Карикатурист Борис Ефимович Ефимов ушел из жизни совсем недавно, не дожив двух лет до 110-летнего юбилея. До последних дней он продолжал работать - рисовал шаржи, писал мемуары. Он застал три революции, одну гражданскую и две мировые войны. Застал холодную войну, хрущевскую оттепель, горбачевскую перестройку, ельцинскую либерализацию. И протяжении почти всей своей долгой жизни он рисовал. По его карикатурам можно изучать историю нашей страны в двадцатом столетии.

Будущий известный карикатурист родился 15 (28) сентября 1900 года в Киеве в семье ремесленника-обувщика Ефима Моисеевича Фридлянда. Псевдоним под которым он стал известен сначала всей стране, а потом и всему миру он взял в честь своего отца. Рисовать он начал в возрасте пяти лет, но по его собственным словам о карьере художника не помышлял и на художника никогда не учился. Рисование было просто хобби, а рисовал он в основном смешных людей.


Братья Борис и Михаил. Белосток. 1902 год

В начале нового столетия семья Фридляндов переехала в Белосток (ныне находится на территории Польши), где будущий художник поступил в реальное училище. Там учился и его старший брат Михаил - будущий известный публицист Михаил Кольцов, автор знаменитого "Испанского дневника". В августе 1914 года началась Первая мировая война, а летом 1915 года фронт стремительно приближался к Белостоку - шло стратегическое отступление русской армии, вошедшее в историю как Великое Отступление 1915 года. Жители Белостока узнали, что такое бомбардировки с воздуха - над городом регулярно появлялись германские аэропланы и цеппелины. Следом за русской армией Белосток покинули и те его жители, кто не хотел жить под немцами. Семья Фридляндов разделилась - родители вернулись в Киев, Михаил уехал в Петроград, а Борис перебрался в Харьков, где его как беженца зачислили в 5-ый класс местного реального училища.



Семья Ефимова. Белосток, 1908 год

Еще в Белостоке Михаил и Борис выпускали рукописный школьный журнал - Михаил писал тексты, Борис рисовал иллюстрации. Борис не бросил свое увлечение и в Харькове. Свои рисунки он посылал брату в Петроград. Михаил учился в Психоневрологическом институте и одновременно делал карьеру журналиста - его фельетоны и очерки печатали в столичных газетах. Кроме того, он и сам редактирует прогрессивный журнал "Путь студенчества". Борис, разумеется, не слишком надеялся увидеть свои рисунки - шаржи и карикатуры на страницах столичной прессы, но вот в 1916 году, листая популярный журнал "Солнце России", он находит там свой рисунок - шарж на председателя Государственной думы Родзянко занимает половину одной из полос. Под рисунком стоит подпись "Бор. Ефимов".


Ученик реального училища


Один из первых шаржей Ефимова

Наступил 1917 год. О том, что в столице произошла Февральская революция, Борис узнал в театре - на сцену вышел кто-то из театральной администрации и зачитал по бумажке текст об отречении Государя. И зрители, и актеры встретили это известие овацией и исполнением "Марсельезы".


"Завоеватели"


На улицах Киева

Летом, получив документы об окончании очередного класса реального училища, Борис едет к родителям в Киев. Одновременно в Киев приезжает и старший брат. В феврале он находился в самой гуще событий. В составе студенческой милиции он даже принимал участие в аресте ряда царских сановников. Но лето закончилось, брат вернулся в столицу, а Борис остался в Киеве и поступил в третье по счету реальное училище. Закончив его поступил в Киевский институт народного хозяйства, откуда перевелся на юридический факультет Киевского университета. Впрочем, молодым людям в ту пору было не до учебы - власть в городе постоянно менялась - немецкие интервенты, Петлюра, Скоропадский, Рада, Директория, Гетманщина... Но столь частая смена властей никак не мешает Борису заниматься любимым делом - рисовать. В 1918 году в киевском журнале "Зритель" появляется подборка шаржей Ефимова. К этому же времени относится и серия карикатур "Завоеватели" - своего рода зарисовки с натуры, своеобразный графический отчет о новейшей истории Киева.


