| Более подробно см.здесь: http://www.ermanok.net/news/comment.php?1611 (далее выдержки из статьи) …………………………………………………. 11 февраля 1829 года Грибоедов зверски убит мусульманами-фанатиками, захватившими русскую миссию в Тегеране. Его молодая жена Нина Чавчавадзе на семнадцатом году жизни надела черное платье и не снимала его 28 лет. В Тифлис Грибоедов приехал в угнетенном состоянии духа. И дело было даже не в том, что поездка в Персию страшила его. Он так и сказал Пушкину: "Вы не знаете этих людей: вы увидите, дело дойдет до ножей". И о степени своего героизма Александр Грибоедов уже не волновался. Это он в начале персидской войны, вдруг заподозрив в себе постыдную трусость, выскочил на холм, обстреливаемый особенно сильно, и простоял отмеренный им самим срок под свистом пуль и снарядов. Помнится, и на дуэли, когда Якубович прострелил ему руку, труса не праздновал. Просто ожидаемая опасность заставила оглянуться на пройденный путь с обычным в таких случаях вопросом: "Что сделано?" Да, "Горе от ума" и Туркманчайский договор отменно удались. Но теперь он послан в Персию, чтобы следить за выполнением договора, и многое там придется делать так, как делать бы не следовало. Для того ему и дали этот "павлиний" чин министра-посланника...
Романтизм и сентиментализм всегда вызывали у Грибоедова ядовитейшую улыбку. Но история его любви, совпавшая с этим сложным периодом жизни, началась именно по законам сентиментализма... Отец семейства – Чавчавадзе А.Г. , знаменитый поэт, образованнейший человек, и своим дочерям, Нине и Екатерине, дал прекрасное образование. В культурной и гостеприимной семье Чавчавадзе, в этом "приюте муз и вдохновенья", по словам современников, каждый мог найти духовную пищу, вести душевную беседу с крупнейшими грузинскими деятелями того времени и с его образованными и обаятельными дочерьми-красавицами, которые так же свободно говорили по-русски и по-французски, как на своем родном языке. Они проявляли живой интерес к литературе и искусству, превосходно играли на национальных инструментах и на фортепиано, великолепно пели песни на слова грузинских и русских поэтов.
Описывая тбилисских красавиц начала 30-х годов XIX века, Ф.Ф. Торнау замечает, что среди них "как две звезды первой величины светили Нина Грибоедова и сестра ее Катерина", и далее: "Лучистые глаза Катерины Александровны и ее чудная улыбка жгли мне сердце, томная красота и ангельский нрав Нины Александровны обливали его целительным бальзамом; к одной стремились глаза и сердечные чувства, к другой влекло душу непреодолимой силой". Русский чиновник К.А. Бороздин, который очень хорошо знал семью Чавчавадзе (впоследствии в течение двух лет он был воспитателем малолетних детей Екатерины Чавчавадзе), пишет: "Обе они были замечательными красавицами и кружили головы всей тогдашней тифлисской молодежи".
Сам Грибоедов называл жену "мадонной" по неземным и чудным глазам Нины Александровны. И рядом с ней прелестный контраст был в сестре ее, олицетворявшей собой пылкость, веселость, остроумие, в глазах ее блистал огонек. Современники считали, что Екатерина красивее Нины, но по духовной красоте и обаянию жена Грибоедова была совершеннее. Катенька являлась воплощением веселости и жизнерадостности, Нина – спокойного величия и сдержанности. Младшая прелестница – смелая и резвая – волновала и будоражила молодые сердца, старшая же красавица — добрая и ласковая, на редкость чуткая и сердечная – вызывала к себе безграничное уважение и восхищение. Нину Чавчавадзе, дочь друга, Грибоедов знал с детства, учил игре на фортепиано. И вдруг увидел уже девушку – с прекрасными глазами и нежным лицом. Поговаривали, что есть уже у Нины и настойчивый обожатель, почти жених – Сергей Ермолов, сын грозного генерала Ермолова. Да, в одну минуту, как в сентиментальных любовных романах, он, опытный дипломат, известный писатель, вдруг влюбился, как мальчишка.
"В тот день, – писал Грибоедов, – я обедал у старинной моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзе. Загляделся на нее, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из стола, я взял ее за руку и сказал ей по-французски: "Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам".
Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я усажу ее за фортепиано. Мы взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благословили..."
Когда позже Сонечка Орбелиани, давняя подруга, пыталась выведать у нее подробности того вечера, Нина смущенно опускала ресницы, теребила кончик газового шарфа и говорила тихо: "Не знаю, право же, не знаю! Как во сне!" Потом, спохватившись, найдя слова, добавляла: "Как солнечным лучом обожгло!"
Крестная матушка, Прасковья Николаевна, смеясь, подтвердила: "И точно, затмение солнечное на вас обоих нашло, иначе – как объяснить?! С бухты-барахты, пошли было передохнуть перед болтовней кофейной, а тут тебе, нате, пожалуйста, бегут-летят: "Ниночка-невеста!" – и, одаривая всех счастливым, лучистым взглядом, я норовила тихонько перекрестить любимицу-воспитанницу свою. Та не избегала ее ласковых объятий, как прежде, понимая, что благословение Крестной для нее будет теперь значительнее, нежели когда-либо".
