«Аванти!». 1912–1914

 

Спустя четыре месяца, когда в издательстве социалистической газеты «Аванти!» [«Вперёд!»] оказалось вакантное место, Муссолини занял его. Это было необычайной удачей для молодого журналиста, никогда ранее не работавшего в большой национальной еженедельной газете. В течение двух лет работы редактором Муссолини упрочил положение одного из лидеров партии и тщательно отработал особые отношения с широкой читательской аудиторией.

«Аванти!» была не очень хорошей газетой; она плохо расходилась, ставки у сотрудников были так низки, что более-менее талантливые журналисты там не задерживались. Невзирая на это, Муссолини безжалостно избавлялся от некоторых старых, наиболее известных корреспондентов. Тем, кто остался, он заявил, что отныне будет авторитарным командиром без всякой там чепухи о демократии. Делая ставку на широкий круг читателей из низших классов, он в конце концов смог увеличить тираж своей газеты более чем вдвое.

Муссолини начал также издавать свой собственный двухнедельный журнал, который назвал «Утопия»; это название было данью Томасу Мору, одному из первых социалистов «Утопия» предназначалась для более интеллектуальной аудитории, но имела посредственный успех. Сильной стороной Муссолини были агитация и открытые нападки, а не теория и аргументированная критика.

Заместителем редактора «Аванти!» Муссолини назначил Анжелику Балабанову, женщину с твердым характером и огромной энергией, от которой, по-видимому, он зависел в интеллектуальном плане. Ему было лестно думать, что некоторые считали их любовниками, но, вероятнее всего, близости между ними не было. Он был влюблен в Иду Дальсер, с которой то сходился, то расходился в течение нескольких лет. Ида даже утверждала, что он обещал на ней жениться. У нее был незаконнорожденный ребенок, и Муссолини признавал его своим, но в 1915 году бросил обоих. В более поздние годы, чтобы избежать скандала, он насильственно упрятал Иду в психушку, где в 1937 году она и скончалась.

Анжелика Исааковна Балабанова

 

Третьей его приятельницей, которая, по словам Муссолини, «безумно меня любила», была Маргерита Сарфатти, богатая миланка, художественный критик в газете «Аванти!». Синьора Сарфатти впоследствии перешла вместе с ним от социализма к фашизму и не только написала первую «официальную» биографию Муссолини, но и стала редактором основанного им журнала «Иерархия». Их связь длилась долго, вероятно, она была единственной серьезной соперницей Рахели, пока он не потерял голову из-за молоденькой девушки Клары Петаччи. В конце концов Маргерита пала жертвой антиеврейских законов, введенных Муссолини.

Маргерита Сарфатти

 

Любопытно, что ни одна из этих женщин не была особенно красивой, за исключением, пожалуй, Клары Петаччи. Всех других иногда называли просто уродинами. Вкус Муссолини в таких делах всегда был загадкой для его коллег.

Более интересной женщиной, которой он увлекся в 1913 году, была Леда Рафанелли, анархистка, принявшая ислам. Хорошо образованная и чуждая условностей, она, казалось, была более сильной натурой, чем он. Если верить ее словам, с сексуальной точки зрения Бенито не привлекал Леду, но она была очарована странностями его характера. Муссолини убеждал ее, что ему нужна талантливая женщина-помощница, а не просто любовница. Однако Леда уже пришла к заключению, что он вообще недостоин внимания и как мужчина, и как социалист. Его шумное дезертирство из социалистической партии в 1914 году и отказ от пацифизма положили конец их отношениям. Муссолини не любил, когда сомневались в его мужественности, и, став диктатором, изводил ее с помощью полиции. Полученные Ледой от него письма были конфискованы.

Воспоминания Леды Рафанелли о Муссолини обладают большей достоверностью, чем описания других современников. В них даны тачные характеристики, полностью подтверждающиеся другими источниками. Она отмечала комизм его стараний завоевать привязанность людей своей манерой плохо одеваться, грязной и небритой физиономией – Муссолини считал, что это приличествует пролетарскому лидеру. Зато в частной жизни он мгновенно менял личину, появляясь в невероятно модных туфлях и пиджаках с шелковыми отворотами. Иногда он казался ей актером-пародистом; ему не хватало наполненности – Муссолини говорил Леде, что сам не понимает своей сущности. Она считала его взгляды поверхностными; казалось, он имел очень скудные представления о чем бы то ни было, кроме политики, его кругозор был очень узок. Ошеломляла его привычка менять свое мнение в ходе разговора – Муссолини всегда старался соглашаться с тем, что говорила она. В последующие годы другие также подтверждали, что он обычно поддакивал собеседнику.

Муссолини как-то откровенно признался, что хотел стать известным писателем или музыкантом, но понял, что на это у него не хватает способностей. Но все равно он надеялся стать великим человеком, имя которого будет у всех на устах. «Мне нужны слава и богатство, я хочу быть вершителем судеб». «Как Наполеон?»– задорно спросила Леда. «Нет, больше, чем Наполеон», – ответил Муссолини. Он считал себя великим оратором, этаким современным Демосфеном, и признавался, что чувствует себя более непринужденно на трибуне, чем в частной беседе.