Польские захватчики


Колоритные махновцы

Когда весной 19-го года в Киеве устанавливается Советская власть, молодой художник принимает ее безоговорочно. Он идет работать секретарем редакционно-издательского отдела Народного комиссариата по военным делам Советской Украины. Борис Ефимов руководит выпуском газет, плакатов, листовок. Но приехавший в Киев брат, сотрудник газеты "Красная армия" просит его нарисовать карикатуру для этой газеты. За первой карикатурой последовала вторая, третья ... По собственным воспоминаниям именно тогда Борис Ефимов осознал, что умение смешно рисовать это не баловство и не "хобби", это оружие, которое понадобилось революции.
С 1920 года Борис Ефимов работает карикатуристом в газетах "Коммунар", "Большевик", "Вiсти". Руководит отделом изобразительной агитации ЮгРОСТА (РОСТА - Российское Телеграфное Агентство) в Одессе. Киев тем временем находится в руках белополяков и петлюровцев. Но Борис не верил, что его родной город надолго останется в руках врага и попросил перевода из ЮгРОСТА в политотдел 12-ой армии, стоящей неподалеку от Киева. Он надеялся работать в газете этой армии, но вместо этого его назначают инструктором по изобразительной агитации Управления железнодорожных агитпунктов. В этой должности он пробует себя в новом для себя жанре - принимает участие в создании большого агитационного панно на вокзале в Харькове. Вернувшись в освобожденный Киев, он становится заведующим художественно-плакатным отделом Киевского отделения УкрРОСТА и руководил агитацией Киевского железнодорожного узла.
Одновременно он публикует свои карикатуры в популярных газетах Киева.
А в 1922 году Борис Ефимов перебирается в Москву и становится самым молодым сотрудником газеты "Известия". Его основным жанром становится политическая сатира. Его работы печаются и в других столичных газетах, в том числе и в главной партийной газете "Правда". Героями его карикатур становятся ведущие западные политики. Уже в 1924 году в издательстве газеты "Известия" выходит первый сборник его работ. Кстати, предисловие к этому сборнику и восторженный отзыв на него написал Лев Давыдович Троцкий, в то время еще член ЦК, герой Гражданской войны, один из вождей.


Шарж, забракованный Сталиным

Вождей Ефимов тоже рисует. Но рисует, разумеется, не карикатуры, а дружеские шаржи. Правда, эти шаржи прежде чем опубликовать, требовалось показать самим вождям. Сохранился шарж на Сталина работы Ефимова, но по воспоминанием художника, Сталин его не утвердил - ему не понравилось то, что его нарисовали в огромных солдатских сапогах. Впрочем никаких последствий этот неудачный шарж впоследствии для художника не имел - с чувством юмора у Сталина было все в порядке.


Первый этап перелета на самолете «Крылья Советов» по столицам Европы. Слева направо: М. Кольцов, А. Погодин, В. Зарзар, Б. Ефимов, А. Архангельский, М. Громов. Берлин, 1929 год

В том же 1924 году состоялась первая зарубежная командировка Ефимова. За первой командировкой последовали и другие. Например, в 1929 году он вместе со своим братом Михаилом принимает участие в европейском турне самолета "Крылья Советов" (АНТ-9, один из первых пассажирских самолетов советского производства). У художника появилась возможность "вживую" увидеть героев своих карикатур. Например, он оказался в составе советской делегации, которую принимал Бенито Муссолини.
На протяжении двадцатых-тридцатых годов художник создает галерею ярких и запоминающихся образов европейских политиков - громила Муссолини, клоун Гитлер, мартышка Геббельс, боров Геринг. Этих персонажей рисовали многие советские карикатуристы, но работы Ефимова, благодаря его неповторимому стилю, были одними из самых удачных. Иногда настолько удачными, что становились причиной нот протеста. Один за другим выходят сборники карикатур Ефимова "Лицо врага" (1931), "Карикатура на службе обороны СССР" (1931), "Политические карикатуры" (1931), "Выход будет найден" (1932), "Политические карикатуры" (1935), "Фашизм — враг народов" (1937), "Поджигатели войны" (1938), "Фашистские интервенты в Испании" (1938).



