Героико-эпические сказания - улигеры (ульгэр) являются основными в систе­ме жанров устно-поэтического творчества бурят. По своей форме это большие стихотворные эпопеи, средний объем которых составляет от 2 до 5 тысяч, а более крупных - от 9 до 20 тысяч и более стихов.

Большими размерами, как правило, от­личаются многочисленные варианты главного памятника героико-эпического творчества бурят - эпоса "Абай Гэсэр". Один из его вариантов - "Абай Гэсэр Богдо хан", записанный в 1916 г. известным фольклористом С.П. Балдаевым от улигершина А.О. Васильева (Альфора), составляет более 50 тысяч стихов. В улигерах воспеваются подвиги древних богатырей в борьбе с многоголовыми, многорогими чудовищами-мангадхаями и чужеплеменными ханами-захватчиками за сво­боду и процветание родоплеменного коллектива. Защита родного очага, народа (зон), подданных (албата зон), своего имущества - скота и табунов - от враже­ских посягательств, борьба за суженую, является ведущей темой большинства героико-эпических произведений. Улигеры представляют собой вершину устной по­эзии народа. Художественные традиции в эпическом творчестве бурят отличают­ся особой развитостью. Богатство содержания, изобразительная красочность сло­ва, его древняя сила и мощь, стройность повествования всегда пленяли и очаровы­вали людей, привлекали к улигерам внимание ученых и собирателей фольклора.

За многие века, в пору продуктивности эпической традиции, когда фольклор обладал монополией в духовной и поэтической жизни, бурятский народ создал сотни улигеров. (Ныне в собраниях фонда ХВРК ИМБиТ СО РАН находится свыше 900 улигеров, сказок, легенд и преданий).

Их названия, соответствующие именам героев, представляют большое раз­нообразие. Сравнительный анализ показывает, что в каждой родоплеменной и территориальной общности существовал свой набор имен популярных эпичес­ких героев. Так, в Западной Бурятии, у эхиритов, булагатов и хонгодоров широ­кое распространение имели улигеры: "Абай Гэсэр хубун" или "Абай Гэсэр Богдо хан", "Аламжи Мэргэн", "Алтан Шагай Мэргэн", "Харасгай Мэргэн", "Осодор Мэргэн", "Еренсэй" и др., а в восточной, в Забайкалье, у хоринцев: "Гэсэрэй туужа", "Лодой Мэргэн", "Жибжэнэй Мэргэн", "Абадай Мэргэн", "Мэньелтэ Мэргэн" и др. Наиболее распространенным и любимым из всех подразделений бурятского этноса был эпос о могучем богатыре Абай Гэсэре.

Если в начале XX в. живое функционирование эпоса наблюдалось почти на всей территории расселения бурят (Предбайкалье и Забайкалье), частично со­хранялось в отдельных регионах еще в 50-е годы, то в наше время, с исчезнове­нием традиционных условий жизни и быта народа, с уходом из жизни талантли­вых улигершинов, устное бытование улигеров постепенно угасло. И ныне в бу­рятских улусах уже не осталось подлинных знатоков эпоса.

Исследователи фольклора, знакомые с бурятским героическим эпосом, все­гда отмечали его архаичность, хорошую сохранность мифологической основы (Уланов. 1963; Шаракшинова. 1987; Хомонов. 1976).

Академик Б.Я. Владимирцов, называя бурятские улигеры "настоящими эпо­пеями", объяснял их "удивительную первобытность" многовековым развитием и формированием в суровой среде охотников-звероловов (Владимирцов. 1923. С. 14-16), способствовавшей сохранению многочисленных элементов древней мифологии, анимистических и тотемистических представлений, генетически уходящих в глубины первобытно-общинной жизни.

Исполнение улигеров изначально в старину было делом ответственным и служило не только для развлечения слушателей в часы досуга. Оно имело про­изводственную и обрядовую значимость и было неотъемлемым элементом хо­зяйственно-бытового уклада древнего коллектива. Ц. Жамцарано, начавший свою собирательскую деятельность в 1903 г. у западных бурят (долина р. Куды и верховье р. Лены), писал, что "Улигер поют (сказывают) для достижения раз­ных благ, например, для исцеления больных, для прозрения слепых, успеха ради в промыслах, на охоте, на облавах, во время ловли рыбы и т.д.; улигер способст­вует успеху в походах" (Жамцарано. 1918. С. 17).

Существовала глубокая вера в "магическую" силу устно-поэтического сло­ва, в его действенное значение. Слушание улигеров входило в ритуал предохотничьих приготовлений, так как являлось "своего рода могущественным волшеб­ством, чарами для привлечения зверей" (Жамцарано. 1918. С. 33) и было рас­пространено также у охотников Забайкалья - хори-бурят, у тунгусов в верховь­ях Онона. По свидетельству Г.Д. Санжеева, записавшего в 1928 г., на левобере­жье Ангары ряд крупных улигеров, буряты, прибыв на место охоты, "соверша­ли некоторые обряды, имевшие целью ублаготворить духов зверей и лесов, от которых зависит тот или иной исход охоты. Затем вечером, перед сном, певец расстилал в шалаше свой белый войлок (не запачканный конским потом), на нем ставили зажженные ветки можжевельника, чашку с вином или молоком, втыкали в него стрелу и пр. и всю ночь, до первых проблесков утренней зари, протяжно распевали свою эпопею: без этой церемонии охота, по убеждению бу­рят, не могла быть удачной" (Санжеев. 1936. С. IX-X).

Присутствие на облавах самых лучших исполнителей считалось обязатель­ным. Их распределяли по огнищам, а затем щедро одаривали все участники об­лавы (Жамцарано. 1918. С. 33). О поверьях, утверждающих целительную силу эпических сказаний, пишет также М.Н. Хангалов: в годы, когда свирепствуют тяжелые болезни, особенно полезно рассказывать улигер о богатыре Абай Гэсэр Богдо хане, так как нечистые силы боятся его. Слушание "Гэсэра" перед дальней дорогой предвещало благополучие и успех в делах (Хангалов. 1959. Т. П. С. 320). Улигеры слушали в долгие зимние ночи, в те месяцы, когда были видны Плеяды. Запрещалось рассказывать их летом, весной.

Аспект сакральности всегда сопутствовал исполнительской практике. В мо­мент исполнения эпоса предполагалось незримое присутствие его героев, кото­рые, якобы, за полную и правильную передачу событий в сказании могли награ­дить улигершина. Герои улигеров, согласно верованиям, были не обыкновенны­ми смертными, а божествами-тэнгри. В начале XX в. еще существовало убежде­ние в том, что улигеры создаются на почве действительных событий, происхо­дивших когда-либо на земле, под землей или на небе, и что "герои живы и потеперь" и за неточную передачу эпоса рапсод отвечает перед ними (Жамцарано. 1918. С. 18). Последнее, несомненно, способствовало устойчивости традиции, благодаря которой и смогли дойти до наших дней древние улигеры.

Бытовала в народе также легенда о высоком небесном происхождении ули­геров. Эти наблюдения дали основание Ц. Жамцарано определить бурятский эпос как нечто "священное и величественное". Академик А.П. Окладников, знакомый с фольклором тюркоязычных народов Сибири и монголов, также от­мечал, что исполнение эпоса у них было окружено своеобразной, почти культо­вой атмосферой сверхъестественного.

Исполнение улигеров сопровождалось иногда игрой на хуре - древнем смыч­ковом музыкальном инструменте. Голос поющего сказителя-улигершина и зву­ки хура, сливаясь, создавали единое гармоничное целое. Напев соответствовал местной песенной традиции. Сказитель воспринимал его вместе с улигерами от своих предшественников, учителей. У западных бурят это наблюдалось чаще на левобережье Ангары, в Алари и Унге, реже - у булагатов долины рек Иды и Осы. Архаичные эхирит-булагатские улигеры, записанные Ц. Жамцарано у бу­рят Кудинской долины в Верхоленье, исполнялись без музыкального сопровож­дения. Появление хура свидетельствовало о ломке древних исполнительских традиций, постепенном доминировании эстетической функции улигеров. В вос­произведении героических сказаний эпоса бытовало несколько основных испол­нительских стилей, соответствовавших локальной эпической традиции. Так, по сведению Ц. Жамцарано, эхирит-булагатские сказители пели улигеры от начала до конца "громко и протяжно". Исполнение отличалось эпической широтой, спокойствием, неторопливостью. Наряду с ним существовал распевный речита­тив, а также простое сказывание, характерное для "безголосых" сказителей. Третий стиль бытовал у забайкальских хори-бурят: прозаический рассказ, пере­межающийся вокальными монологами действующих лиц и хоровым втором их лейтмотивов. Хоровая часть, называемая туурээлгэ, сопровождалась иногда иг­рой на хуре или ятага.

Живое участие коллектива в воспроизведении эпоса - явление характерное для улигерной традиции бурят, подчеркивающее его национальную самобыт­ность. У эхирит-булагатов, по сведению Ц. Жамцарано, оно выражалось в том, что "присутствующие подпевают, вторят рапсоду в нужных местах, то есть при встрече (угталга), при остановках (сэйи даралга) и при проводах героев (удэ-шилгэ)" (Жамцарано. 1918. С. 25).

Таким образом, сам улигер пелся соло, а хором исполнялись тематически са­мостоятельные от содержания улигеров песни, состоящие из четырех-восьмистиший. В угталга (букв.: "встреча", подразумевающая встречу с героями ули­геров) - призывной песне, адресованной сказителю, выражалось желание послу­шать улигер; в сэг даралга (букв.: "скрепа, связка, соединяющая концы") слуша­тели выражали переживание за судьбу героя-богатыря, желали ему удачи в дос­тижении цели. Песни сэг даралга исполнялись, когда улигершин делал паузу, чтобы перевести дыхание, промочить горло, и выполняли конкретную сюжетно-композиционную роль связок-скреп между эпизодами, так как согласно древ­нему поверью, эпосопение не должно было прерываться, чтобы действия геро­ев были успешными.

Сэг даралга относится к разряду "постоянных мест" и в улигерах.

Удэшэлгэ (букв.: "проводы") пели по окончании улигера. Ее содержание было обращено к героям эпоса, которые, по древним представлениям, незримо присутствовавшие во время воспевания их былых подвигов, должны были воз­вратиться на небо. В ней слушатели выражали удовлетворение от исполнения, а сказитель - желание, чтобы героические деяния и сам улигер считались завер­шенными, а то, что осталось не досказанным - допоется завтра. Эти песни име­ли свой напев, отличный от улигерного речитатива.

Творцами, хранителями и исполнителями героического эпоса являлись сказители-улигершины. Они пользовались всеобщим уважением и любовью наро­да, о чем свидетельствует пословица: "Улигершину полагается сидеть на тюфячке-олбоке, а певцу - на холме-добуне". Ими становились люди особо одаренные в художественном и музыкальном отношении, обладающие безукоризненной памятью, чтобы без пропусков и искажений, как того требовала традиция, вос­производить огромные эпопеи, состоящие из тысяч стихов: улигер нельзя было сокращать, переделывать по-своему. Талантливый сказитель был актером, му­зыкантом и поэтом в одном лице. И потому у хорошего рапсода, по свидетель­ству Ц. Жамцарано, "слушатели плачут в сильных трагических местах и выра­жают живейшую радость, когда вдруг восторжествует правда" (Жамцарано. 1918. С. 14-15).

По творческому складу и манере исполнения бурятские улигершины услов­но делятся на "каноников", свято чтущих предшествующую традицию и стремя­щихся соблюсти точность в воспроизведении усвоенного текста, и "импровиза­торов", в исполнительском мастерстве которых прослеживается личное начало, индивидуальный вкус и характер. К первым, по общему мнению бурятских фольклористов, относился Пёохон Петров (1866-1943), живший на Ангаре (ост­ров Уйга) в Аларском (ныне Нукутском) районе Иркутской области. Он хорошо знал не только улигеры, но и шаманскую поэзию, сказки, старинные нравы и обычаи бурят, традицию исполнения улигеров, верил в то, что герои улигеров продолжают существовать на небе в образе звезд. От него в 1940—1941 гг. И.Н. Мадасоном был зафиксирован один из лучших унгинских вариантов эпоса "Абай Гэсэр" (12535 стихов) (Абай Гэсэр. 1960). Улигеры он не пел (не было го­лоса), а рассказывал как обычные стихи. Обладая феноменальной памятью, вос­производил улигер "не задумываясь и не останавливаясь ни на минуту" (Балда­ев. 1961. С. 37).

Ко второму типу исполнителей относится другой унгинский сказитель П.М. Тушемилов (1877-1955), демонстрировавший в своей исполнительской пра­ктике более свободный, раскрепощенный стиль, сильное импровизационное на­чало, устремленность к поэтическим новациям, к варьированию в передаче тра­диционного "текста", из-за чего улигеры в его исполнении в некоторой степени теряли традиционные черты и четкость композиции (Уланов. 1968. С. 19).

