Олег Логинов

 

Древнегреческие мифы дают представление, что боги могли сурово покарать любого человека за ничтожнейший проступок. Люди подражали богам и писали жестокие законы. Например, согласно законов Драконта в Древних Афинах «должно было убить» всего лишь за гроздь винограда сорванного в чужом саду или за праздную жизнь. Когда Драконта спросили, почему он за большую часть преступлений назначил смертную казнь, он, как говорят, отвечал, что мелкие преступления, по его мнению, заслуживают этого наказания, а для крупных он не нашел большего.

Об этих законах говорили, что они «написаны не чернилами, а кровью». А поскольку писал их правитель по имени Драконт, то их и прозвали «драконовскими».

Позже, в Афинах законы стали более либеральными, но смертная казнь в них осталась. К ней приговаривали за государственную измену, стремление к уничтожению демократии, предательство, отрицание государственной религии, за пренебрежение к захоронению павших в бою воинов, умышленное убийство и другие тяжкие преступления.

Приговор приводил в исполнение палач, который жил за городом и не имел права показываться в городе. Но нередко обходились и без его услуг. Осужденному предлагали на выбор меч и веревку и давали трехдневный срок для самоубийства. Труп казненного бросали в пропасть. Его имущество конфисковалось.

 

В Спарте не только мало говорили, но и не любили писать. А потому законы были там, что называется «неписанными». И выборные судьи – эфоры казнили и миловали в соответствии со своим правосознанием. Наглядней всего эта история проявилась в Спарте в середине III в. до н. э., когда этим государством управляли два царя Агис и Леонид. Леонид был любителем роскоши, обращался с народом заносчиво и надменно. А Агис был сторонником древних ликурговых порядков, радел за бедных и даже пожертвовал на нужды государства почти все свое огромное состояние – 600 талантов и участки земли. Агис внес законопроект на суд эфоров о «долговой амнистии» и перераспределении земельных участков в пользу бедных. Один состав коллегии эфоров был на его стороне. Он поддержал законопроект Агиса и привлек к суду царя Леонида. Однако тот не явился в суд и, не дожидаясь приговора, бежал в храм Афины Меднодомной, где по греческим обычаям считался неприкосновенным, пока находился в нем.

Но вскоре эфоров переизбрали, и новый состав их коллегии уже поддержал Леонида. Теперь уже Агису пришлось искать убежища в храме Афины. Но его противники улучили момент, когда Агис вышел из храма искупаться, схватили его и бросили в тюрьму.

Опасаясь попыток освобождения Агиса со стороны народа собравшегося у стен тюрьмы, эфоры и геронты решили немедленно покончить с царем. Эфоры явились в тюрьму, быстро допросили его и быстро вынесли ему смертный приговор. Стражи получили приказание отвести Агиса в помещение, где совершались казни. Однако тюремщики и наемные воины отказались предавать смерти всеми любимого царя. Тогда один из противников Агиса, человек необыкновенной силы, схватил царя и сам потащил к петле, которой его должны были задушить.

Когда Агиса вели к месту казни, он увидел одного из своих сторонников в слезах. И сказал ему:

- Перестань плакать! Погибая несправедливо, вопреки закону, я стою выше своих убийц.

После чего царь добровольно подставил свою шею смертельной петле.

На крики и шум толпы за ворота тюрьмы вышел один из эфоров. Мать и бабка Агиса принялись его умолять пощадить их сына и внука. Эфор заявил им, что Агис цел и не вредим, после чего предложил им войти в тюрьму и лично убедиться в этом. Обманутые женщины вошли в ворота тюрьмы, и успокоившаяся толпа стала расходиться. А между тем коварный эфор отдал обеих женщин в руки палачам.

Сначала задушили бабку Архидамию в том же помещении, где был Агис. Когда вошла туда ничего не подозревавшая Агесистрата, она увидела труп сына, лежащий на земле, и мать, висящую в петле. Несчастная женщина сохранила еще столько твердости, что сняла труп матери и, положив его рядом с сыном, приготовила к погребению. Затем с достоинством объявила палачам, что готова к смерти.

