Это тема о Елене Сергеевне Булгаковой - Музе Мастера. О ней написано много, в том числе "сенсационного" - то она агент ГПУ, то агент ЦРУ, то тайная еврейка, то еще кто-то... Здесь нет сенсаций - в начале просто материал из Булгаковской энциклопедии, там для любителей творчества Булгакова многое хорошо известно, но даю для справки. Потом - материал о ее (Е.С. Булгаковой) последних годах.
Булгакова, Елена Сергеевна ~
улгакова Елена Сергеевна (урожденная Нюрнберг (Нюренберг), по первому мужу - Неелова, по второму мужу - Шиловская) (1893-1970) - третья жена Булгакова с 1932 по 1940 год.
Елена Сергеевна родилась 21 октября (2 ноября) 1893 г. в Риге (впоследствии свой день рождения всегда отмечала 21 октября, несмотря на замену юлианского календаря григорианским). Отец Б., Сергей Маркович Нюренберг, был сначала учителем, а позднее податным инспектором, одновременно сотрудничая в рижских газетах.
Род Нюренбергов в России ведет свое происхождение от немца-ювелира Нюренберга, приехавшего в Житомир в 1768 г. в числе немецких переселенцев, приглашенных Екатериной II. В XIX в. многие представители этого рода переселились в Прибалтику и в значительной мере обрусели. С. М. Нюренберг из лютеранства перешел в православие. Его жена, мать Б., Александра Александровна Нюренберг (урожденная Горская) была дочерью православного священника.
В 1911 г. Б. окончила гимназию в Риге и в 1915 г. вместе с родителями переехала в Москву (после 1917 г. родители вернулись в Ригу). Как отмечала Б. в своей автобиографии: "Я научилась печатать на машинке и стала помогать отцу в его домашней канцелярии, стала печатать его труды по налоговым вопросам".
В декабре 1918 г. Б. обвенчалась в Москве с Юрием Мамонтовичем Нееловым, сыном знаменитого артиста Мамонта Дальского (1865-1918) и адъютантом командующего 16-й армией красных бывшего кадрового офицера Евгения Александровича Шиловского (1889-1952). В конце 1920 г. командующий отбил жену у адъютанта и состоялся брак Б. с Е. А. Шиловским, дослужившимся в Красной Армии до чина генерал-лейтенанта (в императорской армии он был капитаном).
В 1921 г. у них родился сын Евгений (1921-1957), а в 1926 г. - Сергей (1926-1975). В 20-е годы Шиловский был помощником начальника Академии Генштаба, в 1928-1931 гг. - начальником штаба Московского военного округа, а с 1931 г. - начальником кафедры в Академии Генштаба.
В октябре 1923 г. Б. писала своей сестре Ольге Сергеевне Бокшанской (1891-1948), работавшей секретарем дирекции МХАТа: "Ты знаешь, как я люблю Женей моих, что для меня значит мой малыш, но все-таки я чувствую, что такая тихая, семейная жизнь не совсем по мне. Или вернее так, иногда на меня находит такое настроение, что я не знаю, что со мной делается. Ничего меня дома не интересует, мне хочется жизни, я не знаю, куда мне бежать, но хочется очень. При этом ты не думай, что это является следствием каких-нибудь неладов дома. Нет, у нас их не было за все время нашей жизни. Просто, я думаю, во мне просыпается мое прежнее "я" с любовью к жизни, к шуму, к людям, к встречам и т.д. и т.д. Больше всего на свете я хотела бы, чтобы моя личная жизнь - малыш, Женя большой - все осталось так же при мне, а у меня кроме того было бы еще что-нибудь в жизни, вот так, как у тебя театр".
Те же настроения - в письме сестре, написанном месяц спустя, в ноябре 1923 г.: "Ты знаешь, я страшно люблю Женю большого, он удивительный человек, таких нет, малыш самое дорогое существо на свете, - мне хорошо, спокойно, уютно. Но Женя занят почти целый день, малыш с няней все время на воздухе, и я остаюсь одна со своими мыслями, выдумками, фантазиями, неистраченными силами. И я или (в плохом настроении) сажусь на диван и думаю, думаю без конца, или - когда солнце светит на улице и в моей душе - брожу одна по улицам".