П.М. Тушемилов происходил из известной в Приангарье династии сказите­лей, обладал незаурядным талантом певца-импровизатора и пользовался славой не только хорошего улигершина, знатока устного народного творчества, но так­же и лекаря, ясновидца. Близким к П.М. Тушемилову по манере исполнения был популярный сказитель и певец А.О. Васильев (Альфор) (1887-1945), славивший­ся во всем Приангарье красотой своего могучего баса и сказительским мастер­ством. Улигеры, как и П. Тушемилов, пел, аккомпанировал на хуре; ездил по улусам, выискивая соперников на состязаниях певцов-импровизаторов.

От него был записан самый большой по объему вариант "Гэсэра" (более 50 тысяч стихов), отличающийся оригинальностью и полнотой сюжетной разра­ботки мифологического (небесного) пролога Гэсэриады.

В пору продуктивности эпической традиции улигеры знали если не все, то многие. Почти в каждом улусе можно было встретить одаренных сказителей, чьи имена еще хранятся в памяти стариков. Были среди них и женщины. СП. Балдаев, более шестидесяти лет собиравший произведения устного народ­ного творчества, упоминает о четырехстах улигершинах. В историю же бурят­ской фольклористики вошли имена лучших, тех, от кого посчастливилось зафи­ксировать, начиная с конца XIX в. до 50-х годов XX в., образцы улигеров. Это

П.П. Петров, П.Д. Дмитриев, П.М. Тушемилов, Б. Жатухаев, П.С. Степанов, Н. Иринчеева, Б. Зурбанов, М.Г. Шобоклеев, О. Хайнтаев, С. Шанаршеев, Х.Н. Терентьев, И.И. Дагданов, Н. Тужинов, А. Геленкенов и др., проживавшие в Приангарье; М. Имегенов, Е. Шалбыков, Л. Бардаханов, Б. Бурлаев, Б. Барнаков, Н. Гулханов, А. Батлаев, П.П. Балдаев, А. Тороев и многие другие, прожи­вавшие в долинах рек Куды, Осы, Иды. Репертуар их, как правило, состоял из десяти и более крупных стихотворных героических сказаний, не считая мелких, имеющих сказочный характер. Почти все они были гэсэршинами - прекрасны­ми знатоками знаменитой эпопеи "Абай Гэсэр".

В Забайкалье известны имена Базара Галданова (Хара-Шибирь), Ампруна Чингаева (Онон), Галсана Тыкеева (Ага), Гармажапа Балданова (Селенга), Да-шибылова и многих других, от которых записывали улигеры Ц. Жамцарано, П. Балданжапов, Н. Поппе и др.

Особое место в этой плеяде имен занимает Маншуд Имегенов (1849-1908), потомственный улигершин из улуса Кукунут Кудинской долины. В 1906 г. Ц. Жамцарано записал от него самую архаичную и самобытную из всех извест­ных национальных версий и вариантов Гэсэриады - эпос "Абай Гэсэр-хубун", а также не имеющий аналогов отдельный цикл о сыновьях героя: Ошор Богдо и Хурин Алтае (впервые опубликован в 1930 г.). Несомненно, он был выдающим­ся исполнителем, зрелым мастером, сумевшим воспроизвести без слушателей, специально для записи, традиционное эхирит-булагатское эпосопение, сохранив первозданную свежесть, красоту, мощь и обаяние древнего памятника. В тече­ние семи дней и ночей он пропел собирателю 22074 стиха, не сократив "обрам­ляющие" призывные и прощальные, вставные песни, традиционно исполняемые слушателям. Ученые единодушно признают высокие художественные достоин­ства данного варианта, именно он лег в основу последнего академического изда­ния эпоса (Абай Гэсэр... 1995. С. 8-418).

Бурятские сказители не были исполнителями-профессионалами. Обычно это были простые сельские труженики - скотоводы, земледельцы, охотники. Эпические сказания воспринимались с детства, главным образом, в семье, ре­же - от земляков. Со временем репертуар пополнялся. Творчество каждого ули­гершина развивалось в рамках унаследованной региональной традиции и имело свой индивидуальный стиль и своеобразие. Талантливые народные сказители сохраняли в памяти весь локальный улигерный репертуар, творчески развивая и обогащая его.

По своим стадиально-типологическим характеристикам бурятский героиче­ский эпос классифицируется на три группы: эхирит-булагатскую, унгинскую и хоринскую. В первые две включаются улигеры, бытовавшие у западных бурят: в Кудинской долине, Верхней Лене (Эхирит-Булагатском, Качугском, Баяндаевском), по долинам рек Иды, Осы, Обусы (Боханском, Осинском), в Приангарье (Аларском, Нукутском), районах Иркутской обл., а в третью - улигеры восточ­ных бурят, проживающих в Забайкалье (Бурятия, Читинская область). Во всех трех группах наблюдается сходство в сюжетных структурах, мотивах и образах, так как их объединяет общий мифологический фонд и единая общебурятская эпическая традиция.

Наиболее архаичным считается эхирит-булагатский эпос, поскольку в нем преобладают черты охотничьего уклада жизни творцов улигеров; элементы то­темизма, анимизма, различных культов, мотивы побратимства с животными персонажами; оборотничество (метафорфизм), сказочные мотивы. В сюжетах его получили разработку две центральные темы: сватовство и женитьбы героя; борьба с чудовищами-мангадхаями и врагами-чужеродцами.

Образцом улигера, воплощающим первую тему, является "Айдурай Мэргэн" (1868 стихов), записанный Ц. Жамцарано в 1908 г. от Б. Бурлаева в Верхне­ленском уезде. Сюжетная структура его состоит из следующих звеньев: 1) 15-летнего Айдурай Мэргэна убивает на охоте женщина с зооморфными чер­тами; 2) Конь советует сестре героя, девице Агуй Ногон, привезти деву-воскре-сительницу - дочь Эжи Мунху хана; 3) Агуй Ногон, переодевшись в мужскую одежду, укрыв тело брата в горной пещере, отправляется в дальний путь; 4) Преодолевает разные препятствия: стужу, жару; оборачивается то птицей, то животным; братается, выручив их от гибели, с муравьями, лягушками, громад­ной птицей, собакой; 5) Проходит благополучно смертельные испытания, устра­иваемые "жениху" отцом невесты благодаря помощи побратимов и своего коня; 6) Возвращается домой с "женой" - девой-воскресительницей, а сама скрывает­ся; 7) Дочь хана оживляет Айдурай Мэргэна; 8) Героиня возвращается домой, когда у брата рождаются близнецы. Брат выдает сестру замуж за чужеродца.

Такой тип улигеров в эхирит-булагатском эпосе очень популярен. Сюжет­ная разработка темы героического сватовства отличается в них большим раз­нообразием и вместе с тем устойчивостью основных мотивов: гибели героя, похода за девой-воскресительницей, преодоления препятствий; борьбы за не­весту; оживление героя. Это самая простая, односоставная сюжетная конст­рукция. Главным действующим лицом, совершающим подвиги, является бога­тырская дева — сестра героя, а не богатырь, именем которого названо произве­дение. Этот сюжетно-повествовательный тип: "сестра добывает брату суженую-воскресительницу" считается наиболее ранним в системе героико-эпического творчества бурят. Он реализуется в улигерах: "Айдурай Мэргэн", "Эржэн Мэргэн хубун", "Ягур Мэргэн хубун", "Алтан Сэгсэ хубун" и др. Тема борьбы с чудовищами и врагами-иноплеменниками обычно в них отсутствует или носит характер позднего привнесения. Основная идея, выраженная в них — борьба за основание моногамной семьи, установление экзогамного брака, ха­рактерная для периода расцвета родового общества, утверждающего главенст­во мужчины в семье и роде.

Тема борьбы с чудовищами-мангадхаями и врагами-иноплеменниками полу­чает свое развитие в эхирит-булагатском эпосе с активизацией действий героя-мужчины и ослаблением роли сестры ("Аламжи Мэргэн", "Буху Хара хубун", "Гунхабай Мэргэн", "Еренсэй" и др.). Увеличивается число улигеров, где герой сам добывает себе жену. С развитием улигерного жанра, с постепенным выдви­жением на первый план богатыря-воина, защитника семьи и рода, тема сватов­ства теряет ведущую роль и становится одним из элементов эпической биогра­фии героя. Усложняется сюжетная структура повествования, появляются мно­госоставные улигеры. Примером типологически зрелого эпоса является эхирит-булагатский вариант эпоса "Абай Гэсэр-хубун" (запись Ц. Жамцарано от М. Имегенова), где прослеживается процесс биографической и генеалогической циклизации (сказание о Гэсэре и его сыновьях Ошор Богдо и Хурин Алтае). Но в целом черты "охотничьего" эпоса, обусловленные его близостью к мифологи­ческим истокам, доминируют в эпосе эхирит-булагатов. В нем все еще значи­тельна роль мифических зооморфных, зоо-антропоморфных персонажей - по­мощников, покровителей, противников героя. Устойчивы мотивы "трудных" поручений отца невесты; братания с животными; помощь их в свадебных испы­таниях; сверхъестественные способности героя (магия и оборотничество). Про­тивники, враги героя - в основном чудовища-мангадхаи, имеющие невероятное количество (13, 33, 67, 77, 95, 108, 300, 500, 600, 1008) голов (иногда рогов). Они разоряют имущество богатыря, похищают его жен. Богатырь выступает в поход

один, нет у него воинов, баторов. Его борьба с противником изображается в ви­де богатырского единоборства.

Прослеживаются в эхирит-булагатском эпосе помимо двух основных тем также взаимоотношения брата и сестры, дяди и племянника, мужа и жены, от­ражающие конфликты между членами патриархальной семьи и рода. Например, в улигере "Аламжи Мэргэн" реализуются два сюжетно-повествовательных ти­па: "Сестра добывает брату суженую-воскресительницу" и "Дядья губят племян­ника, чтобы завладеть его имуществом", относящиеся к разновременным куль­турным пластам. В зависимости от эволюционного развития, отношение сестры к брату в улигерах может быть как положительным, так и отрицательным, вра­ждебным. Так в "Харасгай Мэргэне" и "Шонходой Мэргэне" сестры, чтобы вый­ти замуж, убивают братьев, но впоследствии жестоко за это наказываются ими, как и изменница Унтан Дурай - жена Ерэнсея ("Ерэнсей"), которая, предав сво­его мужа, уходит к его врагу - мангадхаю. Спасшийся от гибели сын убивает не только мангадхая, но и свою мать. Мучительной казни за измену подвергает Гэсэр свою жену Гагурай Ногон. В данных улигерах отчетливо проявляется борь­ба с пережитками материнского рода, суть патриархата, ставящего власть муж­чины выше кровных уз, некогда тесно связывавших членов материнского рода.

Таковы основные черты архаичного эхирит-булагатского эпоса, представ­ляющего "нижний слой", "изначальный этап" героико-эпического творчества бурят, но по богатству мотивов и образов, превосходящий все остальные бурят­ские традиции (Санжеев. 1936. С. XXXV).

Такие улигеры были распространены в основном в Эхирит-Булагатском, Баяндаевском, Качугском, частично Боханском, Осинском районах Иркутской области (Усть-Ордынский Бурятский автономный округ).

Иной тип улигеров бытовал в Приангарье: долинах рек Иды, Осы, степях Алари и Унги. Записи их, произведенные только на левобережье Ангары с 80-х годов XIX в., выявили процветавшую там в прошлом богатую фольклор­ную традицию. Этот регион можно назвать заповедным краем бурятского эпоса: общее количество улигеров, собранных там с конца XIX в. до конца 50-х годов XX в. М.Н. Хангаловым, Ц. Жамцарано, Г.Д. Санжеевым, И.Н. Мадасоном, СП. Балдаевым, А.И. Улановым, Н.О. Шаракшиновой и др., составля­ет около ста текстов, в том числе двадцать вариантов Гэсэриады, часть кото­рых опубликована в последние годы (Абай Гэсэр. 1960; Бурчина. 1990; Абай Гэсэр... 1995).