 

Если уж спартанцы не жалели своих царей, то врагов и подавно. В ходе войны между Спартой и Афинами, спартанский царь Лисандр пленил три тысячи афинян, которых совет эфоров приговорил к смерти. Лисандр позвал к себе стратега Филокла и спросил, какое наказание назначит он самому себе за то, что убеждал граждан так жестоко обходиться с пленными греками. Филокл, не сломленный своим несчастьем, ответил Лисандру, что нечего ему брать на себя роль обвинителя там, где нет судьи; пусть он, победитель, творит то, что в случае поражения претерпел бы сам. После этого, вымывшись и надев чистый плащ, он во главе своих сограждан пошел на казнь.

 

Самым распространенным видом казни для свободных людей в государствах Древней Греции было сбрасывание осужденных со скалы или в каменоломню. Также применялось обезглавливание и распятие. Для рабов использовалось в основном побитие камнями и утопление. В некоторых государствах применялись индивидуальные виды наказаний. В Афинах могли предложить осужденному испить из чаши с ядом. А в Спарте практиковали удушение. А спартанский тиран Набис придумал специальный аппарат для казни, который назвал в честь своей жены Апегой. Этот аппарат представлял собой большой полый футляр, напоминавший сидящую женщину. Когда осужденного помещали в этот футляр, то при его закрытии острые гвозди раздирали тело человека.

Другое диковинное приспособление для казни описывал сатирик Лукиан. В своей «Правдивой истории» он рассказывал, как некий Перилай отлил из бронзы в натуральную величину полого внутри тельца. Фактически этот телец тоже был футляром для убийства. Через специальную дверцу в него вталкивали осужденного, а потом разводили внизу костер и заживо поджаривали его на этой адской сковородке. Причем жарился несчастный под музыку. Перилай смонтировал в ноздрях тельца систему трубок, которые преобразовывали крики жертвы в подобие мелодии.

Перилай изобрел дьявольское орудие для казни, а тиран Фаларис придумал для него дьявольски изощренное испытание. У Лукитана об этом сказано так:

«Итак Перилай, — сказал тиран, - если ты так уверен в своем творении, покажи нам его в деле, заберись вовнутрь и изобрази своими криками мелодию предсмертных стонов того, кого мы будем пытать». Перилай повиновался, и как только он оказался внутри, Фаларис запер за ним дверцу и приказал разжечь костер. «Можешь считать это единственно возможной и заслуженной наградой за такое произведение искусства. Кроме того, у тебя появилась возможность пропеть нам чарующие звуки песни, тобою сочиненной». Несчастный злодей зашелся в крике, однако Фаларис, дабы сохранить тельца в первозданном чистом виде, приказал вынуть еще живого Перилая, сбросить его со скалы и оставить тело на съедение хищникам.

 

Хотя греки считались самыми цивилизованными людьми в Древнем мире, но и они «подмочили себе репутацию» ритуальными казнями. Известно, что в Левкаде ежегодно приносили человеческую жертву Аполлону. Правда, обычно этой жертвой становился и так уже осужденный на смерть человек, которого сбрасывали со скалы.

А самой известной человеческой жертвой, стала ритуальная казнь трех персов перед Саламинской битвой. Надо полагать, жертвоприношение помогло в какой-то степени грекам победить в той битве флот Ксеркса.

 

Кроме ритуальных казней древние греки здорово скомпрометировали себя перед потомками судилищами над политиками и полководцами, спасавшими Отечество, и над «творческой интеллигенцией».

Хрестоматийным стал пример с казнью в Афинах безобидного философа Сократа. По нынешним временам осудили его просто ни за что. Обвинительный акт философу звучал так:

«Мелит, сын Мелита, из пригорода Пифоса, под клятвою обвиняет Сократа, из пригорода Алоспеза. Сократ виновен в том, что не признает богов республики и желает заменить их безумной игрой своего воображения. Он виновен в развращении молодых людей. Наказание - смертная казнь».