Борис Ефимов и Михаил Кольцов на военных маневрах под Киевом. 1935 год


В декабре 1938 года был арестован Михаил Кольцов, брат художника. Его отозвали из Испании, где он официально числился корреспондентом "Правды", а неофициально был политическим советником, представителем Советского Союза при республиканском правительстве. И, разумеется, выполнял и разного рода "неофициальные" задания. Республиканское правительство состояло из представителей всех разновидностей левых течений Европы, и направлять деятельность этого правительство в нужное русло и было одной из обязанностей Кольцова. Но и с корреспондентской работой он справлялся блестяще - его "Испанский дневник" был одной из самых популярных книг в нашей стране. Ему предъявили стандартные для периода Большого Террора обвинения в шпионаже, а 2 февраля 1940 года он был расстрелян.

Борис Ефимов, как брат врага народа, ждал собственного ареста. Но обвинять его в связях с врагами народа или шпионаже никто не спешил. Правда, в первые дни 1939 года главный редактор "Известий" Яков Григорьевич Селих заявил, что увольнять Ефимова никто не увольняет, но публиковать его работы в газете тоже никто не будет. И Борис Ефимов написал заявление "по собственному желанию". Найти работу по специальности оказалось невозможно. Единственная работа, которую он нашел - создание серий иллюстраций к произведениям Салтыкова-Щедрина по заказу Государственного литературного музея В. Д. Бонч-Бруевича. Но в феврале 1940 года раздался звонок из редакции газеты "Труд" - Ефимову предложили работать в этой газете. Его карикатуры вернулись на страницы советских газет.
А потом было 22 июня 1941 года. Уже на шестой день войны Борис Ефимов принимает участие в создании "Окон ТАСС" - прямого наследника легендарны "Окон РОСТА" времен Гражданской. Плакаты для "Окон" рисуются по горячим следам сразу после получения очередной фронтовой сводки и сразу же уходят в тираж. Помимо плакатов Ефимов продолжает рисовать и карикатуры для ведущих газет. В поисках сюжетов он часто отправляется в командировки на фронт.



Отзывы фронтовиков


В архиве художника сохранились многочисленные отзывы самых требовательных критиков - бойцов с передовой. Приведем несколько таких отзывов:

Уважаемый тов. Ефимов! Рисуйте побольше... Карикатуры — это оружие, могущее не только смешить, но и вызывать горячую ненависть, презрение к врагу и заставляющее еще сильнее драться и уничтожать проклятых гитлеровцев. Дукельский Илья. Полевая почта 68242.

Ваше оружие, оружие советского художника, большая сила в борьбе против немецко-фашистских захватчиков. Если б знали вы, с каким нетерпением ожидаем мы, армейцы, каждый свежий номер газеты "Красная звезда"... П/п 24595. В. Я. Корниенко.

С Новым годом, дорогой т. Ефимов! Группа фронтовиков Н-ской части шлет вам привет и поздравляет с Новым годом. Желаем успехов в вашей плодотворной и большой работе. Трудно передать, с каким нетерпением ждем каждой вашей карикатуры на тех, кто скоро падет под нашими ударами. Недалек тот день, когда мы на немецкой елке будем видеть повешенными главарей гитлеровской Германии. С приветом и добрыми пожеланиями фронтовики Леонтьев, Евсеев, Тлешов и др. П/п 18868.

В годы войны были работы Ефимова, вызвавшие международный резонанс - его карикатуры о втором фронте, печатались и в британских газетах. Более того, содержание этих карикатур пересказывалось по радио. Впрочем, с открытием второго фронта союзники все равно тянули до 5 июня 1944 года, т. е. до момента, когда исход войны был уже очевиден всем.