Героико-эпические сказания, бытовавшие на левобережье Ангары, были выделены в особую группу под названием "унгинский эпос" Г.Д. Санжеевым (Санжеев. 1936. С. 58.), так как записанные им в 1928 г. от сказителей Н. Тужинова, А. Геленкова и Ш. Савранова в улусах Средняя Куйта и Булут (долина речки Унги) пять довольно крупных улигеров: "Алтан Шагай", "Булган Тол-гой хубун", "Пятилетний Толэй Мэргэн", "Позднорожденный Уландай Мэр­гэн", "Эрэ Тохолэй Мэргэн", объемом от 1550 до 4314 стихов и три маленьких "Девица Эрэг Дурэг", "Девица Алаг Булаг", "Старуха Ужаа" - объемом от 150 до 518 стихов (ХВРК ИМБиТ СО РАН, фонд Г.Д. Санжеева, инв. № 2224) по своим жанрово-типологическим признакам отличались от эхирит-булагатских улигеров. Ученый считал, что унгинский эпос "представляет собой завершение всего бурятского эпоса, а булагатский - его нижний слой, его изначальный этап" (Санжеев. 1936. С. 25). Носителями данной эпической традиции наряду с булагатами являлись и переселившиеся в этот регион в XV—XVII вв. из фео­дальной Монголии хонгодоры, зунгары, икинаты и ашебагаты, эпический ре­пертуар которых, отражавший развитые общественные отношения, несомненно, оказал влияние на местный, в своей основе идентичный эхирит-булагатскому. Формирование унгинского эпоса происходило в тот период, когда у степ­ных булагатов Приангарья, уже освоивших скотоводство, начинали склады­ваться патриархально-феодальные отношения (XIII-XVI вв.) (Уланов. 1957. С. 112-114, 159-160; Уланов. 1963. С. 204-205; Шаракшинова. 1968. С. 30-34) и идеология господства отцовского рода, эпохи военной демократии, нашли в нем свое естественное отражение.

Эпическая широта, монументальность, живописное богатство и разнообра­зие содержания, сложность формы — отличительная черта унгинских героиче­ских эпопей. Тематический и жанровый диапазон, сюжетно-событийный охват в нем значительно шире, чем в эхирит-булагатском и хоринском эпосах. В боль­шинстве своем это многосоставные, многосюжетные произведения, состоящие из 2-3, 4-5 и 6 ходов (частей), за исключением многоцикличной (генеалогиче­ская циклизация) героической эпопеи о Гэсэре.

Если основным содержанием эхирит-булагатского эпоса являлась героика борьбы за суженую и "воинская" тематика была в основном связана с ней, то в унгинском героический пафос переключается на борьбу с грабительскими набегами и угонами, за освобождение и возвращение на родину плененных до­мочадцев, подданных, захваченного имущества, а женитьба, основание семьи, являвшееся сверхзадачей в архаической традиции, отходит на второй план, ста­новится лишь "исходной ситуацией", необходимым условием для начала геро­ической деятельности (Санжеев. 1936. С. 37). Тематически унгинские улигеры делятся на четыре группы: 1) о героическом сватовстве, борьбе с мангадхаями, чужеземными ханами и баторами; 2) о борьбе героя с кровными родственника­ми (о внутриродовых и семейных конфликтах); 3) о борьбе богатырских дев с чудовищами-мангадхаями (о сватовстве мангадхаев); 4) о мести коня батору, погубившему табун.

Совмещение, художественная реализация двух тем в одном произведении – характерная черта унгинской эпической традиции, где первая часть повествова­ния посвящается обычно сватовству, женитьбе героя, а вторая - борьбе с врага­ми. Связующей нитью между обеими частями большинства улигеров служит за­вязка (угон, похищение табунов и стад, разорение домашнего очага; увод домо­чадцев и подданных; иногда - вызов врагами героя на поединок), которая нахо­дит свое разрешение в финале второй части (уничтожение героем врага, возвра­щение похищенного, восстановление мира и спокойствия). Сюжетная структура унгинских улигеров состоит в основном из следующих мотивов: выезд из дома для осмотра стад и табунов (иногда выезд ничем не мотивируется); обнаружение недостачи, угона табунов и скота. Вариант: табуны и стада размножились в не­сметном количестве и герой опечален - кому перейдет имущество? В случае, ес­ли герой - бездетный старик, то печаль по поводу того, что некому отомстить захватчикам, вернуть похищенное; испрашивание бездетными супругами у бо­жеств-покровителей потомства; чудесное зачатие и рождение у них сына; наре­чение ребенка старцем; чудесный рост и мужание малолетнего героя, детские подвиги; обретение юным героем богатырского статуса (испрашивание у небес­ных покровителей коня, вооружения и одежды; укрощение, объезживание не­бесного коня; похвальба всадника и коня богатырской силой); решение героя найти свою суженую, жениться; определение ее имени и местонахождения; сбо­ры в поход и богатырский выезд; богатырская езда.

Преодоление препятствий: бескрайнего моря, непроходимой густой чащо­бы; огненной лавы; подъем на высочайшую горную вершину, где находится "живая" вода (букв.: "черная", то есть чистая, прозрачная, живительная вода вечности - мунхээн хара уhан) и целебное деревце (растение); оживление этой водой погибших на склоне горы людей и животных; переход за край неба и зем­ли (грани, где смыкаются небо и земля); подъем на небо; спуск под землю.

Встречи и приключения в пути: наказание баторов, похвалявшихся своим мнимым превосходством над героем; оказание помощи - животным (косуле, птицам) и братание с ними, чужеплеменному батору и братание с ним; братание с побежденными в бою богатырями; гибель героя на пути к суженой (от истоще­ния сил, от стрелы соперника в сватовстве); героя бросают в колодец-подземе­лье (злые коварные дядья, свояки-зятья; старшие братья); превращение героя в камень; оживление героя (конем; небесными девицами-кукушками), суженой-воскресительницей, тремя чужеземцами-целителями (тибетцами); оживление самим героем убитых им баторов; конь добывает погибшему герою суженую-воскресительницу; подмена невесты (женитьба на мнимой суженой); борьба за невесту (состязание с соперниками в стрельбе, конных скачках, борьбе); же­нитьба и возвращение на родину; похищение жены на пути к дому; разоренное врагом жилище героя; домочадцы в неволе у врага (мангадхаев или чужеземных богатырей, ханов); поход на врага; рождение сына (или сыновей-близнецов); борьба и победа героя над противниками (мангадхаями и чужеплеменными бо­гатырями). Уничтожение Чудища Черной Бабы - родоначальницы мангадхаев; малолетний сын героя выпытывает у матери, где находится отец; отправляется за ним в поход; помощь герою побратимов, небесных покровителей; сыновей; поиск и уничтожение души врага; погоня за душой (цепь превращений преследу­емого и преследователя в птиц, рыб, зерна, растения и людей); уничтожение нерожденного младенца (одного или двух), выпавшего из утробы жены врага.

Богатством и разнообразием сюжетов и мотивов, сложностью композиции отличается, как правило, первая часть унгинских эпопей, посвященная теме ге­роического сватовства и женитьбы героя. Эволюционное развитие улигеров на новом этапе происходит за счет разрастания их сюжетной структуры, качествен­но иной трактовки, переосмысления, или замены традиционных узловых моти­вов: препятствий в пути, дорожных встреч, побратимства, гибели героя, брач­ных испытаний и введения новых мотивов и эпизодов (иногда сюжетов), в основ­ном из волшебной сказки, вследствие чего эпическое повествование меняет свою тональность, приобретая характер занимательности, обыгрывания чудес­ного, что, однако, не меняет жанровой специфики произведений. Основной те­мой в улигерах остается все же героика, а не сказочная фантастичность.

В отличие от архаической традиции, борьба за суженую в унгинском эпосе ведется самим героем. Сюжетный тип "Сестра добывает брату суженую-воскресительницу" встречается крайне редко (только в двух улигерах: "Хан Сэгсэ Мэргэн", "Богдони Хубшэ Мэргэн и сестрица Бойлон Гохон") и функционирует в улигерах, относящихся к теме борьбы кровных родственников.

Переосмысляется и мотивировка выезда за невестой. Женитьба обосновы­вается необходимостью иметь наследника имуществу, мстителя и продолжателя дела в случае своей гибели. Имя и местонахождение далекой невесты герой уз­нает либо от матери, невестки (жены брата), либо из желтой книги судьбы-заяна (заяанай шара номо; пудар). Обычно это дочь хана или небожителя, облада­ющая умением "воскрешать умерших, обогащать обедневших", а также искусст­вом перевоплощения (оборотничества). Наряду с мифологическими в унгинском эпосе в образах женщин идеализируются и вполне реалистические черты: кра­сота, мудрость, преданность мужу, искусство в шитье, выражающееся типиче­ской формулой: "Из шелка величиной с ладонь сшила десять [одежд] с воротни­ками; из шелка величиной с палец сшила двадцать [одежд] с воротниками".

В большинстве улигеров богатырь добывает суженую в соперничестве с другими женихами, доказав свое превосходство в борьбе, стрельбе из лука, кон­ных скачках. Иногда будущий тесть дает жениху гибельное задание. Так, герой одноименного улигера Хухосэй Мэргэн, одержав победу в трех состязаниях, вы­нужден отправиться по приказу хана в поход за желтой желчью (шара hулэhэн) чудовища Гал Дулмэ хана (букв.: Хан Огня и Пыла-Жара).

В пути он встречает погибшего в борьбе с этим чудовищем чужеплеменно­го богатыря Хухэрдэй Мэргэна. Он лежит под сосной, где белеют кости других баторов. Герой превращается в ястреба и вынуждает пролетавших мимо воро­нов вылить из клюва "живую" воду на Хухэрдэй Мэргэна. Богатырь оживает, а с ним и все погибшие баторы и воины. Становится вечнозеленой сосна. Ожив­шие благодарят Хухосэй Мэргэна и желают ему одолеть Гал Дулмэ хана, с ко­торым не смогли справиться они.

Герой братается с Хухэрдэй Мэргэном и во главе 33 баторов и 300 воинов направляется к чудовищу. Перед сражением, обернувшись мухой, высматривает обстановку в стане врага, а затем с дружиной и войском побеждает баторов и во­инов Гал Дулмэ хана и вступает с ним в схватку. Чудовище пышет на него огнен­ным жаром и пламенем. Хухосэй Мэргэн побеждает врага с помощью небесных божеств — главы западных (правосторонних) небожителей Эсэгэ Малан тэнгри и своих творцов-покровителей, которые поражают чудовище молнией, напуска­ет каменный град и кровавый дождь.

Добыв целебную желчь Гал Дулмэ хана, герой женится на принцессе.

Герой одноименного улигера, Арнай Гэрдэй Мэргэн, в походе за суженой преодолевает бескрайнее море. Погибшего от усталости коня оживляет "жи­вой" водой, принесенной с неприступной горной вершины птицей-побратимом. Успевает проскочить через расходящиеся на миг края неба и земли на другую сторону, где живет невеста. Будущий тесть подвергает его испытаниям: отправ­ляет в студеный, а затем горячий амбар; предлагает одним выстрелом пробить трехслойный войлок, черный камень величиной с быка, семьдесят саней дров и попасть в отверстие золотого диска. На пути к дому жену похищает мангадхай. Герой спускается за ней под землю, обернувшись огромным змеем Абарга, по­беждает чудовище с помощью богатыря-побратима. Затем, защищая жену, под­нимается на небо, обернувшись ястребом. Благодаря ловкости и быстроте, вы­держивает поединок с небожителем, стремящимся поразить его громом и мол­нией. Обескураженный небожитель выдает свою дочь замуж за героя.

Герой другого улигера, Эрэ Тохолэй батор, в борьбе за суженую сначала уничтожает выстрелом из лука все войско своего соперника - сына 105-голово­го Кусачего Желтого мангадхая (Зуудаг Шара мангадхай) - Эрхэ Бойрек хубуна, а затем побеждает в единоборстве его самого.

Подобные сюжеты на темы сватовства, женитьбы героя, где борьба за суже­ную продолжает трактоваться как богатырский, воинский подвиг, а традицион­ные мотивы преодоления препятствий, побратимства, брачных испытаний обре­тают более реалистические очертания, характерны для унгинской традиции.

По сравнению с предыдущей, в них наблюдается увеличение круга подвигов богатыря, расширение пространственных границ локуса героя. Действие подчас разворачивается не только на земле, под землей, на небе, но и за пределами зе­мли и неба.

Герои таких сюжетов нередко выезжают за сужеными лишь после обре­тения богатырского статуса. Обычно это позднорожденные сыновья преста­релых родителей ("Хухосэй Мэргэн", "Арнай Гэрдэй Мэргэн", "Уландай Мэргэн" и др.).

Героями же улигеров с сугубо сказочной разработкой темы героического сватовства являются, как правило, младшие из трех братьев: глупцы и неряхи, не подающие надежд бездельники ("Булган Толгой хубун", "Алтан Шагай и Мунгэн Шагай", "Хохор Богдо хан", "Эрбэд Богдо хан").

Так, низкий по статусу герой одноименного улигера, Булган Толгой хубун (букв.: "Соболиноголовый молодец"), единственный из братьев, выполняет за­вещание родителей (помолиться через три ночи на их могилах) и получает вол­шебные зеркала, трех саврасых скакунов и родительское благословение. Бла­годаря этому неряха побеждает на состязаниях женихов (срывает, прыгнув на коне, с неба золотое кольцо невесты) и женится на ханской дочери. Свой скры­тый до поры богатырский облик сопливец обнаруживает лишь после избрания его принцессой в мужья.

Вторая часть этого улигера посвящается героической борьбе Булган Толгой хубуна с похитителем жены - мангадхаем, живущим в подземном мире.