Знакомство с Булгаковым наполнило жизнь Б. атмосферой игры, веселья, радости. В 1967 г. она вспоминала об этом знакомстве, состоявшемся 28 февраля 1929 г. на квартире художников Моисеенко (Б. Гнездниковский переулок, 10): "Я была просто женой генерал-лейтенанта Шиловского, прекрасного, благороднейшего человека. Это была, что называется, счастливая семья: муж, занимающий высокое положение, двое прекрасных сыновей. Вообще все было хорошо. Но когда я встретила Булгакова случайно в одном доме, я поняла, что это моя судьба, несмотря на все, несмотря на безумно трудную трагедию разрыва. Я пошла на все это, потому что без Булгакова для меня не было ни смысла жизни, ни оправдания ее... Это было в 29-м году в феврале, на масляную. Какие-то знакомые устроили блины. Ни я не хотела идти туда, ни Булгаков, который почему-то решил, что в этот дом он не будет ходить. Но получилось так, что эти люди сумели заинтересовать составом приглашенных и его, и меня. Ну, меня, конечно, его фамилия. В общем, мы встретились и были рядом. Это была быстрая, необычайно быстрая, во всяком случае, с моей стороны, любовь на всю жизнь.
Потом наступили гораздо более трудные времена, когда мне было очень трудно уйти из дома именно из-за того, что муж был очень хорошим человеком, из-за того, что у нас была такая дружная семья. В первый раз я смалодушествовала и осталась, и я не видела Булгакова двадцать месяцев, давши слово, что не приму ни одного письма, не подойду ни разу к телефону, не выйду одна на улицу. Но, очевидно, все-таки это была судьба. Потому что когда я первый раз вышла на улицу, то встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было: "Я не могу без тебя жить". И я ответила: "И я тоже". И мы решили соединиться, несмотря ни на что. Но тогда же он мне сказал то, что я не знаю почему, приняла со смехом. Он мне сказал: "Дай мне слово, что умирать я буду у тебя на руках"... И я, смеясь, сказала: "Конечно, конечно, ты будешь умирать у меня на...". Он сказал: "Я говорю очень серьезно, поклянись". И в результате я поклялась".
В сентябре 1929 г. Булгаков посвятил Б. повесть "Тайному другу". В 1931 г. об их связи узнал Е. А. Шиловский. В связи с состоявшимся бурным объяснением с ним Булгаков сделал следующую надпись на парижском издании романа "Белая гвардия": "Справка. Крепостное право было уничтожено в... году. Москва, 5. II. 31 г.", а полтора года спустя приписал: "Несчастье случилось 25. II. 31 года". Первая дата - день объяснения Булгакова с Шиловским, вторая дата - время последней, как они тогда думали, встречи.
О разговоре Шиловского с Булгаковым вспоминает М. А. Чимишкиан, в то время - супруга драматурга Сергея Ермолинского (1900-1984): "Тут такое было! Шиловский прибегал (на Б. Пироговскую, где жили Булгаков и его вторая жена Л. Е. Белозерская), грозил пистолетом..."
По утверждению Чимишкиан, "Люба (Л. Е. Белозерская) тогда против их романа, по-моему, ничего не имела - у нее тоже были какие-то свои планы..." Шиловский заявил, что в случае развода детей не отдаст, и тем вынудил жену на время порвать с Булгаковым.
Возобновление отношений писателя с Б. относится к сентябрю 1932 г. На последнем листе парижского издания "Белой гвардии" Булгаков зафиксировал: "А решили пожениться в начале сентября 1932 года. 6. IX. 1932 г."
Сохранился отрывок булгаковского письма Шиловскому, датированный тем же числом: "Дорогой Евгений Александрович, я виделся с Еленой Сергеевной по ее вызову, и мы объяснились с нею. Мы любим друг друга так же, как любили раньше. И мы хотим пожениться".