Карикатура Ефимова, опубликованная в "Манчестер гардиан"

Получил признание в странах союзников и знаменитый сборник карикатур "Гитлер и его свора" (более подробно мы рассказывали о нем здесь). Известный британский карикатурист Дэвид Лоу (с которым Ефимов был знаком лично), так отзывался об этих работах:

"Карикатуры Ефимова, собранные в альбоме, обнаруживают черту, на которую следует обратить особое внимание: их фантазия и творческий метод не представляют никаких трудностей для британского восприятия. По-видимому, русское чувство юмора очень близко к британскому... Русские любят смех, и к тому же смех, понятный нам, британцам.
Возможно, что сборник Ефимова ускорит это открытие, которое в конце концов будет иметь более глубокое влияние на взаимопонимание британского и русского народов, чем целый воз дипломатических нот".

Посмотреть на тех представителей своры Гитлера, кто не покончил с собой по примеру своего фюрера, Ефимову довелось в Нюрнберге на знаменитом процессе. Гитлера Ефимов видел всего один раз, в начале тридцатых, мельком, когда возвращался через Берлин из Парижа в Москву. Он случайно оказался у дворца Гинденбурга (на тот момент он был еще жив) как раз в тот момент, когда из дворца вышел фюрер и торопливой походкой проследовал к своему лимузину. И вот теперь, у Ефимова, одного из аккредитованных советских корреспондентов на процессе, была возможность рисовать "любимых" героев с натуры.


"Гитлер. Зарисовка с натуры." Гитлера Ефимов видел мельком в Берлине в 1933 году

Вот, например, впечатление Ефимова о Германе Геринге, одном из главных фигурантов процесса:

Во время одного из небольших перерывов, когда подсудимых не выводят из зала, случалось подойти к самому барьеру и, стоя в полутора метрах от Геринга (можно рукой достать...), сосредоточенно на него уставиться. Так в террариуме зоопарка вы близко и пристально изучаете шевелящего своими отвратительными кольцами жирного удава, которого, кстати, очень напоминал Геринг своими холодными, злыми глазками пресмыкающегося, лягушачьим ртом, скользящими движениями тяжелого туловища.
Сначала Геринг делает вид, что не обращает никакого внимания на назойливое разглядывание. Потом оно начинает его раздражать, и он нервно отворачивается, метнув исподлобья свирепый взгляд. Наши глаза на долю секунды встречаются, и мне почему-то приходит на память пойманный фельдмаршал Требон из фейхтвангеровского "Лже-Нерона".



Нюрнбергский процесс. Зарисовки с натуры


Нюрнбергский процесс. Зарисовки с натуры.


Нюрнбергский процесс. Художник за работой. Во втором ряду четвертый справа — Борис Ефимов.


Весной 1947 года соавтором одной из работ Ефимова стал ... сам И. В. Сталин. Вот как об этом случае вспоминает сам художник (цитата длинная, но она заслуживает того, чтобы привести ее целиком):
Редактором "Правды" был еще тот же Поспелов, но мне почему-то позвонил редактор "Известий" Леонид Ильичев:
— Вот что, — сказал он, — вам надлежит завтра к 10 часам утра быть в ЦК, в зале, где проходит дискуссия по книге Александрова о западноевропейской философии. Пропуска не надо. Часовой будет предупрежден. Назовите только свою фамилию.
— Одну минуточку, Леонид Федорович, — удивился я, — а какое, собственно, отношение я имею к зап...
— К десяти утра, — повторил Ильичев и положил трубку.
Придя в ЦК, где уже раздавались последние звонки, приглашавшие в зал заседаний, я растерянно озирался в опустевшем фойе, размышляя, зачем мне, собственно, идти слушать эту дискуссию и не лучше ли, поскольку мой приход зафиксирован у караульного, спокойненько вернуться домой.
Но в этот момент ко мне подлетели два запыхавшихся товарища в одинаковых "партийных" габардиновых кителях.
— Вы Ефимов?
Получив утвердительный ответ, они, не говоря больше ни слова, схватили меня под руки и рысью помчались вместе со мной за кулисы через весь переполненный зал, аудитория которого с удивлением смотрела на это странное зрелище. Подведя к дверям одного из помещений, один из них (то был А. Н. Кузнецов, впоследствии министр культуры) сказал:
— Пройдите к Андрею Александровичу, — и внушительно добавил: — К товарищу Жданову.
В этом разъяснении не было тогда никакой надобности — Жданов был тогда достаточно значительной персоной: член Политбюро, секретарь ЦК и к тому же состоял в родстве с Хозяином — сын Жданова Юрий стал вторым мужем дочери Сталина Светланы.
Жданов любезно пригласил меня сесть на один из стоявших у стены стульев и сам уселся рядом.
— Мы вот почему вас побеспокоили, — начал он. — Вы, наверное, обратили внимание на сообщение в газетах о военном проникновении американцев в Арктику под тем предлогом, что из Арктики им грозит "русская опасность"? Товарищ Сталин сказал, что "это дело надо бить смехом". Товарищ Сталин вспомнил о вас и просил переговорить, не возьметесь ли вы нарисовать карикатуру на эту тему.
Не скрою, что при словах "товарищ Сталин вспомнил о вас..." у меня захолонуло сердце. Я слишком хорошо знал, что попасть в орбиту воспоминаний или внимания товарища Сталина смертельно опасно.


