе отряда генерала Ломакина принял участие в штурме Ахал-Теке. Несмотря на неудачу штурма был произведен в прапорщики. В 1882 г. Алиханов-Аварский под прикрытием купеческого каравана совершил поездку в Мерв где провел тайные переговоры с туркменскими старейшинами. В 1883 г. с небольшим отрядом рекогносцировал Персидский Хорасан, во время рекогносцировки встретился с шахом и обсудил с ним пограничные вопросы. Через год состоялась уже официальная поездка в Мерв, результатом которой произошло добровольное присоединение Мервского оазиса к Российской империи, а сам Алиханов-Аварский назначен первым Мервским губернатором. Также ему были возвращены утраченные по суду чин майора и ордена. В марте 1885 г. под Кушкой произошло сражение русских войск под командованием генерала Комарова с афганцами, подполковник Алиханов-Аварский в сражении командовал русской конницей. За отличие в этом бою он был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В 1900 г. участвовал в Китайском походе, по окончании которого в 1901 г. произведен в генерал-майоры. В декабре 1905 г. Алиханов-Аварский был назначен временным Тифлисским губернатором, с января 1906 - временным генерал-губернатором Кутаисской губернии. Убит террористами-дашнаками 3 июля 1907 г. Автор множества статей, репортажей и иллюстраций в периодике и четырех книг: 'Мервский оазис и дороги ведущие к нему'. СПб., 1883; 'В гостях у шаха. Очерки Персии'. Тифлис., 1898; 'Поход в Хиву (кавказских отрядов). Степь и оазис'. СПб., 1899; 'Тарихи Дербенд-Наме'. Тифлис, 1898.

___________________________________________________

18 марта 1885 года. В 4:00 приказано было выдвигаться. Было еще темно. Внизу была непролазная грязь. К 6:00 туркестанцы, скрытно, по оврагу, вышли к холмам, в левый фланг неприятеля - его ряды виднелись на Ташкепринском кургане. Там было около 1200 кавалеристов, несколько рот пехоты и до 8-и орудий. Позиции туркестанцев оказались напротив кавалерии противника. Вправо от моста встали еще две роты. Рядом с туркестанцами, выдвинувшись вперед, встала прибывшая с ними, полубатарея. Левее виднелись казаки и мервская милиция подполковника Алиханова, которая вопреки диспозиции, сделалась центром русских войск.

Афганцы первыми открыли оружейный огонь.

Спешенная кавалерия Алиханова дала залп и продолжила отвечать на огонь афганцев дружными залпами.

Афганцы сначала заколебались, но потом их кавалерия дружно устремилась в атаку на Алиханова. Мервские сотни поскакали им навстречу.

Тогда открыли оружейный огонь и туркестанцы, да так, что в первом батальоне не хватило даже патронов. Солдаты бегали в расположение, нося , под пулями, в подолах шинелей, патроны!

За реку стреляла горная полубатарея, разметавшая своим огнем строившиеся там афганские резервы.

Джигиты, ударившие, было, на афганских всадников, не выдержали их стремительной атаки, которую не мог даже удержать губительный огонь всех частей, и смешавших все ряды свои. Тогда Алиханов, которого солдаты называли вторым Скобелевым, потому что он был везде, видел все и знал обо всем, подскакал к ним и крикнул:

- Умрите тут все или истребите их!

Джигиты ободрились, ударили в шашки и прогнали афганскую кавалерию.

Казаки начали посылать ей вдогонку тучи пуль.

Афганцы тогда быстро очистили Ташкепринский бугор и толпами, по мосту, а то и прямо в воду, бросились бежать при непрерывной стрельбе русских.

В то же время на левом фланге началась атака на афганские редуты. Солдаты бежали, падали, кричали 'ура' и добежали таки, скользя и спотыкаясь на глинистой почве до рва, вскочили на бруствер и ворвались в укрепления. В рассыпную, кучками сбегались наши и неприятельские солдаты. Последние почти и не сражались, а отбегали назад, бросая ружья.