Е. А. Шиловский, в свою очередь еще 3 сентября 1932 г. писал родителям Б. в Ригу: "Дорогие Александра Александровна и Сергей Маркович! Когда Вы получите это письмо, мы с Еленой Сергеевной уже не будем мужем и женой. Мне хочется, чтобы Вы правильно поняли то, что произошло. Я ни в чем не обвиняю Елену Сергеевну и считаю, что она поступила правильно и честно. Наш брак, столь счастливый в прошлом, пришел к своему естественному концу. Мы исчерпали друг друга, каждый, давая другому то, на что он был способен, и в дальнейшем (даже если бы не разыгралась вся эта история) была бы монотонная совместная жизнь больше по привычке, чем по действительному взаимному влечению к ее продолжению. Раз у Люси родилось серьезное и глубокое чувство к другому человеку, - она поступила правильно, что не пожертвовала им.
Мы хорошо прожили целый ряд лет и были очень счастливы. Я бесконечно благодарен Люсе за то огромное счастье и радость жизни, которые она мне дала в свое время. Я сохраняю самые лучшие и светлые чувства к ней и к нашему общему прошлому. Мы расстаемся друзьями".
3 октября 1932 г. брак Б. с Шиловским был расторгнут, а уже 4 октября заключен брак с Булгаковым. Сохранилась его шутливая записка, переданная на заседании в МХАТе режиссеру В. Г. Сахновскому (1886-1945): "Секретно. Срочно. В 3 3/4 дня я венчаюсь в Загсе. Отпустите меня через 10 минут".
Детей Шиловские поделили. Старший Женя остался с отцом, младший Сережа - с матерью, и Булгаков полюбил его как родного. Е. А. Шиловский помогал жене и сыну, но с Булгаковым более никогда не встречался.
С 1 сентября 1933 г. Б. начала вести дневник, который является одним из наиболее важных источников биографии Булгакова (сам он, после конфискации ОГПУ в 1926 г. дневника "Под пятой" дневниковых записей более не вел, да и к собственному дневнику сильно охладел еще за несколько месяцев до его изъятия органами).
В письме родителям 11 сентября 1932 г. она утверждала: "...Полтора года разлуки мне доказали ясно, что только с ним жизнь моя получит смысл и окраску. Мих. Аф., который прочел это письмо, требует, чтобы я приписала непременно: ...тем более, что выяснилось, с совершенной непреложностью, что он меня совершенно безумно любит".
14 марта 1933 г. Булгаков передал Б. доверенность на заключение договоров с издательствами и театрами по поводу своих произведений, а также на получение авторских гонораров. Б. печатала под диктовку все произведения писателя 30-х годов.
Б. послужила главным прототипом Маргариты в романе "Мастер и Маргарита". Там о любви главных героев говорится так: "Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!
Так поражает молния, так поражает финский нож!
Она-то, впрочем, утверждала впоследствии, что это не так, что любили мы, конечно, друг друга давным-давно, не зная друг друга..."
Не исключено, что первая встреча Мастера и Маргариты в переулке у Тверской воспроизводит первую встречу Мих. Булгакова с Б. после почти двадцатимесячной разлуки.
После смерти писателя Б. некоторое время была любовницей первого секретаря Союза советских писателей Александра Александровича Фадеева (Булыги) (1901-1956), с которым познакомилась во время последней болезни своего мужа. Б. подрабатывала печатанием на машинке и переводами с французского.
Она настойчиво трудилась над публикацией произведений Булгакова. В связи с этим Б. неоднократно обращалась в самые высокие инстанции, в том числе лично к И. В. Сталину. В частности, 7 июля 1946 г. она писала: "Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович!
В марте 1930 года Михаил Булгаков написал Правительству СССР о своем тяжелом писательском положении. Вы ответили на это письмо своим телефонным звонком и тем продлили жизнь Булгакова на 10 лет.
Умирая, Булгаков завещал мне написать Вам, твердо веря, что Вы захотите решить и решите вопрос о праве существования на книжной полке собрания сочинений Булгакова".
Однако первый сборник из двух булгаковских пьес, "Дни Турбиных" и "Александр Пушкин", Б. удалось издать только после смерти Сталина в 1955 г. Она сохранила обширный булгаковский архив, большую часть которого передала в Государственную библиотеку СССР им. В. И. Ленина (ныне Российская Государственная библиотека), а меньшую - Институту русской литературы АН СССР (Пушкинскому Дому).