Двадцать второго августа в Сионском соборе в Тифлисе их венчали. Иерей записал в церковной книге: "Полномочный министр в Персии Его императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора князя Александра Чавчавадзе".Накануне у поэта были жестокие приступы малярии. Один из них случился во время самого венчания – выпавшее из дрожавшей руки кольцо всех смутило...
Есть легенда, что сразу после свадьбы и нескольких дней торжеств молодые супруги уехали в Цинандали, имение Чавчавадзе в Кахетии. В известиях о Грибоедове есть десятидневный перерыв – с 26 августа, когда состоялся бал у военного губернатора Тифлиса генерала Сипягина, и до 6 сентября, которым помечено письмо к одному из друзей. Так что пребывание "там, где вьется Алазань", где воздух напоен ароматом цветов, аллеи тенисты и над высоким обрывом стоит полуразрушенная церковка (в ней, говорят, молодые отслужили благодарственный молебен), вполне возможно... Где, как не здесь – в доме, в котором более тридцати прохладных комнат, а с широкой веранды в ясный день видны лиловые горы и белые вершины Кавказа – где же еще было пролететь "медовой неделе".
Александру необходимо было уезжать в Персию. Нина решила ехать с ним. Пока шли приготовления к отъезду, молодые супруги часто гуляли по окрестностям. Любимым местом стал подъем от Сололакского ручья к горе Мтацминда. Как-то во время прогулки Грибоедов сказал:
– Если что случится со мной, похорони останки мои вот здесь.
– О, нет, мой Александр! – воскликнула она. – Оставь печаль, мы будем жить вечно. И любовь наша не померкнет, как не померкнет твой поэтический дар.
Влюбленный в юную жену, Грибоедов пишет Варваре Миклашевич: "Женат, путешествуем с женой с огромным караваном, ночуем под шатрами на высотах гор, где холод зимний. Нинуша, моя жена, не жалуется, всем довольна... Полюбите мою Ниночку. Хотите ее знать? В Эрмитаже… есть Богородица в виде пастушки Мурильо – вот она"… О нежности, с которой Александр относился к своей "мурильевской пастушке", говорит и одно из последних писем к Нине: "Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя – и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться богу, чтобы нам после того никогда не разлучаться".
Молодая чета отправилась в Персию с большой свитой. В караване было сто десять лошадей и мулов, ночевали в шатрах на вершинах гор, где царил зимний холод. В Эчмиадзине состоялась пышная встреча. Армянские монахи вышли с крестами, иконами и хоругвями. Грибоедов заночевал в монастыре и начал письмо к своей петербургской приятельнице Варваре Семеновне Миклашевич, в котором хвастался прелестью, игривостью своей молодой жены. А она в этот момент заглядывала ему через плечо и вдруг сказала: "Как это все случилось? Где я и с кем! Будем век жить, не умрем никогда!" Это было само счастье, и письмо осталось неоконченным... 
После Эчмиадзина ждали Грибоедовых в освобожденном русскими городе Эривань. Встречали пятьсот всадников, ханы, армянское и православное духовенство, полковая музыка. Восемь дней пролетели как один. Приехал тесть Александр Чавчавадзе, теперь начальник Эриванской области. Отец и мать Нины проводили Грибоедовых и в семи верстах от города простились с любимым зятем навсегда...
Не желая подвергать Нину опасности в Тегеране, Грибоедов на время оставил жену в Тавризе – своей резиденции полномочного представителя Российской империи в Персии, и поехал в столицу на представление шаху один.
Въезд в город пришелся на воскресенье 5-го дня месяца реджеб, когда солнце стоит в созвездии Скорпиона. В глазах персов это было дурным знамением и сразу вызвало неприязнь населения. Обстановка же и без того была угрожающей. Оберегая интересы России, министр-посланник, однако, настаивал, чтобы не давили на Персию так сильно с уплатой контрибуций. Но в Петербурге были другого мнения и требовали, чтобы Грибоедов держался как можно тверже. Он так и делал, не угождал, не льстил и, что для персов было особенно обидно, не давал и не брал взяток. За это его прозвали "сахтир" – жестокое сердце".
ТЕГЕРАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ. Тоскуя по молодой жене, Грибоедов купил красивую чернильницу, отделанную фарфором, и отдал граверу с текстом на французском языке: "Пиши мне чаще, мой ангел Ниноби. Весь твой. А.Г. 15 января 1829 года. Тегеран". Потом было письмо к Макдональду, коллеге, представителю Англии в Иране, и его супруге, с которой в Тавризе общалась Нина. Александр очень беспокоился о жене и терзался тем, что вынужден оставлять ее одну в нездоровье – Нина очень тяжело переносила беременность. "Через восемь дней я рассчитываю покинуть столицу", – писал Грибоедов, имея в виду отъезд из Тегерана в Тавриз. Но этому не суждено было случиться... 30 января Грибоедова, а с ним пятидесяти человек растерзала толпа религиозных фанатиков, которых бесила настойчивость русского посла в вопросе возвращения пленных, подданных России, на родину.