В начале 1913 года, спустя несколько недель после назначения в газету «Аванти!», Муссолини нашел как раз тот тип издания, который был ему нужен, чтобы прославиться. Это случилось после столкновений с полицией людей, вышедших на демоне грацию протеста против нищенских условий жизни в отсталых районах страны. В ряде едких передовиц Муссолини подчеркивал, что многие итальянцы живут почти первобытной жизнью, не имея не только школ, но даже водопровода. В некоторых провинциях на юге страны жизнь была все же немного лучше, чем в общинах троглодитов на севере Африки, и поэтому итальянские капиталисты, очевидно, находили более выгодным строить «престижные железные дороги» в Триполи, чем проезжие дороги Сардинии. Четвертая часть итальянских деревень все еще обходилась без почты, сотни их были фактически отрезаны от внешнего мира – туда можно было попасть только по тропинкам для мулов. Он писал, что выходить на демонстрации протеста против таких первобытных условий жизни абсолютно необходимо. Если правительство Джолитти пытается остановить это движение с помощью полиции, никто не сможет отрицать право народа ответить на насилие насилием.

Несмотря на тирады Муссолини против парламента, его имя появилось в бюллетенях на всеобщих парламентских выборах в октябре 1913 года. Предвыборная кампания была недолгой, Муссолини провалился у себя дома в Форли, где был избран кандидат от республиканцев, но зато спустя несколько месяцев смог пройти в городской совет Милана.

Социалисты на общенациональных выборах 1913 года завоевали почти миллион голосов и пятьдесят три места в парламенте. Это был большой успех. Можно предположить, что ему способствовала бескомпромиссная защита революции газетой «Аванти!». Газета также стала источником вдохновения для Антонио Грамши и всего молодого поколения социалистических активистов. Адресуясь ко все возрастающей аудитории, Муссолини удвоил напористость своей утопической пропаганды.

Ничего особенно демократического в его программе не было. Муссолини считал; что между демократией и социализмом лежат непреодолимые противоречия. Политику делают с помощью силы, а не пустой болтовни. Массы ведут себя пассивно, в отличие от них организованное меньшинство обладает большей динамикой. Незначительное меньшинство из среды пролетариата должно принять власть у буржуазной элиты и образовать правительство. Простой люд должен просто следовать за ним и повиноваться. Муссолини вновь и вновь повторял – и это был важный пункт его будущей карьеры – что массам необходимо не понимание, а вера: «Как только мы сможем дать им веру в то, что они могут двигать горы, эта иллюзия потом может стать реальностью».

После двух лет революционной пропаганды Муссолини, как ни странно, оказался захваченным врасплох политическими событиями, когда в июне 1914 года Италия действительно вплотную подошла к революции. Более миллиона человек вышли на улицы. Муссолини уповал на то, что, если в результате действий полиции будет убита хотя бы сотня демонстрантов, может произойти долгожданный взрыв. Но бунты были не организованны и лишены единой цели – речи будущего диктатора о всеобщем восстании оказались наивными. Поэтому вместо того чтобы направиться в эпицентр событий, как это сделали Ненни и Малатеста, он остался за своим рабочим столом в издательстве и не смог дать читателям ясного руководства к действию.

Спасти репутацию оголтелого поджигателя революции Муссолини опять помог случай. Спустя несколько дней в Сараево был убит эрцгерцог Фердинанд, вскоре началась мировая война. Австрия и Германия были на одной стороне, Франция, Англия и Россия – на другой. Согласно последующей фашистской версии, Муссолини тотчас осознал необходимость для Италии объявить Австрии войну. Но на самом деле, будучи одним из руководителей партии, считавшейся антимилитаристской и исповедующей интернационализм, Муссолини говорил, что вступление в войну было бы преступлением, не имеющим оправдания. Эта война была заботой буржуазии, пролетариату же следовало не только отказаться от участия в ней, но и поднять против нее восстание.

Продолжая требовать, чтобы Италия сохраняла нейтралитет, Муссолини вскоре понял, что догматический антимилитаризм может расколоть партию, а отступничество все большего числа сторонников поколебало его самоуверенность. Рабочие всего мира не поднимались, как он надеялся, против своих хозяев. Некоторые социалисты стали называть его пацифизм трусливым и ханжеским. Он продолжал писать, что для ослабленной Италии вступление в еще одну войну может оказаться фатальным, но уже отказался от прежней пропаганды дезертирства в армии и начал признавать, что при определенных обстоятельствах вступление в эту войну допустимо. Во всяком случае, Муссолини пришел к выводу, что если Италия решит сражаться, то пролетариат не должен немедленно начинать гражданскую войну, а оставаться нейтральным, выражая свое неодобрение. Тем не менее до начала октября Муссолини продолжал стараться поддерживать в массах отношение абсолютной и «непримиримой» оппозиции к войне. Одно время он даже грозил подать в отставку, если партия не пойдет за ним, хотя, на самом деле, боялся потерять свое место в «Аванти!».

Но под внешней уверенностью крепли сомнения. После битвы на Марне стало казаться, что немцы проиграют войну, а в этом случае сохранять нейтралитет для Италии было просто бессмыслицей. Ведь должна же и война принести пользу революционному социализму; война была той самой «кровавой баней», на которую он возлагал надежды.

Лживость позиции, занимаемой Муссолини, стала очевидна для окружающих. Перед лицом общественности он сначала отрицал какую бы то ни было непоследовательность, затем признал, что действительно проявил колебания, и, под конец, 18 октября, не посоветовавшись ни с другими социалистическими лидерами, ни даже со своими коллегами из редакции, вдруг сделал в «Аванти!» признание, что был неправ: теперь ему ясно, что социалисты не могут оставаться сторонними наблюдателями охватившей Европу трагедии, и он надеется, что сможет убедить партию согласиться с ним. Это было лихое решение, но перемена оказалась слишком внезапной. Муссолини ни с кем не захотел считаться, и это подорвало веру в него.

Оказавшись в полной изоляции, Муссолини принял решение уйти с должности редактора.