Один рекрут выхватил у афганца знамя, которое тот выпустил и побежал. Рекрут, не зная, что ему делать со знаменем, побежал к своему унтер-офицеру. Унтер-офицер грубо вырвал у него знамя и потащил его к Комарову.

- Вот, ваше превосходительство, - сказал он: - неприятельское знамя!

В ложементах захватили 4 орудия, а урядник временной милиции Аман-Клыч отобрал у афганского кавалериста бунчук с лошадиным хвостом и полумесяцем. Афганцы повсюду бежали под беспрерывной пальбой наших войск. За ними тотчас же бросились казаки и джигиты по кирпичному мосту, сажень в сто длиною, перекинутому через Кушку.

Комбат повел свой стрелковый батальон, а за ним уже двинулись туркестанцы.

Мост был покрыт трупами беглецов. Солдаты русские старались даже на них и не глядеть. Молча, с серьезными лицами, сохраняя равнение, шли они, обхватив почерневшими от пороха руками свои берданы, в своих серых шинельках. 'Раз, два, три, четыре... раз, два, три, четыре!..' - считало большинство из них, перешагивая через трупы афганцев, пеших и конных, потоптанных, истерзанных конскими копытами, снарядами артиллерии и сапогами пехотинцев. Под арками моста засели еще кое-какие беглецы и стреляли из своих плохих ружей (англичане снабдили афганцев только своими орудиями) по проходящим солдатам. Пули неприятно щелкали по кирпичным бокам моста. Солдаты еще больше хмурились. 'Раз, два, три, четыре... раз, два, три, четыре'... казалось, не хотел каждый сбиться с принятого им такта, как будто все дело заключалось в том, чтобы идти в ногу.

Взвод солдат 3-й роты, с низеньким, русым унтер-офицером, отделился от войск, чтобы очистить берег от засевших под арками моста афганцев. Отряженные спустились к берегу и уложили всех. Явились. - Ну, что, как? успокоили? - спрашивает ротный.

- Да, буянили, ваше благородие, и на солдат бросались, ну, мы их штыками, как червяков...

- Ну, и ладно: так и полковнику доложу! В самом деле, что с ними возиться? Не ребят, ведь, крестить?!

А полковник, ехавший посреди солдат на своей рыжей лошадке, сказал:

- А что, братцы, есть еще у вас патроны?

И вдруг против всякого ожидания, серые люди весело, громко крикнули:

- Точно так, ваше высокоблагородие!

В афганских кибитках и палатках, поставленных на толстых камышовых подставках, находили медные чайники с чаем, лепешки, заведенные в больших чашках, фисташки, фрукты, урюк, медные кувшины для омовений, полушубки, белье, чалмы и прочую рухлядь. Посреди лагеря был устроен бархан (укрепление), в котором, впрочем, находились только раненые да прикованный к английской пушке афганец. С горбатым носом, усатый, смуглолицый, он был закован по ногам и рукам и, испуганно ворочая белками своих глаз, глядел на обступивших его русских солдат.Позвали переводчика. Оказалось, что его приковали к пушке за то, что он не пошел в цепь и силой заставили стрелять в русских.

Ударили сбор. Солдаты выстроились посреди опустошенного афганского лагеря. Скомандовали: 'на караул!' и вдоль фронта проехал генерал Комаров.

- Поздравляю, братцы, с победой, благодарю вас!

- Урра! - закричали в рядах.

Вдали, в степи послышались также радостные непонятные крики. Оказалось, что толпы сарыков и текинцев, выбежав из своих саклей, также торжествовали победу 'урусов' над ненавистными им афганцами. Комаров обласкал их, а солдатам сказал, что поход кончен, что афганцев преследовать больше не будут, и что теперь можно уже всем возвратиться домой. И, странное дело, по всем солдатским лицам пробежало, как будто, облако неудовольствия.

- А теперь все равно бы уж, хоть бы и в Герат идти! - говорили многие, как будто, недовольны были тем, что избежали они смерти и не пойдут больше на встречу к ней.