Попытка иранских друзей вывести российского посланника и тех, кто был с ним, через подземный ход не удалась. Александр Сергеевич Грибоедов пал на поле брани с обнаженной саблей в руке. Бесчинствующая толпа таскала его изуродованный труп по улицам несколько дней, а потом бросила в общую яму, где уже лежали тела его товарищей.
СТРАШНОЕ ИЗВЕСТИЕ. Когда русское правительство потребовало вернуть тело Грибоедова в Россию, его опознали лишь по руке, простреленной пулей Якубовича...
А Нина тем временем оставалась в Тавризе. Окружающие, боясь за нее, скрывали страшную весть. Говорили, что она должна ехать в Тифлис, дескать, Александр Сергеевич занемог, уехал туда и велел следом отправляться и ей. Нина отвечала: "Пока не получу письмо от мужа, никуда не тронусь". И лишь 13 февраля по настоятельной просьбе матери она покинула Тавриз. В Тифлисе Нина узнала, что муж мертв, и у нее случились преждевременные роды. Об этом в ее письме Макдональдам в Тавриз: "После моего приезда, когда я едва отдохнула от перенесенной усталости, но все более и более тревожилась в невыразимом, мучительном беспокойстве зловещими предчувствиями, сочли нужным сорвать завесу, скрывающую от меня ужасную правду. Свыше моих сил выразить Вам, что я тогда испытала. Переворот, происшедший в моем существе, был причиной преждевременного разрешения от бремени. Мое бедное дитя прожило только час и уже соединилось со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь, найдут место и его добродетели, и все его жестокие страдания. Все же успели окрестить ребенка и дали ему имя Александр, имя его бедного отца..."
На семнадцатом году жизни надела Нина Грибоедова черное платье и не снимала его 28 лет, до самой могилы. Грузинские женщины часто ходят в черной одежде, так что ее вдовий наряд удивлял лишь в первые годы. В 1857 году в Тифлисе вспыхнула холера. Нина отказалась уехать из города и, ухаживая за своими родственниками, заболела сама и умерла.
...Высоко над Тбилиси, в монастыре св. Давида, что на горе Мтацминда, покоится их прах. Сюда, к увитой плющом нише с двумя могилами, приходит много людей. На одном из надгробий, обхватив распятье, рыдает коленопреклоненная женщина, отлитая из бронзы. Все свое великое и трепетное чувство вложила Нина в слова, горящие на холодном и тяжелом черном камне: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!"
Трудно назвать другой пример столь поэтической и трагической любви! В августе 1828 года она в 16-летнем возрасте надела подвенечное платье, а несколько месяцев спустя – траурное.
Любовь Грибоедова и Нины Чавчавадзе вдохновила писателей на создание многих прекрасных произведений. Но, пожалуй, самое первое, сильное и глубоко поэтическое творение принадлежит самой Нине Чавчавадзе. И написано оно не на бумаге. Высоко, на горе Мтацминда воздвигла она замечательный по замыслу и выполнению памятник – превосходное произведение искусства, рассказывающее о трагически оборванной любви. |
Ум и дела твои бессмертны в памяти русской.
Но для чего пережила тебя любовь моя!
|
Как много смысла в этой лаконичной надписи на мраморном памятнике Грибоедову! И какое неутешное горе олицетворяет вылитая из бронзы фигура коленопреклоненной рыдающей женщины!
Выполняя желание мужа о погребении на Мтацминде, которую он называл самым поэтическим местом Тифлиса, Нина Чавчавадзе вложила в памятник всю свою душу, словно желая оживить камень и металл.
Лермонтов, конечно, видел этот замечательный памятник, своего рода символ верности любви и дружбе. Известно, что "самое поэтическое место Тифлиса" после погребения Грибоедова стало и священным местом. Так, Пушкин в 1829 году посетил, по словам мемуариста Н.Б. Потоцкого, "еще свежую тогда могилу Грибоедова, перед коей Александр Сергеевич преклонил колена и долго стоял, наклонив голову, а когда поднялся, на глазах были заметны слезы".
Проходит восемь лет. Тифлисскую общественность потрясает весть о гибели Пушкина. И вот, находящийся здесь ссыльный, писатель-декабрист А.А. Бестужев-Марлинский поднимается на могилу Грибоедова, чтобы отслужить панихиду "за убиенных" двух Александров. А вскоре в семье Чавчавадзе тепло принимают другого ссыльного декабриста, поэта А.И. Одоевского, который, как свидетельствует мемуарист А.Е. Розен, "часто хаживал на могилу друга своего Грибоедова".
Вся жизнь Нины, после смерти Грибоедова, была посвящена, по словам К.Бороздина, "родным и друзьям, вся она была одним лишь благотворением, она была ангелом-хранителем всего семейства. Существо, которому поклонялись все, начиная с управляющих и наместников Кавказа до самых маленьких людей. Нина носила с собою какую-то особую атмосферу благодушия, доступности, умения войти в нужду каждого, и эти нужды других она всегда делала своими. Популярнее ее никого не было в то время".
В то время на всем Кавказе не было другой женщины, которой было бы посвящено столько восторженных слов, сколько "невесте Севера".
"Видел ли я что-нибудь подобное? – написал о ней Синявин Н.Д. – Нет, в мире не может существовать такого совершенства: красота, сердце, чувства, неизъяснимая доброта! Божусь, никто с ней не сравнится".
