Они не оставили о себе память в виде циклопических сооружений, подобных египетским пирамидам или Великой китайской стене, до нас почти не дошли памятники их культуры, государство их не поражало воображение своими размерами, но, пожалуй, ни один исчезнувший народ древности так прочно не присутствует в нашем сегодняшнем мире. Мир этот без их великих изобретений, которыми мы, не всегда зная, кому они принадлежат, пользуемся ежедневно и ежечасно, был бы совсем, совсем иным. Ибо изобретения эти – деньги и алфавитное письмо.
Да и древний мир, существовавший три тысячи лет назад, был немыслим без этого крохотного народа, как без крохотных ферментов немыслим полноценный живой организм. История потекла бы совсем по другому пути, не возникни когда-то торговля между странами, а международную торговлю породили также они, этот изобретательный народ, именовавшийся финикийцами. Но и тем далеко не исчерпываются их изобретения, преобразившие жизнь всех народов и в том или ином виде дошедшие до нас.
* * *
Первые финикийские города (наиболее известные из них Тир, Сидон, Библ) возникли на восточном побережье Средиземного моря в начале II тысячелетия до н. э. и находились на территории столь малой, что на захват ее не распыляли свои силы соперничавшие между собой сверхдержавы того времени – Египет, Хеттское и Ассиро-Вавилонское царства. Впрочем, сами финикийцы вовсе не считали свою страну такой уж маленькой.Земли было мало, это правда; однако в свои владения они справедливо включали также моря, где до поры до времени они были почти безраздельными хозяевами, и даже огибающий землю Океан, а эти просторы поистине бескрайни. Эти-то самые просторы, на которые никто более не посягал, и позволили народу-мореплавателю занять место в истории, несоизмеримое с размерами его сухопутных владений – узенькой полоской прибрежной земли на территории нынешнего Ливана.
На заре цивилизации остальные народы страшились морской стихии, и финикийцы в немалой степени способствовали этому страху, в своих сказаниях населяя море чудовищами, хищными змеями и гигантскими спрутами, пожирающими корабли, а его острова сиренами, одноглазыми великанами циклопами и прочей нежитью, впоследствии заимствованной греками для своей мифологии. Однако сами финикийцы ни моря, ни океана не боялись, и даже в устье Амазонки не столь давно были обнаружены древние останки финикийского корабля. Так что испанцы и потомки скандинавских викингов, нынче отстаивающие свой приоритет в открытии Америки, как-то не учитывают, что был народ из Старого Света, опередивший их в этом открытии на добрых две тысячи лет. Правда, тот корабль, что был найден, назад не вернулся, но ведь совершенно не исключено, что иные и возвращались. А судя по некоторым финикийским источникам, и до ледяной Антарктиды они добрались.
В те времена только водным путем могла осуществляться перевозка больших грузов, и тут у прирожденных мореплавателей финикийцев было неоспоримое преимущество перед всеми другими народами. В какой-то мере они определили всю эпоху, именуемую бронзовым веком. Ведь что такое бронза, основной металл, из которого в ту пору изготовляли и мечи, и доспехи, и важнейшие орудия труда? Это сплав меди и олова. Запасов меди в странах Средиземноморья и Ближнего Востока было достаточно, а вот оловянные руды там крайне редки. Главные кладовые олова находились на далеких, мало кому известных островах – в Ирландии и Исландии. Если бы финикийцы первыми из средиземноморских народов не вырвались на своих кораблях за Геркулесовы Столбы (Гибралтарский пролив) и не стали бы возвращаться из плавания с грузом драгоценного олова, тогдашний технический прогресс изрядно затормозился бы.
Море даровало финикийцам и другой источник богатства. Оказалось, что из неких морских моллюсков, если их долго вываривать, можно получить очень стойкую красную краску – пурпур. На протяжении многих столетий то была единственная краска во всем огромном регионе от предгорий Индии до Гибралтара, которой можно было окрашивать ткани. Если бы мы сегодня могли откуда-нибудь сверху взглянуть на города древности, то обнаружили бы, что в одеждах царят серо-белые тона, и только изредка в поле зрения попадались бы ярко красные пятнышки – это обряженная в пурпурные одеяния местная знать и заезжие финикийцы. Ибо порошок пурпура ценился невероятно дорого, а процесс его изготовления финикийцы хранили в строжайшем секрете.