В улигере "Эрбэд Богдо хан" у старика-отца исчезают глаза, а затем - три дочери. Старшие сыновья, выехав на поиски, становятся жертвой коварства до­рожных вредителей. Только младший сын, глупец Паакли, возвращает потерю и женится на могущественной чародейке, дочери небожителя. Преодолев маги­ческие преграды, установленные ею на границе своих владений (вредоносных ведьм-hагшаа, железных богатырей, ястребов, волшебные сигнальные струны), герой снимает у спящей в своем дворце чародейки золотое кольцо.

Глупец Паакли магически оказывается сильнее и хитрее похитительницы и та, потерпев неудачу, становится его женой; возвращает отцовские глаза, поме­щенные в сосуд с живой водой, снимает чары с сестер, которых прежде превра­тила в стражей: ведьм-hагшаа.

Другой тип сюжетной разработки темы женитьбы реализуется в популяр­ном у западных бурят эпосе "Алтан Шагай Мэргэн". Краткое содержание одно­го из многочисленных его вариантов, записанном в 1928 г. Г.Д. Санжеевым от унгинского сказителя Н. Тужинова (объем 3674 стиха) сводится к следующему:

Алтан Шагай Мэргэн получает вызов на поединок от Девятерых молодцев Габшуу - внуков Черной Бабы мангадхайки (Эмэ Хара мангадхай - букв.: "Чер­ная Самка чудище"). Отсрочив поединок на 10 лет, герой выезжает за суженой -дочерью Баян Монхэ хана, умеющей "оживлять умерших, обогащать обеднев­ших". В пути он гибнет от стрелы иноплеменного богатыря - соперника в сва­товстве, но успевает смертельно ранить и его.

По совету волшебной кукушки конь героя оборачивается чудесным иноход­цем в ханском табуне и похищает суженую-воскресительницу. Она оживляет Алтай Шагай Мэргэна и, превратившись в золотого ястреба, улетает домой.

Алтан Шагай Мэргэн оживляет своего соперника чудесным камнем и бра­тается с ним. Прибыв к Баян Монхэ хану, сватается к его дочери. Суженая ге­роя отправляет прислужницу посмотреть, каков жених. Та обманывает прин­цессу: говорит, что он стар и безобразен. Тогда невеста превращается в ястре­ба и улетает.

Хитрая служанка предлагает растерянным хану и ханше вымыть ее в бане, надушить, нарядить в одежду принцессы и выдать замуж вместо дочери ее.

Герой женится на мнимой суженой. На пути к дому делает остановку. Жена гуляет на ханских пирах. Прилетает принцесса и, приняв свой настоящий облик, шьет Алтан Шагай Мэргэну одежду. Обман служанки вскоре раскрывается, Ал­тан Шагай казнит ее и соединяется со своей истинной суженой.

Появление в разработке темы сватовства новых коллизий — подмены суже­ной, борьбы служанки с госпожой, похищения конем принцессы вместо традиционных "трудных задач", даваемых жениху отцом невесты; борьбы богатыр­ской девы - сестры героя за его суженую-воскресительницу – существенно ме­няют тональность повествования, придавая ему характер развлекательности. Образ лживой, нагловатой прислужницы, не чурающейся хмельного, создает в нем ряд комических ситуаций, внося в героическое содержание улигера живую струю народного юмора.

Вместо цепочки взаимосвязанных мотивов и эпизодов, последовательно рас­крывающих тему героического сватовства в архаической традиции, в унгинском происходит разрастание художественной структуры улигера, разветвление ее на вполне самостоятельные сюжетно-тематические блоки (типы): "Конь добывает герою суженую-воскресительницу", "Служанка обманывает суженую и выходит замуж на героя", которые свободно "монтируются" в сюжетную композицию других унгинских улигеров ("Пятилетний Толэй Мэргэн", "Алтан Гасуу", "Ермэй Богдо хан", "Хайдар и Буйдар"). Кроме них функционирует в унгинском эпосе и такой сюжетный блок: герой в облике бродячего пастуха-бедняка стано­вится мужем ханской дочери и борется с лживыми свояками-зятьями хана, при­сваивающими себе его заслуги, который реализуется в улигерах: "Алтан Шагай и Мунгэн Шагай", "Алтан Гасуу" и др.

Изменение в "Алтан Шагай Мэргэне" традиционных мотивов побратимства и испытания жениха свидетельствует о трансформации их в сторону реалистиче­ского отражения действительности, преодоления мифологичности. Изменяется в нем и архаический мотив гибели героя, который вынуждает действовать не сестру-богатыршу, как в эхирит-булагатском эпосе, а его коня.

Ослабление героических мотивов в повествовании о женитьбе Алтан Шагай Мэргэна восполняется их усилением во второй части сказания, где богатырь ве­дет борьбу с мангадхаями - Девятью молодцами Габшуу, которые нарушив до­говор, в отсутствие героя нападают на его владения, угоняют скот и табуны и уводят в неволю домочадцев и подданных. Алтан Шагай отправляется в поход на врагов. В пути побеждает Трех молодцев Бойбор - сыновей Черной Бабы-ман-гадхайки.

У подножья горы Орьел Девять молодцев Габшуу поджидают героя. Алтан Шагай Мэргэн вступает с ними в схватку, но силы неравны. Небесные божества отправляют на помощь его побратима, но и вдвоем они не могут одолеть Девя­терых молодцев Габшуу. Тогда небожители предопределяют рождение у жены героя двух сыновей-близнецов. Те обретают небесных коней, вооружение, оде­жду и став богатырями, отправляются в поход за отцом.

Вместе с побратимом и сыновьями герой побеждает в единоборстве мангадхаев, сжигает их трупы, а пепел развеивает. Женит сыновей на красавицах, ока­зывавших ему помощь; освобождает из неволи брата и невестку, уничтожает гнездо мангадхаев во главе с их родоначальницей - чудищем Черной Бабой и возвращается на родину, забрав свое имущество и подданных. Живет с сыновья­ми спокойно и счастливо.

Подобная сюжетная разработка борьбы с мангадхаями характерна для мно­гих унгинских улигеров, повествующих о двух (реже о трех) поколениях героев (отец - сын — внук), где решающая роль в исходе сражения принадлежит сыновь­ям — защитникам и продолжателям дела отца, хотя помощь оказывают его небес­ные покровители, побратимы, а иногда богатыри-доброжелатели из стана врага.

Основными противниками героев в эпосе унгинцев, наряду с чужеплеменны­ми богатырями, как и в предыдущей традиции, продолжают оставаться чудовища-мангадхаи, древние мифологические образы которых в героических сказа­ниях бурят представлены на разных ступенях эволюционного развития.

В архаическом эхирит-булагатском эпосе - это страшные, фантастические чудовища с гиперболизированным множеством (десятками, сотнями, тысячами) голов и жердеобразных рогов, олицетворяющими их силу и живучесть. За отсут­ствием имен, мангадхаи различаются количеством этих атрибутов, а также эпи­тетами, определяющими их характерные признаки: 108-головый Кусающий Желтый мангадхаи (Зуудаг шара мангадхаи), 13-головый Асурайский Желтый мангадхаи (Асуурай шара мангадхаи), где значения слов: "Асурайский (санскрит. asura - демон; злой дух), "Зуудаг" - кусающий, кусачий" (бурят, зууха - схваты­вать зубами; держать в зубах; кусать [о собаке]), указывают на враждебную че­ловеку природу этих образов.

Мангадхаи способны втягивать со струей воздуха в свою огромную пасть, проглатывать без разбора все живое и неживое. Из нутра убитого героем чудо­вища обычно выходят толпы людей, табуны коней и стада, возы с дровами, обо­зы с мукой и т.д. Иногда мангадхаи изображаются людоедами, обитающими в подземном мире ("Осодор Мэргэн"). В образах женщин-мангадхаек причудливо сочетаются зоо-антропоморфные черты. Такова старуха-мангадхайка — дочь 500-голового, 50-рогого Старого Мангадхая, имеющая "белую-пребелую голо­ву, большой острограный подбородок, единственный зуб во рту, единственный глаз на макушке и острый белый клюв" (Абай Гэсэр Могучий... 1995; стихи 5433—5437, 7212—7222.) Неизменный атрибут этих старух — "тысячесаженная" белая кожемялка-скребок (митан сагаан хэдэргэ). Заговоренная своей хозяй­кой, она, стремясь уничтожить героя, способна преследовать его, сметая на пу­ти все преграды.

Демонические старухи выступают также "путевыми вредителями", угощаю­щими улигерных богатырей отравленным (червивым) чаем. В эхирит-булагатской версии Гэсэриады они борются с героем, мстя за гибель своих многоголо­вых сородичей-мангадхаев. Путем хитрой интриги и коварства одна из них пре­вращает Гэсэра в коня и уводит его жену к своему сыну.

Мангадхаи в улигерах всегда связаны родственными отношениями и состав­ляют одну большую семью, возглавляемую самой старшей в роду бабушкой по материнской линии (ехэ холхи тоодэй), либо теткой, у которых хранятся души чудовищ. Они же насыщают обессилевших в борьбе с героем сыновей и внуков своим грудным молоком.

В унгинском эпосе в качестве родоначальницы выступает могучая Эмэ Хара мангадхайка (букв.: Черная самка-чудище), имеющая антропоморфные чер­ты: спадающие на нос веки, свисающие на пуп груди, толстый живот, падающий на колени. Герой обычно застает ее за выделкой лосиных шкур черной желез­ной кожемялкой-скребком, которым она приподнимает веки, чтобы разглядеть вошедшего, а затем пытается убить, мстя за погибших сородичей. Как и ее ар­хаические предшественницы, чудовищная Баба злобна, агрессивна и обладает не только огромной физической силой, но и магическими способностями (уда­ром своей кожемялки превращает улигерных баторов в диких зверей). Богаты­рю с большим трудом удается победить ее в единоборстве, часто благодаря по­мощи сыновей и побратимов.

По мнению СЮ. Неклюдова «этот класс персонажей восходит к образам де­монических матриархальных "хозяек" архаической мифологии или разновидно­стям хтонической богини-матери...» (Неклюдов. 1984. С. 115).

В процессе развития улигерного жанра происходит постепенная эволюция образов мангадхаев в сторону антропоморфизации. Многоголовость их стано­вится рудиментарной. В поздних записях унгинских улигеров прослеживается тенденция к изображению многоголовых чудовищ в виде комических, глупых простаков (одни их головы сказки и улигеры рассказывают, другие песни по­ют, остальные - загадки загадывают). В унгинском эпосе мангадхаев называ­ют в основном "хубунами" (хубуун - сын, парень, молодец, удалец), то есть, мо­лодцами, удальцами - потомками Черной Бабы-чудища. По своим действиям и поступкам, образу жизни они не отличаются от иноплеменных врагов: богаты­рей и ханов; живут во дворцах, имеют войско, баторов. Выступают против ге­роя не поодиночке, а сообща и различаются лишь по своему количеству и про­звищам: Три молодца Бойбор (Гурбан бойбор хубууд), Девять парней Габшуу (юhэн габшуу хубууд), где определения "бойбор", "габшуу" имеют значения: ловкий, проворный, верткий, расторопный. Одноголовость этих мангадхаев подчеркивается особо.

Эти представители враждебного мира в улигерах обитают обычно в мифи­ческой стране Хонин Хото, расположенной на севере, северо-востоке, в пустын­ном ветреном краю, откуда нет возврата. В некоторых улигерах мангадхаи поя­вляются из воды (реки, моря) или подземного (нижнего) мира (доодо замби). В архаической эхирит-булагатской версии Гэсэриады многоловые чудовища нахо­дятся на темной, северной части неба, а в стадиально более поздних по своей формации унгинских вариантах эпоса, повествуется о появлении на земле ман­гадхаев от сброшенных с неба частей тела главы злых восточных (левосторон­них) небожителей, Атай Улан тэнгри (Абай Гэсэр... 1995. Стихи 4545-4554; Бурчина. 1990).

В унгинском эпосе борьба с мангадхаями носит уже не случайный, как пре­жде характер, а является неотъемлемой частью героических деяний богатыря, выступающего на защиту своего имущества, рода и племени от их грабитель­ских набегов. Гораздо реже причиной борьбы служит соперничество в сватовст­ве или похищение жен.

Развернутые формульные описания этой борьбы (единоборство, групповые схватки, поединки со стрельбой из луков, сражения с участием воинов и дружин­ников) занимают значительное место в героико-эпических сказаниях унгинцев. В них ярко проявляются воинские качества баторов и мэргэнов. В эпосе идеали­зируются герои-мужчины, превосходные качества которых определяются эпи­тетами, входящими в состав их имен: баатар - богатырь, воин; мэргэн — букв.: меткий стрелок; хубуун - в переносном значении - удалец, молодой богатырь, молодой воин; эрэ - букв.: самец, мужчина. В эпосе употребляется в значении: сильный, мужественный, храбрый человек, воин.