Известный нумизмат и общественный деятель М.П. Баратаев восклицал:
|
Нина — земное совершенство,
Нина — райское блаженство.
|
А генерал Л.Альбрандт писал из Геленджика Г.Чиляеву в Тифлис в 1848 году: "Улыбка Нины Александровны все ли так хороша, как благословение?.. При свидании скажите ей, что и здесь, за дальними горами, я поклоняюсь ей, как магометанин солнцу восходящему".
Мы знаем, что Ниной восторгался и Лев Сергеевич Пушкин (брат великого поэта), который весной 1835 года пятнадцать дней гостил в цинандальском имении Чавчавадзе.
Ее воспевали в стихах Г. Орбелиани и Я.Полонский, Г.Эристави и И.Кереселидзе, Д.Туманшивили и Д.Бериев и другие поэты.
Легко себе представить, какое впечатление произвела вдова Грибоедова на Лермонтова, какой идеал женщины он видел в ее лице. Ее верность памяти мужа, твердость характера и высокие человеческие качества не могли не вызвать в Лермонтове восхищения и благоговения. Светлая личность Нины, ее духовная стойкость поистине могли служить редким для всех "примером не бесполезным".
Это она почти три десятилетия молча страдала и носила в сердце "немую любовь" к погибшему Грибоедову. Мужественная, сдержанная, Нина без какой-либо экзальтации хранила горе глубоко в своей душе.
БЕССМЕРТИЕ ЛЮБВИ. Страна смирилась с потерей гения, но молодая вдова оставалась безутешной в своем горе. Первые шаги ее были направлены на то, чтобы воздвигнуть на его могиле подобающий памятник, и 23 апреля 1830 года она обратилась с письмом к Ф. Булгарину, прося у него совета, как у близкого друга покойного мужа: "До сего времени я не могла сделать никакого распоряжения о сооружении памятника над могилой покойного, при том же здесь и нет возможности исполнить сие согласно с моим желанием, – объяснила она причину своего обращения. – Уверена, что Вы не оставите поручить сие художнику, который мог бы изобразить достоинства Александра Сергеевича, несчастную его кончину и горесть друзей его..." К письму она прилагала архитектурный рисунок предполагаемого места, где должен быть сооружен мавзолей.
На все издержки, в том числе и доставку памятника в Тифлис, Нина полагала вложить 10 тысяч рублей ассигнациями. Более значительная сумма требовалась для разборки скалы, сооружения мавзолея, обрамленного гранитом, и часовни над ним. С этой целью она с отцом выезжала в Петербург, а затем остановилась ненадолго в Москве, чтобы обсудить планы с матерью и сестрой покойного мужа.
Разработку скульптурной композиции памятника поручили выполнить известному в то время в Петербурге скульптору Демут-Малиновскому, а изготовить его – в мастерской итальянца Кампиони, которая находилась в Москве, у Кузнецкого моста, на Неглинной.
Полностью осуществить замысел Нине так и не удалось. В 1832 году раскрылся антиправительственный заговор, в котором участвовали грузины, мечтавшие о независимости страны. К ним причислили и генерал-майора Александра Чавчавадзе, еще в молодости его как неблагонадежного сослали в Тамбов, но вскоре простили и разрешили переехать в Петербург. На этот раз отставного генерала и признанного в Грузии поэта, в кругу которого бывали в числе других и "заговорщики", вновь отправили в ссылку, но уже в Костромскую губернию.
Возникшие при этом материальные затруднения вынудили Нину обратиться к тифлисскому гражданскому губернатору Нико Палавандишвили с просьбой о содействии перед экзархом Грузии Моисеем, который сменил экзарха Иону: "Прежде я имела намерение возобновить всю Мтацминдскую церковь Святого Давида на свой счет. Но сие не было утверждено в свое время духовным начальством, то и в имевшихся у меня к тому средствах последовала значительная перемена. Поэтому я не только воздвигнуть новую церковь, но и исправить вполне старую, не имею уже возможность. Посему я ныне принуждена ограничиться сооружением только памятника над прахом покойного мужа моего, статского советника Грибоедова, на что и покорнейше прошу Ваше сиятельство испросить мне благословение Высокопреосвященного экзарха Грузии".
Ответ оказался неутешительным, о чем Палавандишвили поставил в известность Нину Грибоедову: "Высокопреосвященный Моисей, архиепископ экзарх Грузии, видя из сообщенного мне отзыва Вашего, милостивая государыня, что по изменившимся обстоятельствам вы принуждены ныне ограничиться сооружением только памятника над прахом покойного мужа вашего. Отношением от 27 февраля № 235 отвечал мне, что при настоящем положении ветхой Мтацминдской церкви никак предлагаемого памятника устроить не можно, дабы тяжестью оною и совсем не разрушить оной".
Священнослужители отказали, Нина была в отчаянии. В довершение всего она получила известие из Москвы, из которого следовало, что памятник, заказанный ею, уже находится в пути.
Тогда она вновь, заручившись поддержкой тифлисского губернатора, обратилась к военному начальству с просьбой освидетельствовать место захоронения супруга и дать заключение по поводу устойчивости основания церкви святого Давида во время проведения работ по установке памятника.