Однако прежде, чем олово и пурпур начали приносить финикийцам неслыханные богатства, им предстояло сделать самое великое из своих изобретений, равное разве что изобретению колеса. Как это не странно сегодня, но вплоть до начала II тысячелетия до н. э. торговли в нашем сегодняшнем понимании не существовало, был только обмен. В земледельческом Египте все пересчитывалось на меры зерна, у скотоводческих народов – на коров и баранов, что представляло для мореплавателей финикийцев крайнее неудобство. Несколько горстей драгоценного, почти невесомого пурпура обменивать на целые стада и на сотни мешков зерна? Но что со всем этим делать? Караванами кораблей переправлять к себе в Финикию? Ну а дальше как быть, как хранить это все? Крохотной Финикии для своих потребностей не нужно столько. Строить огромные амбары, развивать собственное скотоводство? Но кто тогда будет плавать по морям? Нет, надо было придумать для обмена что-то гораздо более удобное и универсальное.
И они придумали! Как это просто выглядит с сегодняшней точки зрения и каким поистине революционным было для тогдашней поры! Деньги – эта единая мера для всего, что подлежит обмену!
Правда, первые серебряные финикийские монеты своим видом, пожалуй, несколько удивили бы нас. Каждая из них весила один талант. Мера эта изменялась с веками, но первоначально составляла несколько сот килограммов, так что своровать эдакий талант было бы весьма затруднительно. Отливалась такая многопудовая «монетка» в форме ласточкиного пера, а по бокам имела шесть рукояток, чтобы шестеро рабов могли перенести ее на корабль. Но это были деньги в полном смысле слова – в них все было легко оценивать, их удобно было перевозить (не в кошельках, конечно, а на кораблях), наконец, их можно было сколь угодно долго хранить (с тех пор и пошедшее выражение: «зарывать талант в землю»).
Впрочем, финикийцы достаточно быстро поняли, что зарывание таланта в землю – далеко не лучшее его употребление. Теперь, когда все обрело свою денежную цену, можно было использовать это с немалой выгодой для себя. Например, Ассирия славилась своими конями и боевыми колесницами, Египет - неслыханными запасами хлеба. Отныне стало возможным не выменивать, а покупать эти товары в одной стране и перепродавать их в другую. Так возникла торговля между странами, деньги стали кровью этой торговли, а финикийцы, разумеется, – основными торговцами. И то, что мы нынче назвали бы торговыми накрутками, оседало у них, что быстро сделало их богатейшим из народов. Именно благодаря этому их значение в мире не упало и после того, как наступила эра железа и олово тут же сильно понизилось в цене.
Спрашивается, а где же первоначально брали таланты для покупки товаров другие народы, если единственными чеканщиками денег были только финикийцы? Очень просто: они брали деньги все у тех же финикийцев в долг, а возвращали, понятно, с процентами. Так финикийцы сделались первыми банкирами на международной арене.
Ну а если должник оказывался несостоятельным или по каким-то другим причинам не торопился с возвратом долга? Финикийцы предусмотрели это, а потому давали деньги не «под честное слово», а под залог имущества, в первую очередь земельных угодий вместе с крестьянами. Пока должник вернет долг вместе со стремительно набегающими процентами, финикийский ростовщик, зная, что залог достался ему лишь на время, выжимает из земли все соки, а из крестьян все силы. Обычно земля, в течение нескольких лет побывавшая у финикийца, надолго становилась неплодородной, а большая часть проживающих на ней крестьян вымирала. Все это очень точно описано в романе Болеслава Пруса «Фараон», где жрецы Египта объясняют наследнику престола, что именно такой способ расплаты с финикийцами, избранный знатью, привел к оскудению всей некогда благодатной египетской земли.