Наряду с богатырским единоборством, где исход боя решается превосходст­вом физической силы или с помощью оружия, герой использует свои сверхъес­тественные силы и способности (мага, чародея, оборотня), которыми обладает также и его противник. Обычно это происходит в борьбе с особо сильным не­уязвимым чудовищем-мангадхаем, которого можно победить лишь уничтожив прежде его "внешнюю" душу (ами hулдэ хоёр - букв.: дыхание и [жизненную] силу, энергию), хранящуюся в недоступном месте; либо поразив уязвимую "точ­ку" на теле противника, являющуюся средоточием его души. У многоголовых мангадхаев им обычно является одна "главная" белесая голова, находящаяся в середине его многочисленных голов, либо родимое пятно между лопатками на спине, либо зрачок "центрального" белого одного из сотен тысяч наспинных глаз чудовища. В эхирит-булагатской версии Гэсэриады аналогом души неуязви­мого младенца, сына чудовища, выступает протянутая с неба чудесная нить, по которой поступает вода, спасая его в раскаленном амбаре.

Сюжеты о добывании, ловле, уничтожении души, погони за ней, основанные на анимистических воззрениях творцов эпоса, представляют большое разнообразие в героико-эпических сказаниях бурят. Душа, представляемая как явление материальное, имеет в эпических произведениях бурят обычно вид перепелов (будэнэ), иногда перепелов и куропаток, перепелов и ос. Количество их бывает разным: 12, 13, 22, 23, 26 и находятся они в золотом ящике, тот в свою очередь — в серебряном, заключенном в деревянный или железный и спрятаны в желудке мифических животных (жабы-трехлетки, дикой свиньи), обитающих на дне ядо­витого (желтого) моря, либо хранятся у бабушек или старших теток чудовищ-мангадхаев. В одном из унгинских вариантов Гэсэриады души трех шараблин-ских ханов — врагов Гэсэра имеют вид бело-серебряных бабочек и находятся в ящике на самом верхнем этаже их дворца. А в эхирит-бугатском эпосе "Еренсей" душа мангадхая в виде желтого камня спрятана в ножевидном пере право­го крыла громадной птицы Хан Хэрдэг.

Добывание души противника всегда бывает связано с хитростью, магией, оборотничеством. Герой обычно приходит к хранительницам душ мангадхаев, обернувшись их "внуком". Затем, магически усыпив их, разбивает ящики и ло­вит разлетевшихся птиц с помощью своего магического искусства: напустив тре­скучий мороз, собирает на правую ладонь лучи солнца, а левой уничтожает сле­тевшихся к теплу перепелов.

Иногда душа, спасаясь от преследования, последовательно превращается в животных, растения, рыб и т.д. Мотив погони, базирующийся на представлении о метаморфизме души, широко распространен в эпосе эхирит-булагатов. Наибо­лее развернутый и красочный сюжет погони встречается в эпосе "Абай Гэсэр-хубун" ("Абай Гэсэр Могучий") эхирит-булагатского сказителя Маншуда Имегенова, где герой преследует душу Долговязой Рыжей мангадхайки (Ута Шара эзы).

Выпорхнувшие из ящика двадцать шесть перепелов последовательно пре­вращаются в косуль, растущее просо, мелких рыбешек, а Гэсэр, истребляя их, – соответственно в серо-сизого ястреба, девять сизых небесных волков, девять солдат, девять щук. А когда последняя рыбка оборачивается тринадцатью пере­пелками, он наводит лучи солнца на холку своего коня, лучи луны - на его круп; вызывает кровавый дождь, каменный град и уничтожает слетевшихся птиц.

В унгинской эпической традиции в сюжете погони с превращениями, героя может замещать его стрела, а преследуемую душу — его обладатель, чужезем­ный богатырь (улигер "Алтан Шагай Мэргэн"). В эпосе унгинцев более попу­лярны сюжетные коллизии по поиску, добыванию души, а не погони за ней. Так, в улигере "Позднорожденный Уландай Мэргэн" (Орэй хэнзэ Улаандай Мэргэн; 3307 стихов; записан Г.Д. Санжеевым в 1928 г., в улусе Средняя Куйта Нукутского р-на Иркутской области) герой и его антогонист, Одноголовый мангадхаи Эрхэ Бойбер хубун, не сумев одолеть друг друга в единоборстве (поскольку оба не­уязвимы), пускаются на поиски душ, о местонахождении которых узнают, обме­нявшись своими книгами судьбы-заяна.

Мангадхаи превращается в желто-пеструю осу и наблюдает за повадками жены героя, красавицы Шара Сэсэг абхай. Затем, поднявшись на небо, принима­ет ее облик и просит у верховной небожительницы Манзан Гурмэн бабушки ду­шу "своего мужа", якобы для ее "укрепления". А Уландай Мэргэн, обернувшись громадной рыбой Абарга на дне ядовитого моря, заклинает свое волшебное ору­жие - небесный хрустальный синий "камень"-драгоценность (молор хухэ эрдэни), чтобы распорола брюхо дикой свиньи и вынесла ящик с душой мангадхая на берег. Затем уничтожает двенадцать замерзших от холода перепелов, когда они слетаются на его ладонь к солнечному лучу. В этот момент мангадхаи, уже со­биравшийся было получить бутыль (лонхо) с двенадцатью перепелками (душой Уландай Мэргэна), падает замертво с небес и разбивается.

В унгинской эпической традиции такие сюжеты на тему поисков и уничто­жения души врага обретают сказочный, развлекательный характер.

На поздних этапах эпического творчества представители враждебного мира изображаются более могучими, чем их архаические предшественники, наделя­ются сверхъестественной силой и неуязвимостью. Герой не может одолеть их ни в единоборстве, ни силой оружия. В унгинской Гэсэриаде - это имеющее сто ты­сяч глаз на спине, сорок тысяч глаз на груди, звездно-белый глаз на макушке – чудовище Гал Дулмэ хан (букв.: Хан Огня и Пыла-Жара), губящий все живое на земле, принося засуху и мор; дьявол Шэрэм Мината альбан шулма (букв.: дьявол с чугунным кнутом), живущий по ту сторону земли смерти; Лобсогой Черный мангадхай, ездящий на железно-синем коне. Все они ведут свое происхождение от сброшенных на землю частей тела злого Атай Улан тэнгри - главы левосто­ронних (восточных) небожителей, противостоящих правосторонним (западным) добрым божествам. Гэсэр уничтожает врагов с помощью своих покровителей – западных небесных божеств: Гал Дулмэ хана он поражает в уязвимое место – зрачок звездно-белого глаза на макушке, где хранилась его душа, а его нерож­денный (утробный) сын – неуязвимый железнотелый младенец - расплавляется небесными кузнецами в железном амбаре; непобедимый дьявол Шэрэм Мината, олицетворяющий, очевидно, саму смерть, рассекается на куски волшебным шер­стобитным прутиком верховной небожительницы Манзан Гурмэ бабушки; а бессмертный, не имеющий души, Лобсогой Черный мангадхай заточается в глу­бокое подземелье со сторожами, не дающими ему выйти оттуда.

В эпосе мангадхай, как злейшие враги людей, всегда уничтожаются, тела их сжигают, а пепел развеивают. В своих истоках эти образы относятся к наиболее древнему слою эпической мифологии. По мнению А.И. Уланова, аморфные, не­определенные образы многоголовых, многорогих, многоглазых чудовищ, соче­тающих признаки и человека, и хищных зверей, и птиц, и стихийные разруши­тельные силы природы, возникли еще на стадии фетишизма и продолжали свое формирование на развитой ступени анимизма (Уланов. 1963. С. 162, 168-169).

Этимология термина мангадхай, имеющего в разных фонетических вариан­тах (мангус, мангад, мангаа, джал-маус, моос) широкое распространение в эпосе тюрко-монгольских народов, как и генезис этого фольклорно-мифологического образа, в науке пока остаются неясными. Возможно, мнение Г.Д. Санжеева, считавшего, что под образами этих чудовищ в бурятском эпосе карикатурно изображены люди чужого племени (Санжеев. 1936. С. 29), не лишено основания, так как традиция идентифицирования словом "мангад" представителей иных племен и народов существовала, в частности, у западных бурят и калмыков. Не исключено, что в поздние исторические периоды, в зависимости от обстоя­тельств, данный этноним мог употребляться в отрицательном плане, демонизи-руя образ чужеплеменного врага.

Довольно большую группу в героико-эпических произведениях унгинцев представляют улигеры, сюжетная основа которых построена на антагонизме членов патриархальной семьи и рода: борьбе старших сестер с братьями, стар­ших братьев с младшими, дядей с племянниками, родителей с сыном, снох с зо­ловками, старших зятьев хана с низким по статусу зятем-бедняком ("Хайдар и Буйдар", "Хан Сэгсэй Мэргэн", "Эрэ Хабтас Мэргэн", "Амагалан Богдо хан", "Богдони Хубшэ Мэргэн", "Пятилетний Толэй Мэргэн" и др.). По сравнению с другими тематическими группами в них с большей полнотой отразилась идеоло­гия эпохи военной демократии, переход к новому типу хозяйствования - ското­водству, усиление власти мужчин в семье и роде, появление имущественного, со­циального неравенства в древнем обществе. Смертельная борьба, коварство и предательство кровных родственников мотивируется в этих улигерах стремлени­ем захвата имущества: скота, табунов, подданных, а не выходом сестры замуж как в архаической традиции. Победителем всегда выходит герой-мужчина (млад­ший брат; племянник), жестоко наказывающий предателей-родственников.

Подвергается трансформации в этой группе улигеров популярный в эхирит-булагатском эпосе образ богатырской девы, младшей сестры героя, традицион­но выступающей в роли его спасительницы (сюжетный тип "Сестра добывает брату суженую-воскресительницу"). На новом этапе развития эпоса, с героизаци­ей образа богатыря-мужчины, она теряет эту функцию, которая переходит к ко­ню героя. В унгинских улигерах на тему борьбы кровных родственников появля­ется новый сказочный сюжет о беззащитной, гонимой злыми снохами младшей сестре героя, совершенно утратившей героические черты богатырской девы.

Улигеры, повествующие о взаимоотношениях и конфликтах членов семьи и рода отличаются не только переосмыслением, изменением трактовки архаиче­ских мотивов, но и обогащением новыми сюжетами, эпизодами и образами; раз­вернутостью, сложностью повествовательной структуры.

В отличие от них небольшими по объему являются улигеры о борьбе бога­тырских дев с мангадхаями, прибывшими к ним с матримониальными целями: "Девица Алаг Булаг" (518 стихов), "Девица Эрэг Дурэг" (252 стиха), повествова­ние которых отличается юмористической окраской, а также улигер "Семь име­нитых саврасых кобылиц" (Суутын долоон хулагшан) (1233 стиха), рассказыва­ющий о гибели табуна от чужеземного богатыря-захватчика и ее вожаке - сав­расой кобылице, ценой собственной жизни спасающей своего жеребенка.

Унгинские улигеры представляют более высокую стадию развития бурят­ского эпоса с наметившейся тенденцией к освобождению от мифологических взглядов. Но в них еще много элементов звероловческого эпоса, анимистиче­ских представлений. Герои по традиции наделяются чудесными способностями (оборотничеством, магией).

Формирование унгинской эпической традиции было обусловлено социаль­но-экономическими процессами, происходившими при разложении родового об­щества. Эпическая традиция унгинцев показывает, что интересы материального порядка, захвата чужого добра, становятся во многом первопричиной противо­речий, возникавших в обществе.

Дальнейшее развитие героико-эпических сказаний бурят демонстрируют хоринские улигеры, творцами, хранителями и исполнителями которых являлись, в основном представители наиболее многочисленного племени хори, проживав­шие в степных и полустепных районах: по долинам рек Уды, Курбы, Хилка, Чикоя, Онона, правобережья Селенги; в степях Кудары, Тугнуя и Аги - благопри­ятных для разведения крупного рогатого скота, лошадей, верблюдов, овец и коз. Совместно с хоринцами жили также и переселившиеся в бассейн Селенги в XVII в. монгольские роды атаганов, цонголов, сартулов, узонов, хатагинов, табангутов, а также небольшие группы булагатов и эхиритов (в Иволге, Оронгое, Тугнуе, Мухоршибири, Еравне), несомненно, принесшие свои архаические эпи­ческие традиции (наборы сюжетов, образов, мотивов).

По историческим источникам, основным занятием забайкальских бурят в XVII—XVIII вв. было кочевое скотоводство при полном отсутствии хлебопаше­ства. Охота также не играла уже большой роли в хозяйстве (Санжиев, Санжиева. 1999. С. 42). Выделение скотоводства в особую отрасль как специфического самостоятельного производства, неизбежно подталкивало рост новых общест­венных отношений, усиление имущественного неравенства, появление зачаточ­ной родоплеменной аристократии. Этому процессу способствовали также древние связи, близость хори-бурят с Халхой, наличие в их быту черт позднейшей феодально-монгольской культуры. Как пишет А.И. Уланов, "у хори XVII век означен многими признаками классового общества: имущественное различие, власть вождей, начало проникновения буддизма и т.д." (Уланов. 1974. С. 69).