Своими философскими каверзами семидесятилетний, седой и босой Сократ не оставил от обвинения камня на камне. Но суд расценил его философские изыски издевательством, и приговорили к смерти. В своем последнем слове Сократ сказал:

- Я ведь, граждане, старый человек, и смерти мне бояться не пристало. Что приносит людям смерть, я не знаю. Если загробного мира нет, то она избавит меня от тяжкой дряхлости, и это хорошо; если есть, то я смогу за гробом встретиться с великими мужами древности и обратиться со своими расспросами к ним, и это будет еще лучше. Поэтому давайте разойдемся: я — чтобы умереть, вы — чтобы жить, а что из этого лучше, нам неизвестно.

Его казнили не сразу: был праздничный месяц, и все казни были отложены. Друзья предложили Сократу устроить ему побег из тюрьмы. Но он ответил им:

- Зачем? Чтобы нарушить закон и вправду заслужить наказание? И куда? Разве есть такое место, где не умирают?

Ему сказали:

- Но ведь больно смотреть, как ты страдаешь незаслуженно!

Философ ответил по-философски:

- А вы бы хотели, чтобы заслуженно?

В день казни Сократу подали чашу с ядом цикуты. Он выпил ее до дна. Друзья плакали, а он утешал их:

- Тише, тише: умирать надо по-хорошему!

 

А суд народа нередко оказывается более жестоким, нежели суд тиранов. В качестве примера можно привести такую историю:

В 405-367 гг. в Сиракузах правил тиран Дионисий Старший. В городе, где он властвовал, жили два друга - Дамон и Финтий. Дамон решил убить Дионисия и избавить Сиракузы от тирана, но был схвачен и осужден на смерть. После вынесения приговора Дамон обратился к Дионисию:

- Позволь мне отлучиться до вечера и устроить свои домашние дела, заложником за меня останется Финтий.

 Дионисий посмеялся над такой наивной уловкой, но согласился. Подошел вечер, Финтия уже вели на казнь. И тут, продравшись сквозь толпу, подоспел Дамон:

- Я здесь; прости, что замешкался.

Дионисий не был лишен благородства в душе, а потому объявил:

- Ты прощен! А меня, прошу, примите третьим в вашу дружбу.

Позже Фридрих Шиллер написал по мотивам этой историю балладу, которую назвал «Порука».

 

Впрочем, в Древнем мире благородство люди нередко ставили выше судебной казуистики. И в качестве примера еще одна история со счастливым концом:

Когда римский аристократ Гней Долабелла в качестве проконсула управлял провинцией Азия, к нему привели одну женщину из Смирны. Она одновременно отравила и мужа, и сына, а затем сама созналась в своем преступлении. Однако при этом заявила, что совершила преступление из мести. Якобы эти двое, коварно обманув, убили другого ее сына, прекрасного и честного юношу, рожденного от первого мужа.

Долабелла не захотел принимать на себя решение в таком сомнительном деле. И передал его на рассмотрение суда Ареопага в Афинах. Ареопаг счел мотивы преступления смягчающими, и нашел хитрый способ не подвергать женщину казни за убийство. Он постановил, чтобы обвинитель и обвиняемая предстали перед судом через сто лет. Таким образом, и поступок женщины не был оправдан, и преступница не осуждена.

 

Надо сказать, что законы и судейские каверзы в Древней Греции порой отличались просто чудаковатостью.

Например, там нельзя было подвергать пытке обвиняемых, если они являлись свободными людьми, зато можно было пытать свидетелей, если они были рабами. В одной комедии Аристофана приводится такой диалог:

Обвиняемый: «Зевс свидетель мне, пусть сдохну, если прежде приходил сюда. И обокрал тебя хотя бы на волос. Постой, вот предложенье благородное, вот мой слуга (указывает на Диониса). Бери его, пытай его! Вину мою докажет, так казни сейчас!»

Обвинитель: «Но как пытать?»

Обвиняемый: «По-разному: плетями бей, души, дави, на дыбу вздерни, жги, дери, крути суставы, можешь в ноздри уксус лить, класть кирпичи на брюхо. Можешь все».

 

Судили в Древней Греции животных и разнообразные предметы. «Если камень, или дерево, или железо, или что-нибудь подобное убьет при своем падении, или если не будут знать, кто нанес удар, а будут знать и иметь налицо самый предмет, причинивший убийство, тут начинается дело об этих предметах». Если вина была доказана, то животное убивалось, а неодушевленные предметы выбрасывались за границу Аттики.