Она сама сопровождала офицера, который занимался расширением дороги и имел богатый опыт по этой части. После осмотра местности и скального грунта он дал удовлетворивший вдову ответ.
И, наконец, в июне 1833 года, после заключения инженеров-специалистов о том, что установка памятника на могиле не грозит, как утверждали духовные лица, разрушению Мтацминдской церкви, экзарх Грузии дал свое разрешение на его установку.
Пьедестал из черного мрамора и бронзовое изваяние плачущей вдовы, охватившей руками крест, и поныне находятся над могилой Александра Грибоедова. "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя" – гласит до боли трогательная надпись на восточной грани пьедестала, а на западной – Незабвенному его Нина".
13 июня 1857 года Нина Грибоедова, обращаясь в письме к Николаю Муравьеву-Карскому, с супругой которого она воспитывалась в доме Ахвердовой, благодарила за присланные ей из Италии подарки. Одновременно сообщала об отъезде сестры Катеньки из Тифлиса к себе в Мегрелию, куда и она в скором времени собирается, намереваясь погостить у нее в Зугдиди.
Судьба же распорядилась иначе. Разразившаяся в грузинской столице холера не только нарушила все планы, но и оборвала ее жизнь. Три дня Нина пылала жаром, но и в полубреду не подпускала к себе никого, боясь за близких ей людей. На четвертый день ее не стало.
Четвертого июля газета "Кавказ" с прискорбием сообщала: "Наше общество понесло значительную потерю. В прошлую пятницу, 28 июня после краткой болезни скончалась Нина Александровна Грибоедова, урожденная Чавчавадзе. Отпевание тела происходило в прошлое воскресенье в Кашветской Георгиевской церкви, при стечении всех уважавших прекрасную личность покойной, бывшей всегда украшением лучших салонов и столь рано похищенной смертью из их круга. Тело Нины отнесено на руках в монастырь Святого Давида и положено в одном склепе рядом с супругом".
Вдоль Дворцовой улицы, мимо здания русского наместника медленно взбиралась на гору скорбящая толпа. Ни беспощадная эпидемия, ни жаркое (июльское) солнце, ни крутой подъем не остановили тех, кто пришел проститься с этой благородной и прекрасной женщиной, до конца жизни остававшейся преданной любимому мужу.
Глубоко переживая кончину сестры, не прожившей и 45 лет, Екатерина Дадиани сообщала тогда Николаю Муравьеву-Карскому в Рим, где пожилой генерал и друг семьи Чавчавадзе отдыхал с женою Софьей и детьми: "Дорогой сестры моей Нины уже нет. Я лишилась моего ангела... В Тифлисе холера у меня похитила ее и тем лишила единственного моего друга".
Получив печальное известие, Муравьев-Карский, глубоко соболезнуя о кончине близкого ему человека, в конце ответа Екатерине сделал приписку: "Я не знал в жизни женщины более кроткой и добродетельной,
Вот еще материал о ней и ее встрече с Лермонтовым: http://cbs2cao.ru/content/griboedov3 04 сентября 1812 года в нескольких десятках километров от благословенного Бодбэ, на северном краю Алазанской долины, в одном из родовых имений князей Чавчавадзе, в усадьбеЦинандали родилась Нина Александровна Чавчавадзе – в будущем жена русского драматурга и дипломата Александра Грибоедова. Еще в ранней юности грузинская княжна отличалась необыкновенной красотой, изысканностью манер и душевной добротой. Отцом Нины был Чавчавадзе Александр Гарсеванович (грузинский князь Александр Григорьевич) – генерал-лейтенант (1784-1846 гг.). Он участвовал в походах 1812-1814 гг. Во время персидской войны, после взятия русскими Эривани, он был назначен начальником вновь приобретенной области. В последние годыжизни Александр Григорьевич Чавчавадзе был членом Главного управления Закавказского края. Пользовался большой популярностью в Грузии и сделал много для своей страны полезного. Он был поэт, значительная и лучшая часть грузинских песен принадлежат его перу, им же, в прекрасных стихах, переведены на грузинский язык некоторые произведения знаменитых иностранных писателей. Имя свое Нина Чавчавадзе получила в честь почитаемой и любимой в Грузии святой равноапостольнойНины. Первоначально князь подумывал, что в случае рождения дочери он даст ей имя высокочтимой им императрицы Екатерины Второй, своей крестной матери. Но Екатериной предстояло стать следующей дочери князя, которая появилась на свет четырьмя годами позже. Сестры заметно отличались друг от друга: Нина была натурой поэтичной, чувствительной, мягкой. Екатерина же –гордой и холодно-рассудительной. Столь же различными оказались и их судьбы: Екатерина стала правительницей Мингрелии, а Нина – глубоко несчастной женщиной, мыкающей неутешное горе по мученически убиенному супругу. С 1822 года по 1826 год -Александр Грибоедов, служил в Тифлисе секретарем по иностранной части при генерале Алексее Петровиче Ермолове. Тифлис – любимый город Александра Сергеевича. В Тифлисе перед А.С. Грибоедовым были открыты двери многих знаменитых домов. В том числе открыт был дом князя Александра Чавчавадзе, с которым А.