Знаменитая карикатура про Эйзенхауэра


Жданов продолжал:
— Товарищ Сталин так примерно представляет себе этот рисунок: генерал Эйзенхауэр с огромным войском рвется в Арктику, а тут же рядом стоит простой американец и спрашивает: "В чем дело, генерал? К чему такая бурная военная активность в этом безлюдном районе?" А Эйзенхауэр отвечает: "Как? Разве вы не видите, что нам отсюда грозит русская опасность?" Или что-то в этом роде.
— Нет-нет. Зачем же что-нибудь другое, — поспешно сказал я. — По-моему, так очень здорово. Позвольте, Андрей Александрович, я так и нарисую.
— Что ж, пожалуйста, — сказал Жданов. — Я так и передам товарищу Сталину.
— Позвольте, Андрей Александрович, только один вопрос.
— Пожалуйста.
— Когда это нужно?
— Когда? — Жданов на секунду задумался. — Ну, мы вас не торопим. Но задерживать особенно не надо.
Уже по дороге домой я начал размышлять над этим туманным ответом. "Мы вас не торопим" — значит, если я нарисую карикатуру через день или два, могут сказать: "Поторопился. Несерьезно отнесся к заданию товарища Сталина. Схалтурил...". Это ох как опасно. А если принести рисунок через четыре-пять дней, могут сказать: "Задержал... Затянул. Не учел оперативности задания товарища Сталина...". Это еще опаснее.
Я решил избрать "золотую середину": приступить к работе завтра, закончить через день и на третий день позвонить в секретариат Жданова, что все готово.
Так я и поступил. Наутро положил большой лист ватмана (обычные рисунки для газеты я делал на четвертушке листа, но в данном случае...) и, не спеша, принялся за работу. Изобразить генерала Эйзенхауэра на "виллисе" у стереотрубы, возглавляющего грозную армаду танков, пушек и самолетов, а также рядом с ним "простого американца" не представило особого труда. Но как изобразить в смешном виде ("...Это дело надо бить смехом...") мифическую "русскую опасность" — предлог для вторжения? Подумав, я нарисовал маленькую юрту, возле которой стоит одинокий эскимос, с удивлением уставившийся на приближающееся воинство. Рядом с ним — маленький эскимосик, держащий популярное в ту пору шоколадное мороженое на палочке, так называемое эскимо. Так же удивленно смотрят на Эйзенхауэра и его армию два медвежонка, олень, морж и... пингвин, который, как известно, в Арктике не водится.
Выполнив весь этот эскиз в карандаше, я решил, что на сегодня этого с меня хватит. Я отложил рисунок в сторону, сладко потянулся и... в эту минуту прозвенел телефонный звонок:
— Товарищ Ефимов? Ждите у телефона. С вами будет говорить товарищ Сталин.
Я встал. После довольно продолжительной паузы я услышал легкое покашливание и знакомый миллионам людей голос:
— С вами вчера говорил товарищ Жданов по поводу одной сатиры. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Понимаю, товарищ Сталин.
— Вы там изображаете одну персону. Вы понимаете, о ком я говорю?
— Понимаю, товарищ Сталин.
— Так вот, эту личность надо изобразить так, чтобы она была, как говорится, вооружена до зубов. Самолеты там всякие, танки, пушки. Вам понятно?
На какую-то долю секунды в отдаленных извилинах мозга промелькнуло нелепое-озорное: "Товарищ Сталин! А я так уже и нарисовал! Сам догадался!" Но вслух я, естественно, ответил:
— Понятно, товарищ Сталин.
— Когда мы можем получить эту штуку?
— Э-э... Товарищ Жданов сказал, что не надо торо...
— Мы хотели бы получить это сегодня к шести часам.