Это стало причиной того, что со временем финикийские банкиры вызывали только ненависть у простолюдинов всех окрестных стран, часто против них возникали народные бунты. Однако местная знать понимала, что без финикийцев ей никак не обойтись, и бунты эти незамедлительно подавлялись войсками.
Столь своеобразная роль в мире во многом определила и образ жизни финикийцев, и государственное устройство их страны.
Скажем, будучи бесстрашными покорителями морей и вообще отважными людьми, что они не раз доказывали, финикийцы тем не менее, в отличие от всех современных им народов, почти никогда не воевали своими руками. Они попросту не могли себе это позволить за другими, более важными, как они полагали, делами – мореходством, торговлей, управлением взятыми в залог поместьями. Да и зачем воевать самим, если за их деньги это могут делать другие? Так что финикийцы явились первыми в мире создателями наемной армии. И наемники отлично воевали за них; во всяком случае, долгое время никто не смел посягнуть на границы Финикии.
Иногда, правда, это приводило к осложнениям, причиной которым была известная всему миру скаредность финикийцев. Случалось не раз, что они платили солдатам меньше уговоренного, а то и вовсе «забывали» им заплатить, и тогда наемники обращали оружие против своих же нанимателей. Одно из таких восстаний наемников, вспыхнувшее в финикийской колонии Карфагене, легло в основу романа Флобера «Саламбо». Вот когда наступала пора браться за мечи самим финикийцам – тогда-то они и демонстрировали на деле, сколь отважными умеют быть в бою. Столь же отважными, сколь и жестокими, ибо истребляли наемников всех до единого, не щадя. Что их щадить, коль за деньги не составляет труда набрать новых?
Разительно отличались финикийцы от соседей и по форме правления, установившейся в их стране. Если вплоть до времени возвышения Греции все государства вокруг представляли собой абсолютные монархи с обожествляемыми при жизни царями, то прагматичных финикийских торговцев подобное никак не устраивало. Царь, занявший по наследству престол, может оказаться глупцом, самодуром, сумасшедшим даже (что нередко случалось), он мог обложить свой народ непомерными налогами и тем в конце концов подорвать всю торговлю – залог процветания Финикии. Нет, не нужны были финикийцам непредсказуемые живые божества, восседающие на троне, а нужны были здравомыслящие правители. Поэтому, начиная с очень давних времен, правителей они стали избирать. А если избранник по тем или иным причинам переставал их устраивать, его ничтоже сумнашеся переизбирали. Конечно, к выборам допускали не всех, а представителей не более чем десятка самых богатых и влиятельных родов, и избранник мог быть только из их числа, но все-таки это была, хоть и узко олигархическая, но уже демократия – также одно из великих изобретений финикийцев.
А божества... Были у них, конечно, божества. Да какие! Пожалуй, самые страшные из всех, каким где-либо поклонялись – и в том был глубокий смысл.
Может показаться странным, что у народов с куда более деспотической формой правления божества выглядели вполне миролюбиво, наподобие египетского Осириса, бога воскресающей и умирающей природы, или вавилонского Мардука, сотворившего землю и людей. Иное дело – у финикийцев: более кровожадных богов не было ни у кого. Один из них, Баал-Зебуб, был настолько страшен, что продолжал пугать своим именем и через тысячи лет после того, как финикийцы исчезли с лица земли, приобретя звучание Вельзевул – одно из имен сатаны. Кстати, в европейской традиции Вельзевула именовали также Повелителем Мух, не всегда понимая значение этого имени, а связано оно все с тем же Баал-Зебубом. Ему приносили человеческие жертвы, огромный черный идол страшного божества стоял у ворот финикийского города Сидона, обмазанный жертвенной кровью, и мириады мух роились над ним.