С. Грибоедов близко сошелся, служа у А.П.Ермолова. Тогда Александр Грибоедов впервые увидел старшую дочь князя Нину. Александр Грибоедов часто посещал семью князя, давал его одиннадцатилетней дочери Нине уроки музыки и уроки французского. Уже с этого времени Грибоедов называл свою будущую жену «любимицей Нино» и испытывал к ней нежную симпатию. В 1826 году А.С. Грибоедов уехал в Петербург. Несколько лет он не был в Тифлисе и не видел Нину. 15 апреля 1828 года министр иностранных дел К.В. Нессельроде назначает министром-резидентом (посланником) в Персию А.С. Грибоедова. 5 июля 1828 года А.С. Грибоедов приехал в Тифлис. 16 июля 1828 года А.С. Грибоедов был в гостях у давней своей приятельницы Прасковьи Николаевны Ахвердовой, вдовы известного боевого генерала. В этот день в гости к П.Н. Ахвердовой пришла юная Нина Чавчавадзе. Грибоедов заметил ее и был удивлен: перед ним, в богатом грузинском наряде, предстала не девочка, какуюон видел последний раз несколько лет назад, а высокая стройная девушка с плавными грациозными движениями, с огромными черно-карими глазами, в которых светилась доброта и нежность. Дипломат был поражен красотой выросшей Нины. В этот же день 16 июля 1828 года Грибоедов решил признаться ей в любви, он волновался. «…Щеки у меня разгорелись, дыхание занялось, я не помню, что начал ей бормотать,- писал А.С. Грибоедов Фаддею Булгарину,- и все живее и живее, она заплакала, засмеялась». Таким образом, Нина согласилась стать его женой. Тут же было получено благословение как родной матери, так и той, что по праву считалась второй матерью, то есть Прасковьи Николаевны Ахвердовой. Срочно послали курьера к отцу – отец командовал войсками в Эривани (так тогда назывался Ереван). Ответ князя пришел быстро, и, само собой, положительный. Позже Грибоедовпишет А.Жандру и его жене: «Полюбите мою Ниночку. Хотите знать ее?.. в Эрмитаже, тотчас при входе, направо, есть Богородица в виде пастушки Murillo, - вот она». Июль - август 1828 года - А.С. Грибоедов выезжает в штаб-квартиру Паскевича (сменившего « по высочайшему повелению» Ермолова, впавшего уже в немилость) под Ахалцихе с просьбой разрешить его свадьбу с Ниной Чавчавадзе, так как по законам Императорской России чиновник или служащий не могли вступить в брак без дозволения начальства. Паскевич дал разрешение, хотя формально не был его начальником. Но Нессельроде был далеко в Петербурге, а А.С. Грибоедов ждать не мог. Его миссия в Персию затягивалась. К тому же в это время А.С. Грибоедов заболел лихорадкой, а невеста так преданно, так самозабвенно ухаживала за своим нареченным, что тот, почувствовав себя чуточку лучше, решил незамедлительно обвенчаться. Вечером 22 августа 1828 года в тифлисском Сионском соборе состоялось венчание статского советника, кавалера Александра Грибоедова и грузинской княжны Нины Чавчавадзе. Грибоедов не успел выздороветь после болезни, и во время венчания был настолько слаб, что даже уронил обручальное кольцо. «Дурная примета!" – подумал Грибоедов, но быстро овладев собой, поднял кольцо, надел его на прелестный палец невесты. Глаза ее сияли. Поэтому Грибоедов тут же забыл про дурную примету. - августа 1828 года состоялся бал у военного губернатора Тифлиса
генерала Сипягина. Бал был таким пышным и грандиозным, что удивил даже грузин. Для большей части грузинского общества того времени породнение двух дворянских родов – грузинского и русского – символизировало долгожданное объединение самих государств и поэтому приветствовалось. 26 августа 1828 года сразу после свадьбы и бала молодые супруги уехали в Цинандали, имение Чавчавадзе в Кахетии. Так прошла «медовая неделя» новобрачных. 9 сентября 1828 года молодая чета и все посольство выезжает из Тифлиса. К концу сентября 1828 года о свадьбе А.С. Грибоедова стало известно в чиновном Петербурге. Канцлер Нессельроде недоволен. Он донес императору о скандальной свадьбе. Николай Iпринял решение: считать брак А.С. Грибоедова законным. 7 октября 1828 года русское посольство во главе с А.С. Грибоедовым приехали в Тавриз, в резиденцию полномочного представителя Российской империи в Персии. 9 декабря 1828 года не желая подвергать Нину опасности в Тегеране, Грибоедов на время оставил жену в Тавризе и поехал в столицу на представление шаху один. Ежедневно писал Грибоедов в Тавриз своей юной жене. За две недели она получила 9писем. Они полны душевного сочувствия, нежности, любви. 24 декабря 1828 года в Казбине было написано последнее письмо, дошедшее до Нины Александровны и таким образом до всех нас. Он откровенно признавался Нине как самому близкому существу: «Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя, как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит любить. Прежде расставался со многими, которым тоже был крепко привязан, но день, два, неделя – и тоска исчезала, теперь, чем далее от тебя, тем хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться». Он описывал ей местные достопримечательности, надеясь в будущем году увидеть их вместе с нею. 15 января 1829 года, тоскуя по молодой жене, Грибоедов купил красивую чернильницу, отделанную фарфором, и отдал граверу с текстом на французском: «Пиши мне чаще, мой ангел Ниноби. Весь твой. А.