— Хорошо, товарищ Сталин.
— В шесть часов к вам приедут, — сказал Хозяин и положил трубку.
Я взглянул на часы — половина четвертого, потом с ужасом посмотрел на рисунок. Надо было еще уточнить разные детали, пока только эскизно намеченные карандашом, потом обвести весь этот сложный многофигурный рисунок тушью, стереть следы карандаша, написать текст — работы, по меньшей мере, на целый день. И я почувствовал себя в шкуре шахматиста, попавшего в жесточайший цейтнот, когда нет ни одной лишней секунды на обдумывание, поиск вариантов, исправление ошибок, а надо делать только самые точные, единственные, безошибочные ходы. Но у шахматиста остается возможность отыграться в другой партии. У меня такой возможности не было. Я знал, что Хозяин не любит, когда не выполняют его указания. Когда ему доложат, что рисунок к сроку не получен, он, скорее всего, поручит товарищу Берии "разобраться". А Лаврентию Павловичу Берии понадобится не более сорока минут, чтобы выбить из меня признание, что я сорвал задание товарища Сталина по заданию американской разведки, на службе которой состою много лет. Тем более что при феноменальной памяти, вернее злопамятности, Сталина он отлично знал, что я родной брат Михаила Кольцова, который был по его указанию арестован и расстрелян как "враг народа" еще до войны. Кто мог знать, как поступит в том или ином случае этот страшный, непредсказуемо капризный человек... Но, видно, так мне было на роду написано, что каким-то чудом я успел закончить рисунок и вручить его приехавшему ровно в шесть часов фельдъегерю.
Следующий день прошел без всяких событий, но наутро раздался телефонный звонок: "Товарищ Жданов просит приехать к нему в ЦК к часу дня".
"Зачем я мог понадобиться? — подумал я. — Если рисунок не понравился, то зачем бы стали меня вызывать? Чтобы поставить об этом в известность? Вряд ли возможны такие церемонии. Просто вызвали бы другого художника, скорее всего, Кукрыниксов. А если понравился? Тогда в лучшем случае известили бы через секретаря по телефону. Нет, тут явно речь может идти о каких-то поправках. Каких же? Можно предположить два варианта. Первый: Сталин нашел, что мало похож Эйзенхауэр, которого я недавно видел, — тот приезжал в Москву и стоял рядом с Хозяином на параде физкультурников. Второй: не похоже изображенное мною на рисунке северное сияние. Я тщательно перерисовал его из Большой советской энциклопедии, но ведь Сталин его созерцал лично в Туруханской ссылке".
Жданов любезно пошел мне навстречу из глубины своего огромного кабинета и, дружелюбно поддерживая за талию, подвел к длиннющему столу заседаний, стоящему перпендикулярно к монументальному письменному столу. Именно на столе заседаний я увидел свой рисунок.
— Ну, вот, — сказал он, — рассмотрели и обсудили. Есть поправки. Они сделаны рукой товарища Сталина, — добавил Жданов, многозначительно посмотрев на меня. Я молча склонил голову.
— Кстати, — продолжал он, — полчаса назад товарищ Сталин звонил и спрашивал, пришли ли вы уже. Я сказал, что вы уже здесь и ждете у меня в приемной.
"Фантасмагория, — подумал я. — Кошмарный сон. Сталин спрашивает Жданова обо мне... Ну и ну... Рассказать об этом — кто поверит?.."
Посмотрев еще раз на свой рисунок, я сказал:
— Андрей Александрович! Насколько я вижу, поправки, в общем, относятся больше к тексту, а по рисунку, как будто...