Б. удалось добиться публикации "Театрального романа" и "Мастера и Маргариты", переиздания в полном виде "Белой гвардии", "Записок юного врача", издания большинства пьес.
Б. скончалась 18 июля 1970 г. и похоронена на Новодевичьем кладбище рядом с Булгаковым.
Источник:
http://www.bulgakov.ru/b/esbulgakova/
| ||
| СКВОЗЬ СМЕРТЬ. Елена Сергеевна Булгакова
Конец ноября 67-го. Как обычно, я в «Русской мысли». Вдруг телефон. Звонит моя приятельница Ирина Булгакова: – Приходите на русский ужин. Тетя Лена приехала. – Какая тетя Лена? – Вдова Михаила Афанасьевича, «Маргарита». – Ничего не понимаю. – Она приехала договариваться об издании «Мастера и Маргариты» по-французски и привезла с собой русские продукты. На этот раз я понял. – Буду ровно в семь. Ирину Ивановну Булгакову, дочь брата Михаила Афанасьевича Булгакова – Ивана Афанасьевича, и племянницу его другого брата – бактериолога Николая, работавшего в исследовательском отделении Пастеровского института в Париже, я знал давно. Остановилась Елена Сергеевна у вдовы «дяди Коли» в Ванве (одном из ближайших пригородов Парижа). За несколько месяцев до ее приезда в Париж в издательстве ИМКА-Пресс вышла по-русски последняя книга Булгакова «Мастер и Маргарита». Она лежала у меня на столе, но прочесть ее я не успел. Ужин был действительно русским. «Железный занавес» был тогда еще труднопробиваем, и Елена Сергеевна была уверена, что во Франции люди живут впроголодь. Она привезла из Москвы целый чемодан различной снеди: там были какие-то колбасы, сыры, гречневая крупа, что-то вроде чернослива, сахар и, конечно, «кавьяр рюсс». И была горько поражена (ведь думала сделать всем приятное), узнав, что все это здесь имеется в неслыханном изобилии, даже черная икра, хотя и очень дорогая. Еще больше она удивилась, когда на следующий день (я зашел к ним, чтобы вместе с Ириной куда-то идти) увидела на стене ядовитую карикатуру на президента страны и какого-то министра. Это она сочла уж совершенным кощунством. Какой она мне показалась? За два десятилетья ее облик порядочно стерся в моей памяти и почему-то слился с обликом свояченицы Бердяева Евгении Юдифовны Рапп. Помню, еще тогда, неожиданное сходство меня сразу же поразило: Евгения Юдифовна была фаустовская Маргарита, Елена Сергеевна – булгаковская, но в обеих я видел (точнее, воображал) некую мистическую женственность. Уже позже, прочтя «Мастера и Маргариту», я понял, что другой Елена Сергеевна быть и не могла. Говорила Елена Сергеевна очень отчетливо, никогда не повышая голоса. И было поразительно, как быстро она ассимилировалась и ничему уже не удивлялась, словно всегда жила среди французского изобилия. Тут помог, наверно, и французский язык, который она хорошо знала. Тогда я жил недалеко от Версальских ворот, то есть почти вплотную к Ванву, и до Булгаковых на моей ветхой «Симке» было всего минут десять езды. Вышло так, что я почти каждый день бывал у них, и мы подолгу слушали рассказы Елены Сергеевны о Михаиле Афанасьевиче, о его жизни, о том, как он работал. Точнее – не столько о том, что он писал, но о том как. И конечно, было много разговоров о «Мастере». (Сначала он должен был называться «Заколдованные копыта», но часть, написанная под этим заглавием, была сожжена.) По словам Елены Сергеевны, роман писался трудно. Не только потому, что был труден самый замысел, сводившийся к формуле: «творящееся на земле – бред и фантасмагория», «майя», как говорят индусы. Отсюда и происходящие в Москве невероятности (вплоть до едущего на трамвае кота Бегемота), и реалистическая, до мельчайших деталей, сцена допроса прокуратором Пилатом пленника Иисуса. Книга была напечатана уже после смерти Михаила Афанасьевича, но, наверно, так было положено