Г. 15 января 1829 года. Тегеран». 30 января 1829 года – разгром русского посольства в Тегеране, убийство А.С. Грибоедова. Попытка иранских друзей вывести российского посланника и тех, кто был с ним, через подземный ход не удалась. Александр Сергеевич Грибоедов пал на поле брани с обнаженной саблей в руке. 13 февраля 1829 года по настоятельной просьбе матери Нина покинула Тавриз. В Тифлисе Нина узнала, что муж мертв, и у нее случились преждевременные роды. Ребенок, прожив час, умер. Но его успели окрестить и дали ему имя Александр, имя его бедного отца. 17 июля 1829 года через год после свадьбы Нина Александровна перевезла прах мужа в Тифлис. Похоронила она его на горе святого Давида, на могилепоставила часовню, внутри которой скорбящая женщины, высеченная из мрамора, молилась и плакала перед распятием. На памятнике были высечены ставшие сегодня знаменитыми слова: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя». Матери и вдове покойного было выделено единовременное пособие в размере 60 тысяч рублей. Самой же вдове назначили пожизненную пенсию в 5 тысяч рублей ассигнациями. 1829-1857 годы - этот период жизни весь был посвящен служению близким людям. Любой юноша-военный, которому грозила кара за служебную провинность, шел к Нине, и она всегда помогала. Для родных Нина была настоящим ангелом-хранителем. Она занялась воспитанием своей младшей сестры Софьи. Выходила одну из дочерей брата Давида. Девочка родилась такой болезненной и слабой, что у нее не было шансов выжить. Через несколько лет жена и дети Давида попали в плен к дагестанскому имаму Шамилю, который требовал за них огромный выкуп. Брат не смог собрать необходимую сумму, и Нина, не задумываясь, отдала ему все, что у нее было. Всю жизнь она довольствовалась малым –пенсия, которую княжна получала за мужа, уходила в основном на помощь то одним, то другим… 26 января 1831 года, почти через два года после тегеранской трагедии, «Горе от ума» вышло на сцену Большого театра Петербурга. И это было лучшим подарком для нее в память о муже. С тех пор запрещенную пьесу «Горе от ума» разрешили ставить, и ставят до наших дней… В августе 1832 года сонаследницами А.С. Грибоедова были признаны его жена и сестра; им же были переданы все права на «Горе от ума». Они получили небольшие средства, ибо пьесу так и запрещено было издавать, но их хватило для скромной, независимой жизни. А.С. Грибоедов, хотя бы после смерти, сумел обеспечить спокойное существование двух самых дорогих ему женщин. В 1837 году М.Ю. Лермонтов и А.И. Одоевский, находясь в Грузии, часто беседовали с вдовой А.С. Грибоедова, ходили на могилу бессмертного творца «Горя от ума». Нина была тронута их вниманием и в знак благодарности решила подарить каждому из них по кинжалу из общей коллекции своего отца и мужа. Причем кинжал в качестве подарка был выбран «со значением» - «как символ верности долгу, чести, дружбе, светлому делу своих друзей по оружию и по лире». Лермонтов был взволнован подарком и на другой же день написал стихотворение «Кинжал». Теперь понятны клятвенно звучащие слова в «Кинжале»: Да, я не изменюсь и буду тверд душой, Как ты, как ты, мой друг железный! Можно представить, какое впечатление произвела на Лермонтова вдова А.С. Грибоедова, какой идеал женщины он видел в ее лице. Ее верность памяти мужа, твердость характера и высокие человеческие качества не могли не вызвать в Лермонтове восхищения и благоговения. 19 сентября 1856 года Нина Грибоедова с сестрой Екатериной Дадиани присутствовали в Москве на коронации императора Александра II. 19 сентября 1856 года по просьбе сестер в Малом театре был специально сыгран спектакль «Горе от ума». После коронации император пригласил обеих женщин в Петербург, где Нина прожила около года. В июне 1857 года Нина вернулась в Тифлис. В это время в Тифлисе вспыхнула холера. Она отказалась уехать из города и, ухаживая за своими родственниками, заболела сама. Княжна болела всего двое суток – все усилия докторов справиться с холерой оказались напрасны. 25 июня 1857 года Нины не стало. Ее похоронили рядом с мужем в церкви Святого Давида, на Святой горе. Михаил Александрович Шолохов 23 июня 1961 года во время поездки в Грузию был приглашен писательской общественностью этой страны на выставку в Цинандали, посвященную русско-грузинским связям. В книге посетителей Шолохов оставил следующую запись: «Свято храните все то, что связано с именем Чавчавадзе, с историей Грузии, с историей трогательной любви А.С. Грибоедова. Это наша общая история издревле родственных культур, горестная и милая сердцу история ушедших в бессмертие». 