Своеобразие природно-хозяйственных, исторических, общественных усло­вий жизни и быта хоринцев нашло яркое отражение в их эпосе, определив типо­логию его художественного организма, давшего основание для выделения в от­дельную стадиальную формацию.

Первые записи и публикации эпических произведений хори-бурят, начатые в конце XIX в. Г.Н. Потаниным (пересказ на русском языке улигера "Болод Хурай"), были продолжены А.Д. Рудневым (прозаические тексты улигеров "Лодой Мэргэн", "Шоролтор Мэргэн", "О старике Жибжэне" с переводом на русский язык) (Руднев. 1913-1914), Ц.Ж. Жамцарано, Б. Барадиным (улигеры "Хашагта Мэргэн", "Наянтай Мэргэн"); в 1929 г. - Г.Д. Санжеевым в горной Оке ("Богдо Хубшэ Мэргэн", "Эрэ Согто Мэргэн"), в 1934 г. - Н.Н. Поппе ("Батор Шоно Галдан", "Улан Нудэн Буйдан").

Особую ценность представляет среди них коллекция Ц. Жамцарано, состоя­щая из девяти улигерных текстов, записанных в 1908 г., в Хара-Шибири, от 63-летнего сказителя Базара Галданова, знатока эпической традиции хори-бу­рят ("Мэньелтэ Мэргэн", "Хэедэр Мэргэн", "Саазуунай хубун", "Долоолиин луугаа басаган" (Девица Дололин Луга), "Намуунай хубун", "Жибжэлтэ Мэргэн", "Тумэр Болдор", "Шулун Болдор", "Хан Хашагта Мэргэн").

Значительное количество улигеров было записано в 30-50-е годы XX в. А.Н. Степановым: "Двенадцатилетний Алтан Ганжудай" (917 стихов); "Пятнад­цатилетний Абадай Мэргэн" (580 стихов); "Унчэн Жагар Богдо хан" (832 стиха); "Унхэлсэг Батор" прозо-поэтический текст; "Богдо Бугтэр хан" (600 стихов); "Батор Шоно Галдан" (1500 стихов); "Муу хубун" (716 стихов) и др.; Д.А. Алек­сеевым: "Лодой Мэргэн", "Хурэлтор Мэргэн, ездящий на буром коне"; С.П. Балдаевым, Н.О. Шаракшиновой, П.Б. Балданжаповым, Г.О. Туденовым, Ц.-А. Дугарнимаевым и др. в Селенгинском, Бичурском, Кижингинском, Хоринском, Еравнинском, Мухоршибирском аймаках Бурятии и Агинском Бурятском авто­номном округе Читинской области.

Эти записи показывают, что эпическая традиция у забайкальских бурят бы­ла жива почти до конца XX в., несмотря на начавшийся, очевидно, с середины XIX в., процесс ее угасания.

По сравнению с западно-бурятскими, хоринские улигеры имеют в основном, смешанную прозо-поэтическую форму, в связи с чем отличалось глубокой само­бытностью и их исполнение. По сведению Ц. Жамцарано, повествовательная часть их рассказывалась сказителем "речитативом", а монологи и диалоги пер­сонажей - пелись. «При этом присутствующие, большею частью уже спевшие­ся, поют хором после каждой строки соответствующий припев — "турiлг,е" (от слова mypixy - подталкивать). Каждое говорящее лицо в улигере: герой, мангатхай, конь, зверь, стрела - имеют свой мотив и свой припев, характеризующие го­ворящего» (Жамцарано. 1918. С. 25-26). Эти припевы сопровождались иногда игрой на струнных инструментах (хуре или ятага).

Живое участие слушателей в исполнении улигеров у хори-бурят выража­лось, таким образом, в вокальном вторе вслед за сказителем коротких, устойчи­вых в своем составе и структуре двустиший или четверостиший (припевов-фор­мул), не имеющих связного смыслового содержания, но служащих, очевидно, средством фоносемантической характеристики конкретного образа эпического персонажа, от лица, которого он исполнялся. Так, припевы-формулы богатырского коня: "Труя, троянза!" или "Турья-ээ турьянза, турьяхыса-ээ турьянза!", несомненно, являются звукоподражательными вариациями слова турьяха -фыркать, а турэлгэ собаки: "Гангяануур, гангяануур, гангяа гангяануур!" про­исходит от слова гангянаха - скулить.

Особенностью хоринского эпоса являются также вокальные монологи геро­ев, в которых они выражают свои чувства и переживания, испытываемые ими в критические минуты.

Наряду с прозо-поэтической, хоринские улигеры имеют стихотворную фор­му, исполняемую как в протяжной напевной, так и декламационной, речитатив­ной манере (Уланов. 1974. С. 73). Они невелики по объему (от 500 до 2000 сти­хов) и больше похожи на краткий пересказ, так как в процессе угасания улигерной традиции утратили многие традиционные черты стиля, композиции, художе­ственной выразительности (сокращение эпических формул-клише и т.д.).

Сюжеты хоринских улигеров разнообразны и тематически распадаются на группы: первая - о героическом сватовстве и женитьбе героев ("Болод Хурай", "Девица Долоолин луугаа", "Боронтуу Мэргэн на серо-пестром коне", "Нугэлтэ Нюсэгэн Гургули", "Хэедэр Мэргэн"); вторая - о женитьбе и борьбе героев с мангадхаями и чужеземными ханами-захватчиками ("Унчен Жагар Богдо хан", "Хан Хашагта Мэргэн", "Унхэлсэг батор", "Богдо Хубшэ Мэргэн"); третья – о внутрисемейных и родовых взаимоотношениях и конфликтах ("Мэньелтэ Мэр­гэн", "Лодой Мэргэн", "Эрэлдэй Эзэн Богдо хан", "Батор Шоно Галдан", "Сагадай Мэргэн и сестрица Ногодой Сэсэн", "15-летний Абадай Мэргэн", "12-летний Алтан Ганжудай").

Основные мотивы хоринского эпоса, относящиеся к его древним пластам (борьба с мангадхаями, героическое сватовство, магия, оборотничество, гибель и воскрешение героев, уничтожение души врага и др.), являются общими с за­падно-бурятскими улигерами, что свидетельствует о формировании их на почве единой эпической традиции.

Сходство с эхирит-булагатскими и унгинскими улигерами обнаруживают и сюжеты на тему внутрисемейных, родовых взаимоотношений и конфликтов (предательство жены, антагонизм дяди и племянника, старших и младших брать­ев; взаимная привязанность брата и младшей сестры; подвиги девы-богатырки и умерщвление ее злыми снохами; убийство родителями сына).

Но вместе с тем хоринские улигеры имеют свои характерные типологиче­ские признаки, проявляющиеся в иной трактовке архаических мотивов, сюже­тов и образов в соответствии с идеологией, бытом скотоводов-кочевников эпо­хи разложения родового общества и зарождения элементов нового строя.

Эпический герой хоринцев изображается, как правило, богатым скотово­дом, владельцем необозримых стад, бесчисленных табунов. Нередко в улигерах описываются пять видов домашних животных, традиционно разводимых бурята­ми (табан хушуу мал): коров, лошадей, верблюдов, овец и коз. Древний мотив охоты отходит на второй план и трактуется не как средство пропитания, а как забава, развлечение героя. Как пишет Ц. Жамцарано, облава на зверей у хори-бурят "устраивается для обозрения чужих стран, установления отношений с дру­гими героями", служит способом "заключения союзов или начала войны" (Жам­царано. 1918. С. XXX).

В хоринском эпосе находит художественное отображение межродовая и межплеменная борьба, ведущаяся ханами (вождями родов и племен): "Хан Ха­шагта Мэргэн", "Намуунай хан". Противниками, врагами героя, наряду с мангад­хаями, изображаются, главным образом, чужеземные ханы, которые характери­зуются как "злые люди" (хорошо сэдьхэлтэн). Они нападают на владения героя, угоняют скот и табуны, захватывают земли (пастбища), а подданных и домочад­цев обращают в подневольных пастухов и рабов (барлаг).

Эпический богатырь совершает походы ради защиты, освобождения своих владений от вражеских набегов, добычи суженой, возвращения похищенного (имущества, жены, родителей) или покорения других родов и племен (стран), по­иска лучших земель и пастбищ. Он движим желанием обретения славы, возве­личения своего имени. В некоторых улигерах герой титулует себя великим, бо­гатым ханом (ехэ баян хаан).

Мотивом борьбы кровных родственников (дяди и племянника, старших братьев с младшими) служит стремление к власти (овладение отцовским "пре­столом").

В эпосе хоринцев более четко прослеживается социальное расслоение об­щества на родоплеменную знать и простых родовичей (пастухов, слуг), кото­рые, по выражению Ц. Жамцарано, являются "покорными данниками своего по­велителя".

По сравнению с эхирит-булагатскими, хоринский эпос менее архаичен. В нем мало персонажей зооморфной мифологии, отсутствует мотив побратим­ства с животными, а традиционные образы мангадхаев-чудовищ деактуализируются, теряют фантастические черты и изображаются либо "комичными, глупы­ми простаками, с которыми герой расправляется без особого труда", либо наде­ляются вполне реалистическими чертами ханов-захватчиков: имеют вооруже­ние, войско и совершают грабительские набеги, разоряя имущество героев.

В улигерах с матримониальной тематикой большую роль играют сказочные мотивы и сюжеты: женитьба, часто низкого по статусу героя, благодаря помо­щи волшебного дарителя, на девах-оборотнях, предстающих в облике птиц, зве­рей, животных (лебедя, лисицы, косули, перепелки, жаворонка). Особой попу­лярностью пользуется образ небесной девы-лебедя - суженой героя, восходя­щий к тотемному культу этой птицы, с которой хори-буряты связывают свое происхождение.

К поздним наслоениям относятся мотивы социального неравенства, а также образы и термины, относящиеся к буддийской религии: лама (буддийский мо­нах), даянша (лама-созерцатель), шудхэр (черт, дьявол), орхимжо (атрибут мо­нашеского одеяния - широкая полоса красной материи, перекидываемая через плечо), хадаг (длинное, шелковое полотно, преподносимое как приветственный дар почетным гостям), абарал зунтаг (молитва-гадание), зурхай (астрология).

Освоение скотоводства, сыгравшее огромную роль в истории народа, на­шло широкое отражение в хоринской, (а также унгинской), эпических тради­циях в виде новых жанровых образований - сказаний о животных. Так главной героиней хоринского улигера "Суутын сагаан хулагшан" (Именитая белая ко­былица) и унгинского "Суутын долоон хулагшан" (Семь именитых саврасых кобылиц) является лошадь, ценой жизни спасающая своего жеребенка от жес­токого ханского богатыря, истребившего весь их табун. В сказаниях звучит гимн жизнеутверждающей силе материнской любви. А в широко распростра­ненном у хори-бурят улигере "Уншэн саган ботогон" (Белый верблюжонок-си­ротка), повествуется о горьких скитаниях и тоске разлученного, по воле бога­ча, с матерью детеныша.

В отличие от архаической традиции, носителями зла в этих произведени­ях выступают уже не чудовища, а люди - представители социальной верхуш­ки общества.

Скотоводческие мотивы нашли в улигерной традиции хоринцев более широ­кое отражение, чем в предыдущих, но образ богатырского коня является традиционным и любимым во всех героико-эпических сказаниях бурят. Это - верный друг, универсальный чудесный помощник и мудрый советчик, обладающий про­зорливым умом и человеческой речью. В изображении его сочетаются как реа­листические, так и сказочно-фантастические элементы. В унгинском эпосе конь ценой своей жизни спасает героев от гибели, добывает погибшему хозяину суженую-воскресительницу, обладает магической способностью перевоплощения, а в некоторых случаях - оживляет своего друга. Герой унгинских улигеров полу­чает богатырский статус лишь после укрощения, объезживания небесного ко­ня, посланного божественными покровителями.

Образ чудесного коня, основанный на древних тотемических верованиях и культе, выступает в героическом эпосе бурят священным покровителем рода и выражает силу и могущество улигерного героя.

В целом хоринские улигеры показывают дальнейшую эволюцию эпичес­кого творчества бурят на новой стадии развития общества и сознания людей; процесс преодоления мифологического мировоззрения. По наблюдениям уче­ных, хоринские сказители, в отличие от эхирит-булагатских и унгинских, отно­сились к улигерам уже как "к искусству, фантастике, красивой выдумке" (Ула­нов. 1974. С. 74).

Принятие хори-бурятами буддизма, распространение старомонгольской пись­менности, религиозной литературы Тибета и Китая, канонов и догматов буддий­ской церкви, послужили, по мнению ученых, толчком к постепенному угасанию эпического творчества, "перерастанию улигеров в сказки" (Уланов. 1957. С. 167), хотя народ продолжал сохранять любовь к эпосу и традиции его передачи.