там, где принимаются решения, которых не изменить никакими «апелляциями». И как у каждого человека – своя судьба, так и у настоящей рукописи (которые «никогда не горят») свой путь в этом мире. Я, конечно, не помню всех деталей рассказов Елены Сергеевны. От них сохранилось лишь общее впечатление. И нечто более убедительное – любовь и преданность Маргариты своему Мастеру, ее понимание его творения, предназначенного жить в веках, как всякому великому произведению искусства, связывающему временное с вечным и материальное с духовным. Запомнился рассказ, как Михаил Афанасьевич из маленьких кубиков составлял когорты римских воинов, расставлял участников сцены допроса, распределял предметы, окружавшие наместника цезаря и его Пленника. Все это отчасти и растянуло писание, в сущности, небольшой книги (сравните ее с романами Толстого и Достоевского!) на двенадцать лет. Следует также учесть, что вдобавок роман писался в разгар сталинских чисток, в самые черные годы жизни автора, когда он лишился всякой работы, его вещи не печатались и не игрались, хотя и говорили, что в свое время Сталин одиннадцать раз (!) смотрел «Дни Турбиных».
В газетах и журналах этих лет появлялись резкие статьи против пьесы и ее автора – «Нам не нужна эта белогвардейщина!» Некоторые друзья перестали его узнавать, знакомые порой бежали, как от чумного, в театр его не пускали. Булгаковы голодали. Между тем здоровье Михаила Афанасьевича продолжало ухудшаться… И вот в таком положении Булгаков написал в Кремль: «Буду ждать восемь дней… Дайте мне работу или хотя бы лагерь…» Через шесть дней зазвонил телефон: – Что ты хочешь делать? Ты же наш писатель. – Я драматург. – Так иди в театр. – Так меня даже за кулисы не пускают. – А я тебе говорю: иди. Завтра же иди. Пока страной управляю Я. Это был Сталин. И так как он чувствовал, что Михаил Афанасьевич сомневался, он дал ему свой личный телефон в Кремле. Булгаков рискнул позвонить и получил тот же ответ. Сомнений не было: звонил сам Сталин. Во МХАТе его встретил Станиславский и, как ни в чем не бывало: – Вот приятная встреча! Куда же вы девались? А у нас как раз заболел ассистент. Вы будете ассистентом и консультантом. (Пересказываю все это, конечно, приблизительно. Восстановил сейчас этот эпизод из рассказа Елены Сергеевны с помощью И.Булгаковой.) Михаил Афанасьевич начал работать. Договорились о зарплате, она была крайне скромной (тоже, вероятно, «распоряжение»). Жизнь начала понемногу налаживаться, но скоро появилась другая трудность, и не менее страшная: у Булгакова начался нефрит, болезнь по тем временам неизлечимая. Будучи сам врачом, Михаил Афанасьевич знал, что его ожидает. Так оно и оказалось. В 4 часа утра 10 марта 1940 года Михаил Афанасьевич Булгаков скончался. Его последними, еле слышными словами были: «Прости меня… Прими меня…» По словам Елены Сергеевны, предсмертные его дни были ужасны. Он совершенно ослеп, весил 39 кг, все тело его было воспалено и малейшее прикосновение вызывало нестерпимую боль.
За неделю до конца вдруг явился Фадеев и (как будто ничего не зная) спросил: – Что можно сделать? Чем помочь? – Ничем и ничего. Теперь уже поздно. Я понимаю, что все это уже давным-давно хорошо известно. Да простит мне читатель. Я только стараюсь «сквозь 20 лет» и «сквозь смерть» воспроизвести еще тлеющие в памяти слова Елены Сергеевны, которая к тому же на мой вопрос – не боится ли она так свободно говорить о том, что так упорно охраняется «железным занавесом», неизменно отвечала: – Мне уже нечего бояться. Я, вообще, считаю, что все приезжающие из Союза обязаны говорить всю правду, все, что они пережили, все, что они знают. Это единственное, что может улучшить нашу жизнь. |
|
Свежие комментарии