* * * Я же не могу удержаться, чтобы не привести тут стихотворения Я. Не князь, красавец молодой, Внук иверских царей, Был сокровенною мечтой Ее цветущих дней. Не вождь грузинских удальцов - Гроза соседних гор - Признаньем вынудил ее Потупить ясный взор. Не там, где слышат валуны Плеск Алазанских струй, Впервые прозвучал ее Заветный поцелуй. Нет, зацвела ее любовь И расцвела печаль В том жарком городе, где нам Прошедшего не жаль... Где грезится сазандарам Святая старина, Где часто музыка слышна И веют знамена. 2 В Тифлисе я ее встречал... Вникал в ее черты: То - тень весны была, в тени Осенней красоты. Не весела и не грустна,- Где б ни была она, Повсюду на ее лице Царила тишина. Ни пышный блеск, ни резвый шум Полуночных балов, Ни барабанный бой, ни вой Охотничьих рогов, Ни смех пустой, ни приговор Коварной клеветы, Ничто не возмущало в ней Таинственной мечты... Как будто слава, отразясь На ней своим лучом, В ней берегла покой души И грезы о былом, Или о том, кто, силу зла Изведав, завещал Ей всепрощающую скорбь И веру в идеал... 3 Я помню час, когда вдали Вершин седые льды Румянцем вспыхнули и тень С холмов сошла в сады, Когда Метех с своей скалой Стоял, как бы в дыму, И уходил сионский крест В ночную полутьму. Она сидела на крыльце С поникшей головой, И, помню, кроткий взор ее Увлажен был слезой. О незабвенной старине Намек нескромный мой Смутил ее больной души Таинственный покой. И мне казалось, в этот миг Я у нее в глазах Прочел ту повесть - что прошла Тайком в ее мечтах: 4 "Он русским послан был царем, В Иран держал свой путь И на пути заехал к нам Душою отдохнуть. Желанный гость - он принят был Как друг моим отцом; Не в первый раз входил он к нам В гостеприимный дом; Но не был весел он в тени Развесистых чинар, Где на коврах не раз нам пел Заезжий сазандар; Где наше пенилось вино, Дымился наш кальян, И улыбалась жизнь гостям Сквозь радужный туман; И был задумчив он, когда, Как бы сквозь тихий сон, Пронизывался лунный свет На темный наш балкон; Его горячая душа, Его могучий ум Влачили всюду за собой Груз неотвязных дум. Напрасно север ледяной Рукоплескал ему, Он там оставил за собой Бездушную зиму; Он там холодные сердца Оставил за собой, Лишь я одна могла ему Откликнуться душой... Он так давно меня любил, И так был рад,так рад, Когда вдруг понял, отчего Туманится мой взгляд... 5 И скоро перед алтарем Мы с ним навек сошлись... Казалось, праздновал весь мир, И ликовал Тифлис. Всю ночь к нам с ветром долетал Зурны тягучий звук, И мерный бубна стук, и гул От хлопающих рук. И не хотели погасать Далекие огни, Когда, лампаду засветив, Остались мы одни, И не хотела ночь унять Далекой пляски шум, Когда с души его больной Скатилось бремя дум, Чтоб не предвидел он конца Своих блаженных дней При виде брачного кольца И ласковых очей. 6 Но час настал: посол царя Умчался в Тегеран. Прощай, любви моей заря! Пал на сердце туман... Как в темноте рассвета ждут, Чтоб страхи разогнать, Так я ждала его, ждала,- Не уставала ждать... Еще мой верующий ум Был грезами повит, Как вдруг... вдруг грянула молва, Что он убит... убит! Что он из плена бедных жен Хотел мужьям вернуть, Что с изуверами в бою Он пал, пронзенный в грудь, Что труп его - кровавый труп - Поруган был толпой И что скрипучая арба Везет его домой. Все эти вести в сердце мне Со всех сторон неслись... Но не скрипучая арба Ввезла его в Тифлис,- Нет, осторожно между гор, Ущелий и стремнин Шесть траурных коней везли Парадный балдахин; Сопровождали гроб его Лавровые венки, И пушки жерлами назад, И пики, и штыки; Дымились факелы, и гул Колес был эхом гор, И память вечную о нем Пел многолюдный хор... И я пошла его встречать, И весь Тифлис со мной К заставе эриванской шел Растроганной толпой. На кровлях плакали, когда Без чувств упала я... О, для чего пережила Его любовь моя! 7 И положила я его На той скале, где спит Семья гробниц и где святой Давид их сторожит; Где раньше, чем заглянет к нам В окошки алый свет, Заря под своды алтаря Шлет пламенный привет; На той скале, где в бурный час Зимой;издалека Причалив, плачут по весне Ночные облака; Куда весной, по четвергам, Бредут на ранний звон, Тропинкой каменной, в чадрах, Толпы грузинских жен. Бредут, нередко в страшный зной, Одни - просить детей, Другие - воротить мольбой Простывших к ним мужей... Там, в темном гроте - мавзолей, И - скромный дар вдовы - Лампадка светит в полутьме, Чтоб прочитали вы Ту надпись и чтоб вам она Напомнила сама - Два горя: горе от любви И горе от ума". 1879 А вот строки Александра Галича: Песня о Тбилиси … И начинают раны врачеваться, И озаряет склоны Мтацминды Надменный голос счастья и беды, Нетленный голос Нины Чавчавадзе! … |
Свежие комментарии