Особое место в героико-эпическом творчестве бурят принадлежит сказани­ям о могучем богатыре Абай Гэсэре - небесном сыне, ниспосланном на землю для защиты простых людей от страданий и гибели. Эпос об этом герое, бытовав­ший в народе с незапамятных времен, широко известен во всех уголках этниче­ской Бурятии, пользуется всеобщей любовью и считается жемчужиной улигер­ного творчества бурят. По сравнению с другими улигерами, сказания о Гэсэре отличаются большим объемом (от 7 до 20 и более тысяч стихов), монументаль­ностью сюжетного состава и совершенством художественной формы.

Кроме Бурятии Гэсэриада известна в Монголии, Калмыкии, среди тюрко-язычных народов Южной Сибири, в Тибете (Кхам, Амдо, Ладакх), во Внутрен­ней Монголии, Непале, а также в Пакистане, Индии и Сиккиме. Среди множе­ства национальных версий, отражающих самобытные черты каждого народа, бурятские образцы этого уникального памятника считаются наиболее архаич­ными и представляют собой сложившийся на основе биографической и генеало­гической циклизации обширный эпический свод, повествующий о жизни и под­вигах богатыря и его сыновей, на которых возложена особая миссия борьбы со злом на земле и установления мирной и счастливой жизни людей.

В отличие от тибетской и монгольской версий, имевших письменную тради­цию, бурятская Гэсэриада передавалась на протяжении многих веков в устной форме, что обусловило возникновение различных локальных традиций его ис­полнения и обилие различных вариантов. Книжная форма Гэсэриады, близкая к монгольской, бытовала в основном, в Забайкалье у хори-бурят, где были рас­пространены старомонгольская письменность, буддизм и было сильным влияние феодальной культуры Монголии.

Первые шаги по фиксированию бурятской Гэсэриады были предприняты Г.Н. Потаниным, опубликовавшим в 1883 г. довольно схематичный пересказ на­чальных эпизодов улигера, под названием "Гэсыр-хан", записанный им от аларского бурята Манзанова, владевшего русским языком. Затем, в 1893 г., в книге "Тангутско-Тибетская окраина Китая и Центральная Монголия", наряду с ти­бетскими версиями, им был помещен в очень подробном пересказе бурятского этнографа М.Н. Хангалова, сводный текст бытовавшего в Приангарье стихо­творного эпоса "Абай Гэсэр Богдо хан".

М.Н. Хангалов, записавший это эпическое сказание от своего отца Н. Хан­галова и талантливого улигершина П. Тушемилова, снабдил текст обширной вступительной статьей, содержащей ценные сведения о бытовании "Абай Гэсэра" среди унгинских бурят, о легендах, связанных с его именем.

В начале XX в. работа по сбору героико-эпических сказаний была продол­жена Ц. Жамцарано. В 1903-1906 гг., по заданию Российской Академии наук, он сделал первые научные записи улигеров, бытовавших в долине р. Куды, Верхоленье, на Ольхоне (ныне Эхирит-Булагатский район Усть-Ордынского Бурят­ского автономного округа). Его коллекция, состоящая из десяти полноценных, высокохудожественных образцов архаического эпоса эхиритов и булагатов, от­крыла ученым изумительное богатство эпического творчества бурят. Особую ценность в этом собрании представлял эпос "Абай Гэсэр-хубун" (10590 стихов), записанный от М. Имегенова и составляющий вместе с улигерами о сыновьях ге­роя ("Ошор Богдо-хубун" и "Хурин Алтай-хубун") циклизованную эпопею, объ­емом 22074 стиха, не имеющую аналогов в других национальных версиях памят­ника. Эти записи были опубликованы в первых двух выпусках второго тома "Образцов народной словесности монгольских племен". Записи и публикации Ц. Жамцарано ценны тем, что составили классическую текстологическую осно­ву бурятского эпосоведения и активно функционируют в науке.

В 1909 г. английским ученым Куртином были опубликованы три варианта "Гэсэра", записанные им в 1900 г. в том же регионе. Один из этих вариантов яв­лялся сокращенным изложением "Абай Гэсэр-хубуна", записанным англичани­ном, очевидно, от М. Имегенова, но имеет ряд сюжетных разночтений по срав­нению с полной записью, сделанной Ц. Жамцарано в 1906 г. Тексты в публика­ции Куртина представляли собой результат двойного перевода: с бурятского на русский, выполненный В. Михайловым, затем - с русского языка на английский и по существу представляли собой прозаические пересказы сюжетной канвы улигера.

В советское время, с начала 20-х годов, систематическим сбором фольклор­ного материала (особенно улигеров) занимался фольклорист С.П. Балдаев (1889-1978), обследовавший почти все улусы этнической Бурятии. Значитель­ное количество героико-эпических произведений, включая эпос о Гэсэре, запи­сано также учеными и собирателями: А.К. Богдановым, К.А. Хадаханэ, К.В. Багиновым, А.И. Шадаевым, Г.Д. Санжеевым, И.Н. Мадасоном, Д.Д. Хилтухиным, Р.Ф. Тугутовым, Д.А. Алексеевым, М.П. Хомоновым, Н.О. Шаракшиновой, А. Бальбуровым, Т.М. Болдоновой, работавшими с даровитыми улигершинами 20-40-х и 50-х годов, еще хранившими живую традицию сказительского искусства. В значительной степени благодаря их усилиям был выявлен и зафик­сирован основной репертуар бытовавших в народе традиционных улигеров, да­ющих представление об общем фонде эпического наследия бурят.

В настоящее время в ХВРК ИМБиТ СО РАН находится более ста ориги­нальных улигеров, среди которых с наибольшей полнотой представлены героико-эпические сказания о Гэсэре. Они были записаны в разные годы в Аларском, Нукутском, Боханском, Осинском, Эхирит-Булагатском районах Иркутской об­ласти, а также в Тунке (Бурятия) и Are (Читинская область) от талантливых на­родных сказителей-гэсэршинов: П. Петрова (1866-1943), П. Тушемилова (1877-1954), П. Дмитриева (1883-1958), Б. Жатухаева (1891-1983), Альфора Васильева (1887-1945), А. Тороева (1893-1982), О. Хайнтаева, М. Гергусеева, О. Гелинкенова, Н. Иванова, Р.Н. Булатова, Д. Забанова, Д. Халудоровой' Ж. Самаева и др., каждый из которых обладал своей неповторимой творческой индивидуальностью, своим исполнительским стилем и даром поэтического сло­ва. Будучи в большинстве своем крупными знатоками фольклора, сказителями универсального склада, они сумели донести до наших дней многообразие и бо­гатство локальных эпических традиций бурятской Гэсэриады.

Двуязычные (на языке оригинала с русским переводом) научные издания текстов Гэсэриады, записанных Ц. Жамцарано и И. Мадасоном, были осущест­влены в начале 60-х годов А.И. Улановым и М.П. Хомоновым. В 1969 г. Н.О. Шаракшинова опубликовала свой перевод на русский язык текста "Абай Гэсэр-хубун" (Шаракшинова. 1969. С. 145-314). В 1995 г. в серии "Эпос народов Евразии" было осуществлено новое двуязычное издание эхирит-булагатской версии в научном переводе А.Б. Соктоева (Абай Гэсэр Могучий... 1995). Поми­мо этого разные варианты "Гэсэра" публиковались на бурятском языке (Тушемилов. "Гэсэр". 19 А\; Дмитриев. "Гэсэр". 1953; "Абай Гэсэр Богдо хан". 1995). Все многообразие вариантов бурятской Гэсэриады исследователи делят по их стадиально-типологическим признакам на две группы: унгинские, близкие по сюжету к монгольской книжной Гэсэриаде, и значительно более архаичные, эхирит-булагатские (Уланов. 1957. С. 104-105, 128, 138; Шаракшинова. 1969. С. 40; Абай Гэсэр. 1960. С. 4).

Основой сюжета этих героико-эпических произведений является повество­вание об отправке небесными божествами на землю Гэсэра, его втором рожде­нии на земле, женитьбе и подвигах во имя счастья и мирной жизни людей.

Самым известным в науке вариантом эхирит-булагатской версии Гэсэриады является эпос "Абай Гэсэр-хубун", записанный в 1906 г. Ц. Жамцарано от выда­ющегося сказителя из улуса Кукунут бывшего Кудинского ведомства Иркут­ской губернии, крестьянина-бедняка из рода ашабагат Маншуда Имегенова (1849-1908), сумевшего воспроизвести эту монументальную эпическую трило­гию о герое и его сыновьях в исполнительских традициях эхирит-булагатов, со­хранив и самобытность сюжета, и живописное богатство художественного язы­ка, образов, не в привычной обстановке в кругу слушателей-одноулусников, а для приезжего ученого, записывавшего каждое его слово.

Данная версия, по мнению А.И. Уланова, является «вполне самостоятель­ной, самобытной, не имеющей сходства ни с монгольской "Гэсэриадой", ни с ти­бетскими или калмыцкими сказаниями о Гэсэре, кроме имени главного героя». Об архаичности "Абай Гэсэр-хубуна", хорошо сохранившего мифологическую основу, свидетельствует как само его содержание, трактовка образов главных героев, так и основная идея произведения: "борьба с чудовищами, олицетворяю­щими злые силы природы и преодоление препятствий" (Уланов. 1957. С. 116).

События в эпосе, как и в остальных вариантах бурятской Гэсэриады начина­ются на небе, на котором, по древним представлениям бурят, обитают небожители-тэнгри: родившиеся на западной (правой) стороне - 55 добрых, светлых бо­жеств во главе с Ханхан Хёрмосом и родившиеся на восточной (левой) стороне — 44 темных, злых, во главе с Атаа Уланом, а посередине между ними — Сэгэн Сэбдэг тэнгри. Старшими, верховными божествами, которым подчиняются все не­божители, выступают: отец Эсэгэ Малан-бабай, бабушка Малзан Гурмэн-тɵɵдэй — самая старая богиня, мать всех тэнгри. Добрыми божествами, неусыпно опекающими Гэсэра, оказывающими ему помощь в трудные минуты, являются "тысяча светлых небесных бурханов" (огторгойн минган сагаан бурхан), а так­же Творец Светлый старец Зарлиг (Зарлиг сагаан убэгэн).

Завязкой дальнейших событий в эпосе служит спор Ханхан Хёрмоса и Атаа Улана. Каждый из них хочет овладеть срединным Сэгэн Сэбдэг тэнгри, который живет особняком и олицетворяет границу, рубеж между двумя оппозиционными лагерями (светом и тьмой). Об этом свидетельствует этимология его имени – "Твердый (непоколебимый; стойкий) небожитель границы, рубежа".

Небожители договариваются сразиться: кто победит, тот и завладеет Сэгэн Сэбдэгом. Но Ханхан Хёрмос забывает о сроке сражения. И тогда трехлетний сын Ханхан Хёрмоса - позднорожденный Абай Гэсэр-хубун, ударом отцовского копья сбрасывает Атаа Улана на землю - нижнее замби (понятие о замби - зем­ле, как месте обитания людей, связано с космогоническими представлениями древних бурят, по которым Вселенная состояла из верхнего (небесного), нижне­го (земного) и подземного миров).

Тело поверженного Атаа Улана распространяет вонь и смрад; превращает­ся в чудовищ-мангадхаев, которые глотают-пожирают земных людей и все жи­вое на земле. Для их спасения, очищения земли от чудовищ, восстановления ми­ра, благополучия и порядка, светлые небесные божества посылают на землю Гэсэра. С этого момента вся жизнь героя посвящается этой благородной миссии, являющейся основной идеей бурятской Гэсэриады.

Гэсэр спускается на землю в облике черного ворона. На небе остается его телесная ипостась. Небесные покровители прежде закаляют его, укрепляют ду­шу, сделав ее неуязвимой, наделяют героя чудесными способностями, дают ему в спутницы трех сестер-спасительниц, так как на земле его ждут суровые испы­тания и тяжелая борьба.

На земле герой заново рождается у живущих в бедности 60-летней старухи и 70-летнего старика, промышляющего ловлей мелких зверьков.