Перед переходом войск обратно, Комаров приказал убрать трупы, патроны, афганцев бросить в воду, ячмень же и продовольственные припасы разделить между людьми. Сарыков послали зарывать трупы, а несколько солдатиков отрядили для исполнения других генеральских приказаний. Человек шесть из них захотели пошалить. Взяли они мешочка четыре пороху, сложили их рядком и попросили одного солдатика поджечь их. Солдат взял палку, зажег и приложил к пороху. Тррах! Яркое пламя осветило вдруг всех, и солдатик опрокинулся навзничь. Другие солдаты засмеялись:

- Вот, и не вятские мы, а хуже вятских сделали.

Да, как увидели, что солдатик лежит почти без движения, а все лицо у него опалило, кинулись к нему, взяли и увели в больницу.

- Вот, - говорили они потом, - на войне не попало, так после досталось бедняге!

21 марта 1885 года. Капитан П. с сотней джигитов отправился на рекогносцировку в Кала-и-Мор, а на следующий день подполковник Алиханов с сотней казаков на Меручак. Возвратившись, они донесли, что афганцы очистили всю местность, по которой они проходили, а путь их обозначился множеством свежих могил, погибших от ран, холода и голода и отчаянного бегства. Рассказывали, что начальник афганский Джарнейль, убегая с остатками своего отряда, получил письмо от гератского Наибель-Гукума, в котором последний уговаривал его держаться против русских крепче, так как были высланы ему на помощь сильные отряды. Джарнейль, будто бы на это тольлко вскрикнул:

- Теперь уже ничего не надо, потому что все пропало!

Погода стояла самая скверная: то холод, то дождь, то снег, а то и все вместе. Но солдаты несильно горевали: они выбросили, несмотря на холод, даже все подобранные у афганцев полушубки, потому что афганские вши, в изобилии их наполнявшие, сразу же дали почувствовать себя победителям. В лагере гремел оркестр музыки, а песенники распевали сочиненную капитаном П. песню:

Вспомним, братцы-Туркестанцы,

Вспомним дедов и отцов,

Туркестанцевъ-молодцов!

Как они нам завещали

Без пощады врага бить,

Басурманов не щадить!

Вспомним, братцы, про былое,

Как на Кушке на реке

Удирал враг налегке.

Утром рано, чуть светало,

Мы в обход скоро пошли,

А когда же рассветало

Перестрелка загремела,

Раздался орудий гром,

- Тут и дело заявилось

И сильней пошло потом!

И афганцы не зевали,

Цепь прорвать хотели нас,

- Но зачем было стараться,

- Нас нельзя остановить!..

Им пришлося убираться

Да и пушки отвозить...

Отвозить мы не давали,

Сами пушки забирали...

А афганцы удирали,

Туфли-ружья побросали,

Мы за ними вслед идем,

Им в вдогонку пули шлем.

Наша музыка играет,

Отряд дружно наступает

Через мост мы все идем,

Главный лагерь их берем...

18-е марта

Будет помнить враг всегда,

Англичане и афганцы -

не забудут никогда,

А мы то же не забудем,

Это дело помнить будем,

Как разбили мы врага

И утешили Царя!

25 марта 1885 года. Пасха. Редко кому приходилось провести такую Пасху, какую пришлось провести солдатикам, бывшим у Кушки. Дождь, холод не прекращались; свету Божьего не было видно. В 12 часов ночи в походной церкви начали служить заутреню. При возвращении в палатки, солдатам роздали по два яйца, за которыми ездил зведывающий хозяйством в г. Мерв. Суп хлебали пополам с землей. Вместо жаркого было подано жареное мясо.

- Эх, братцы, не то было бы в казармах, в Самарканде, - вздыхали некоторые.

- А дома я еще бы лучше наелся, чем в казармах, - говорил какой-нибудь из рекрутов.

- В том-то и дело, братцы, что за морем телушка-полушка да рубль перевозу! И за то благодарите Бога, что живы остались!

После обеда играла музыка, и солдаты, для развлечения, палили из оставленных афганцами пушек. Так провел Пасху, на клочке земли, отбитой у врагов, заброшенный в глубь Азии маленький отряде в то время, как там, далеко, на Руси святой, по всем городам и селам звонили все колокола, и веселился православный народ!..