Однажды осудили статую знаменитому древнегреческому атлету Феагену, одержавшему 1400 побед. Ему, как олимпийскому чемпиону, при жизни поставили статую. Когда Феаген умер, один из побежденных им соперников приходил по ночам к его статуе и хлестал ее бичом. Видимо статуя была укреплена непрочно, она упала и задавила хлеставшего. Статую обвинили в убийстве, судили и бросили в море. На следующий год настал неурожай, начались моровые болезни. Граждане обратились к оракулу подсказать, как избавиться от напастей, и прорицательница-пифия велела им вернуть всех изгнанников. Изгнанникам дозволили вернуться, но мор не кончался. Опять пошли к оракулу, пифия сказала: «Забыли Феагена». Статую вытащили сетями из моря, поставили на место, устроили в честь ее празднество, и в стране наступило благополучие.

 

Александр Македонский был великим воином, но беспристрастным судьей был только в молодости. Плутарх писал, что в первые годы царствования, разбирая дела об уголовных преступлениях, наказуемых смертной казнью, Александр во время речи обвинителя закрывал рукой одно ухо, чтобы сохранить слух беспристрастным и не предубежденным против обвиняемого. Позднее, однако, его ожесточили многочисленные измышления, скрывавшие ложь под личиной истины, и в эту пору, если до него доходили оскорбительные речи по его адресу, он совершенно выходил из себя, становился неумолимым и беспощадным, так как славой дорожил больше, чем жизнью и царской властью.

 

Македонцы многое переняли у греков. В том числе и способы смертной казни. Когда началась борьба наследников Александра Македонского за власть, то их распри коснулись и Афин. Когда афиняне послали к македонскому правителю Антипару своего представителя Демада с просьбой вывести из Афин македонский отряд, тот приехал в тот момент, когда власть в Македонии сменилась. Антипара сменил Кассандр. Кассандр велел схватить посланника. Когда к нему привели Демада с сыном, то сначала убили юношу, который стоял так близко от отца, что Демад был залит кровью с головы до ног и несколько капель попали ему даже за пазуху. А потом Кассандр распорядился казнить и Демада.

 

Из-за македонской междоусобной борьбы за власть в Афинах бросили в тюрьму и приговорили к смертной казни восьмидесятилетнего полководца Фокиона, отличавшегося колкими афористичными суждениями и считавшего высшим достоинством бедность. Вместе с Фокионом под суд попали и несколько его друзей. Желая спасти их, он произнес:

- Я признаю себя виновным и считаю, что моя деятельность на государственном поприще заслуживает наказания смертью. Но, афиняне, за что вы хотите казнить этих людей, ни в чем не повинных?

– «За то, что они твои друзья!» – раздались многочисленные голоса, и Фокион умолк, понимая, что вразумить агрессивно настроенную толпу ему не удастся.

В тюрьме, когда один из друзей Фокиона - Фудипп, увидел, что уже трут цикуту, для приготовления яда, то пал духом и стал жалобно причитать на свою горестную судьбу. Фоктон попытался вдохнуть в него мужество и произнес:

- Как? Разве ты не радуешься, что умираешь вместе с Фокионом?

Все осужденные выпили яд, но того оказалось недостаточно, и они остались живы. Палач сказал, что не будет готовить добавку, если не получит двенадцать драхм – стоимость полной порции цикуты.

- Неужели в Афинах даже умереть нельзя даром, - вздохнул Фокион и попросил друзей, оставшихся на воле, дать палачу несколько монет.

А враги Фокиона после его смерти провели новое постановление – чтобы труп его был выброшен за пределы Аттики и чтобы ни один афинянин не смел разжечь огонь для его погребального костра.

Однако прошло совсем немного времени и афиняне раскаялись в содеянном. Фокиону была воздвигнута бронзовая статуя, а кости его преданы погребению на общественный счет. Одного из обвинителей, Гагнонида, афиняне сами приговорили к смерти и казнили, а с Эпикуром и Демофилом, бежавшими из города, расправился сын Фокиона.