Основными сюжетными звеньями варианта М. Имегенова являются: 1) Не­бесный пролог (оппозиция западных и восточных небожителей); низвержение Гэсэром Атаа Улан-тэнгрия; 2) Спуск на землю и второе рождение; 3) Детские подвиги Гэсэра: уничтожение демонов-оборотней в облике парней-здоровяков; обезвреживание железноклювых воронов с железными когтями, гигантских ко­маров с костяными хоботами, собравшихся выклевать герою-младенцу глаза, и высосать кровь; 4) Сватовство и женитьба героя на ханской дочери, девице Сан-хан Гохон; 5) Предательство богатыря Агсагалдая, поддавшегося интригам 108-голового Кусающего Желтого мангадхая. Победа Гэсэра над мангадхаем и казнь предателя; 6) Борьба и победа Гэсэра (с помощью небесного брата Дашин Шохора) над могучим, недремлющим чародеем Галхан Нурман ханом (букв.: "Хан Огненной Лавы"). Уничтожение нерожденного сына противника - железнотелого младенца; 7) Рождение сына Ошор Богдо; 8) Борьба и победа Гэсэра над 13-головым Асурайским Желтым мангадхаем; 9) Поход Гэсэра на небо и же­нитьба на дочери тэнгри, девице Гагурай Ногон; 10) Возвращение с женой на зе­млю; 11) Измена Гагурай Ногон и ее уход к мангадхаю. Превращение Гэсэра в коня; 12) Спасение Гэсэра его первой женой Санхан Гохон; 13) Борьба Гэсэра с многоголовыми и многорогими чудовищами-мангадхаями и Долговязой Рыжей бабой-мангадхайкой; 14) Схватка с бешеными волками, с многоголовыми Даньяльским и Асурайским мангадхаями; 15) Уничтожение могучей мангадхайской старухи-колдуньи; 16) Заточение в глубокое подземелье-преисподнюю (хурхэн тама) Даньяльского и Асурайского мангадхаев; 17) Казнь изменницы Гагурай Ногон и мангадхая Обсоголдоя; 18) Возвращение на родину.

В конце повествования Гэсэр говорит, что истребил всех врагов на земле. И после женитьбы старшего сына, Ошора Богдо, возносится на небо, где божества-тэнгри вновь обращают его в трехлетнего малыша.

В варианте М. Имегенова запечатлен ранний период развития бурятского общества; в нем достаточно ярко отражены пережиточные элементы матриар­хальной и патриархальнй идеологий. Высшей властью, непререкаемым автори­тетом обладает Малзан Гурмэн-бабушка; души чудовищ-мангадхаев хранятся у старух (бабушек и теток) по материнской линии; опекой новорожденного ребен­ка занимается самая старая женщина в роду.

В улигере изображается охотничий уклад жизни: Гэсэр занимается охотой; ловлей зверьков и собиранием трав занимаются его земные родители.

Основными врагами Гэсэра выступают многочисленные чудовища-мангадхаи, злобные старухи-мангадхайки, Гал Нурма хан, имеющий рудиментные чер­ты чудовища-пожирателя; гигантские железноклювые вороны, комары, беше­ные волки и другие враждебные людям существа. Борьба героя с чудовищами происходит как случайное столкновение в пути или на охоте. Гэсэр, победив мангадхаев в единоборстве, казнит, защемив их в стволах деревьев. Отсутству­ют в эпосе социальные мотивы борьбы.

Оружием мангадхаев служат дубины или топоры. Ездят они на захудалых клячах с рассохшимся седлом. Мангадхайки используют в борьбе с Гэсэром свои скребки-кожемялки.

Герой не выделяет себя из родовой группы, он слитен с родом, что подчерк­нуто добавлением к его имени слова хубуун (сын рода, племени, парень), имею­щим дополнительный оценочный смысл: "могучий", "славный", что в целом ха­рактерно для архаичной эпики.

Гэсэр борется с врагами не ради личного интереса, а ради счастья членов родоплеменного коллектива. Род противопоставляется окружающему миру, кото­рый представляется в виде злых и добрых существ. Злые существа подлежат уничтожению и герой всю энергию направляет против злых чудовищ.

К древней форме исполнения эпических произведений (когда слушатели принимали активное в нем участие), относятся в "Абай Гэсэр-хубуне" такие композиционные элементы как угталга (букв.: встреча) - призывная песня, в которой выражалось желание послушать улигер; удэшэлгэ (букв.: проводы) -прощальная песня, адресованная героям эпоса и слушателям и сэг даралга (букв.: скрепы; связки), исполняемые слушателями перед началом повествова­ния об очередном походе богатыря или в конце очередного эпизода, когда ска­зитель делал передышку. Таких песен-связок в варианте М. Имегенова –  три­надцать. В них содержится прославление героя, его коня, пожелание удачи в походе и т.д.

Повествование в "Абай Гэсэр-хубуне" не ограничивается только богатыр­скими подвигами героя. В нем отражены также картины мирной жизни, быто­вые сцены, воссоздающие уклад жизни, обычаи, относящиеся к более позднему времени.

Традиционными для архаической эпики в данном памятнике являются моти­вы трудных поручений будущего тестя, отца невесты: отправка за пером гигант­ской птицы Хан Хэрдэг и связанный с ним сюжет спасения героем дочерей пти­цы от ядовитого желтого змея; мотивы поиска и уничтожения души врага; мо­тивы обращения к вещей книге судьбы-заяна и т.д.

Глубокой самобытностью, уникальностью, отличается у М. Имегенова сю­жетная разработка мотива пути (подъема Гэсэра на небо), где живет его суже­ная Гагурай Ногон, встреча со своим творцом - Светлым старцем Зарлигом; ис­пытание силы Гэсэра и закалка его небесными кузнецами в горниле.

Иной стадиальный уровень развития представляют унгинские варианты Гэсэ­риады, характерные черты которой отражены в эпосе "Абай Гэсэр" (12537 стихов), записанном И.Н. Мадасоном в 1940-1941 гг. от талантливого сказителя из улуса Хадахан Аларского района Иркутской области, Пёохона Петрова.

Спуску Гэсэра на землю в нем также предшествует спор и сражение двух оп­позиционных лагерей небожителей (западных и восточных) за овладение сре­динным Сэгэн Сэбдэг тэнгри. Но в отличие от имегеновской версии, у П. Пет­рова в "Небесном прологе" появляется сюжет о болезни Наран Гохон абхай (Солнечной красавицы) - дочери Наран Дулан тэнгри (тэнгри Солнечного Теп­ла), насланной главой восточных (левосторонних) небожителей, Атай Улан тэн­гри. В случае ее смерти 55 западных добрых небожителей должны перейти в подчинение 44 восточных, злых.

Большую роль, как и в архаичной версии, играет прародительница западных божеств Манзан Гурмэ бабушка. Благодаря ее совету сын главы западных не­божителей - Бухэ Бэлигтэ хубун (будущий Гэсэр), добывает чудесного белого жаворонка, исцеляющего девицу.

В целом описание небесной жизни у Петрова отличается от лаконичного имегеновского, развернутостью, сюжетной полнотой; обилием образов божеств-тэнгри, их иерархии и функций. Эта черта характерна всему стилю улигера. Если в эхирит-булагатской версии побеждает злого Атаа Улана малыш Гэ­сэр, то в унгинской описывается поочередное сражение всех небожителей: сы­новей Хана Хирмоса и Атай Улана; затем тэнгриев, олицетворяющих атмосфер­ные, погодные явления (летних, зимних туманов, инея, ветра и т.д.). Борются за­тем сами старейшины и их кони. Хан Хирмос побеждает Атай Улана с помо­щью сына Бухэ Бэлигтэ, который протыкает копьем большой палец правой но­ги противника, где хранилась его душа.

В "Абай Гэсэре" подробно описывается появление на земле чудовищ: злых Шараблинских ханов; могучего, многоглазого чудовища Гал Дулмэ хана (хана Огня и Жара), Хозяина лесов - поглотителя Орголи-Белого оленя; дьявола Шэрэм Мината (дьявол с Чугунным Кнутом), обитающего по ту сторону земли Смерти; Абарга Сэсэн мангадхая, обитающего в пустынной земле Хонин Хото; Черного мангадхая Лобсоголдоя и трех его сестер Ёнхобой, возникших из от­рубленных частей тела Атай Улана и трех его сыновей.

Первая часть унгинской Гэсэриады (Небесный пролог) является по сущест­ву серией мифов, облеченных в форму эпического сказания, где получили свое­образную персонификацию силы Добра и Зла, Света и Тьмы. Извечная их борь­ба выражена в войне небожителей, разделение которых на два противополож­ных лагеря, основано на древнейшей универсальной бинарной оппозиции (Бурчина. 1997. С. 113-116).

В унгинской Гэсэриаде происходит обобщение, систематизация мифов, при­званных объяснить в рамках мифологического мировоззрения появление зла и чудовищ.

Чудовища начинают губить все живое на земле. Начинается засуха и мор. Гибнут люди, погибает скот. Небожители узнают об этом от шаманки, совер­шившей подношение главе западных (правосторонних) добрых небожителей Хану Хирмосу, состоящее из слез и мокрот больных людей.

Небесный совет отправляет для избавления от зла, возрождения жизни на земле среднего сына Хана Хирмоса — Бухэ Бэлигтэ, который рождается там вто­рично у бездетной пары изгнанников: хана Сэнгэлэна и Наран Гохон — дочери Наран Дулан тэнгрия.

Борьба Гэсэра с чудовищами — порождениями Атай Улан тэнгри — состав­ляет содержание петровского варианта. Миссия героя на земле выражается в за­певе улигера: "Он захватчиков наказывал, Он высокомерных укрощал, Он клыкастых усмирял, Он хищников истреблял - Великий Абай Гэсэр, Могучий Абай Гэсэр. Рост его — восемьдесят локтей, жизнь его — восемь поколений".

Данный вариант состоит из следующих основных глав: 1) Небесный пролог. Борьба западных и восточных небожителей. Низвержение Атай Улана и его сы­новей на землю. Появление там чудовищ; 2) Мор, засуха на земле, гибель всего живого; 3) Отправка Бухэ Бэлигтэ, среднего сына главы западных небожителей на землю для спасения людей; 4) Чудесное зачатие и второе рождение героя. Детские подвиги героя-соплячка; 5) Сватовство и женитьба на Тумэн Яргалан. Вторая женитьба на Урмай Гохон; 6) Герой обретает свой истинный богатыр­ский облик, становится Абай Гэсэр Богдо ханом. Женитьба на богатырке Алма Мэргэн, дочери владыки морей Лобсона; 7) Поход Гэсэра на Хозяина лесов Ор­голи-Белого оленя (проглота). Победа над чудовищем; 8) Победа над огромным змеем Абарга; 9) Предательство дяди Гэсэра, чернодушного Хара Сотон-нойо-на, наславшего ему болезнь; 10) Тумэн Яргалан, ради спасения Гэсэра, уходит к Абарга Сэсэн мангадхаю; 11) Поход и победа Гэсэра над Абарга Сэсэн мангадхаем; 12) Жена дает герою дурманную пищу и Гэсэр забывает о доме; 13) Шараблинские ханы захватывают Урмай Гохон; 14) Три небесные сестры-спаси­тельницы (кукушки) возвращают Гэсэру память; 15) Поход Гэсэра на Шараб­линских ханов. Превращение в младенца-подкидыша и усыновление его ханами. Победа и освобождение Урмай Гохон; 16) Поход и победа над Гал Дулмэ ханом; 17) Лобсогой Черный мангадхай, обернувшись ламой, превращает Гэсэра в ос­ла; 18) Алма Мэргэн хатан освобождает Гэсэра; 19) Победа Гэсэра над Лобсого-ем, заточение его в яму-подземелье; 20) Битва Гэсэра с дьяволом Шэрэм Мина­та и победа с помощью чудесного шерстобитного прутика; 21) Гэсэр освобожда­ет подданных китайского Гумэн Сэсэн хана от смерти.

Вариант П. Петрова имеет также дополнительные эпизоды: "Саган-батор" (Белый богатырь), "Четыре последыша мира", "Одинокое дерево", отсутствую­щие в других вариантах Гэсэриады.

Сходство с монгольской Гэсэриадой имеют у П. Петрова те главы и эпизо­ды, где повествуется о рождении Гэсэра, его детских подвигах, испытании Саргал нойоном сыновей, войне с шараблинцами, о китайском Гумэн Сэсэн хане.

Но стихотворная Гэсэриада у бурят, по сравнению с прозаической монголь­ской, глубоко самобытна, так как раскрывает этические и эстетические взгля­ды народа посредством образной системы бурятского эпического творчества. Многие мотивы и эпизоды из других улигеров вошли в сюжетный состав унгин­ской Гэсэриады. В них гораздо больше подробностей, деталей, эпизодов и сюже­тов, чем у монголов, так как для эпической традиции бурят характерно разрас­тание сюжетной ткани повествования. Описания борьбы, поединков с чудови­щами, состязания женихов, эпические формулы, запевы, сэг даралга, удэшэлгэ в "Абай Гэсэре" характерны для всего героического эпоса бурят.

Образ Гэсэра воплощает в себе традиционные черты героев бурятских эпи­ческих сказаний. В нем воплощен народный идеал героя, борца за счастье лю­дей, поэтому он является одним из самых любимых героев бурятского эпоса. В отличие от архаической традиции, в унгинской Гэсэриаде герой сражается в большинстве случаев с враждебными ханами, у него есть не только дружинники-баторы, но и войско, принимающее участие в сражениях. Появляется много скотоводческих мотивов (пастухи, стада животных, доение коров).

Характер эпопеи "Абай Гэсэр" определяет идея борьб