— Да, да, — сказал Жданов, — по рисунку в общем нет возражений. Правда, некоторые члены Политбюро высказывали мнение, что у Эйзенхауэра слишком акцентирован зад. Но товарищ Сталин не придал этому значения. Да, по рисунку все в порядке.
Какие же поправки были внесены в мой рисунок "рукой товарища Сталина"? Прежде всего, сверху листа было красным карандашом начертано печатными буквами "ЭЙЗЕНХАУЭР ОБОРОНЯЕТСЯ" и подчеркнуто легкой волнистой линией. Ниже, где-то под ногами удивленного эскимоса, тем же красным карандашом написано "Се"... Но тут красный карандаш, видимо, сломался, дальше уже простым (черным) — "...верный полюс", а пониже, по краям рисунка, — "Аляска" и "Канада".
— Товарищ Сталин сказал, — пояснил мне Жданов, — надо, чтобы было абсолютно ясно, что это Арктика, а не Антарктика.
Затем Хозяин взялся за написанный мною под рисунком текст. Слова "бурная активность" он заменил на "боевая активность", а "в этом мирном районе" — на "в этом безлюдном районе". В написанном мною "...какие здесь сосредоточены силы противника" он, подобно заправскому литредактору, одним решительным штрихом переставил слова, так что получилось — "...какие силы противника сосредоточены здесь".
Фразу "Один из противников уже замахнулся на нас гранатой" (этим я хотел юмористически "обыграть" шоколадное эскимо в ручонке эскимосика), Вождь вычеркнул целиком и вместо нее написал: "Как раз отсюда идет угроза американской свободе". Вождь и Учитель этим, однако, не удовлетворился: когда он звонил Жданову и спрашивал обо мне, то заодно велел в последнем предложении зачеркнуть начальные слова "как раз" и вместо них написать "именно", что Жданов и исполнил.
С этими поправками карикатура "Эйзенхауэр обороняется" была через два дня напечатана в "Правде". Надо сказать, что от внимания читателей не ускользнул изображенный среди обитателей Арктики пингвин. Посыпались ехидные замечания, но, когда стало известно, что рисунок одобрен Хозяином, критики прикусили языки и наличие пингвинов в районе Северного полюса было таким образом высочайше узаконено. А карикатура вошла в историю многолетней "холодной войны" как одна из первых сатирических стрел, запущенных в бывших союзников по антигитлеровской коалиции".


После Великой Отечественной Борис Ефимов плодотворно работал еще более полувека. Перечисление званий и наград, которых был удостоен этот художник займет слишком много места - и Государственные премии, и Звезда Героя Социалистического Труда, и три ордена Ленина, и три ордена Трудового Красного Знамени... Одной из последних наград художника стал орден Петра Великого I степени. После 107-го (!) дня рождения был назначен главным художником газеты "Известия".



108 день рождения


   Были у него и многочисленные критики - его упрекали в том, что он всю жизнь обслуживал власть. Например, дружил с Бухариным, а потом разоблачал его в своих карикатурах, был одним из тех, кто провожал Троцкого в ссылку, а потом разоблачал и его. А в годы перестройки рисовал карикатуры уже на Сталина. Однако, его карикатуры - это своеобразная хроника, отображающая все главные события в истории нашей страны на протяжении почти целого столетия. Главное-не просто смотреть,но еще и осмыслять!
Он умер на 109 году жизни 1 октября 2008 года. Ему довелось застать последние дни девятнадцатого столетия, прожить весь двадцатый век и застать новое тысячелетие.