Другое финикийское божество, по имени Молох, оставило в веках еще более страшную память по себе. Его черный чугунный идол имел сложную конструкцию: руки крепились к плечам на шарнирах, так что можно было приводить их в движение при помощи цепей, а на животе имелась дверца, за которой была печь. В жертву Молоху приносили детей, причем в случае каких-либо серьезных бедствий – детей самых знатных из финикийцев, к тому же непременно сыновей-первенцев: считалось, что только тогда чудовище будет удовлетворено. Происходило это обычно так. Идола вывозили в центр города, в печи разводили огонь, затем он своими чугунными руками хватал ребенка и опускал его в свое пылающее чрево. Даже Ганнибал, будущий великий полководец, сын самого могущественного человека в Карфагене Гамилькара, в детстве едва избежал такой участи. Было это во время восстания наемников, окруживших город. Но отец вовремя спрятал его и подменил сыном своего раба.
Однако, быть может, именно благодаря своим жесточайшим в мире божествам финикийцы продолжали оставаться единым народом на протяжении почти двух тысячелетий. Ведь они часто и надолго отрывались от дома – отправлялись в дальнее плавание, основывали многочисленные колонии на всем средиземноморском побережье, по торговым делам на десятилетия поселялись в других странах, обзаводились там семьями, при этом власть выборных финикийских правителей уже вроде бы не распространялась на них. Что же заставляло оторвавшихся от родины финикийцев ощущать свою подвластность метрополии и при всей их известной прижимистости регулярно отправлять туда весьма немалые подати?
Только они, эти самые жестокие в мире божества, гнева которых финикийцы страшились и далеко на чужбине! Не будь этого страха, финикийцы, быть может, быстро перестали бы существовать как единый народ, распылившись среди других.
Еще одно изобретение финикийцев было не менее значительным и революционным, чем изобретение денег.
Купец регулярно должен вести записи, иначе он разорится. Мореплаватель никак не обойдется без описаний далеких земель, сделанных его предшественниками. Для колониста письма – единственное, что позволяет ему не утратить все связи с метрополией. Однако у других народов умение читать и писать уже само по себе было профессией, причем профессией для избранных, овладение ею требовало десятилетий труда. Не удивительно, ибо египетских иероглифов и знаков вавилонской клинописи тысячи и тысячи, каждый обозначает слово или даже целое понятие. Так, египтянин, если ему выпадало счастье попасть в школу писцов, оканчивал ее только через пятнадцать лет. Финикийцы столько времени тратить на это не могли, а грамотность требовалась всем до единого.
И вот им приходит в голову, что обозначать на письме можно не слова, а отдельные звуки, которых неизмеримо меньше. Так появляется знаменитый финикийский алфавит, дошедший и до нас и довольно мало, к слову сказать, изменившийся за время своего триумфального шествия сквозь тысячелетия. Благодаря ему овладение письмом стало делом довольно быстрым и доступным, ибо вместо многих тысяч знаков теперь их было всего двадцать два. Лишь века спустя этот способ письма стали перенимать некоторые другие, более молодые народы, и это сразу приводило к стремительному взлету их культур. Память о родине алфавита запечатлена в названии едва ли не самой известной из всех книг на земле – Библии, названной по месту, откуда пришло алфавитное письмо – финикийскому городу Библу.
Кстати, с Библом связан один исторический парадокс. В XII веке уже нашей эры город был захвачен крестоносцами и полностью ими уничтожен. Люди, исповедовавшие Библию, смели с лица земли город, которому она обязана своим названием. Правда, финикийцев к этому времени там давным-давно уже не было.
* * *
Как же и почему исчезли с лица земли финикийцы, этот удивительный народ, оставивший по себе столь ощутимую память в истории?
Увы, история не считается с былыми заслугами народов, и они так же, как и люди, смертны.
Финикия начала утрачивать свое былое значение примерно к VI веку до н. э., когда греческие мореплаватели потеснили их на арене международной торговли. Беднея, финикийские города постепенно приходили в упадок, у них уже не хватало денег на сильную наемную армию, и вскоре они попали в зависимость от новой восточной сверхдержавы – Персии, к тому времени уже покорившей и Вавилон, и Египет. На стороне Персии вынужден был выступить финикийский флот во время греко-персидских войн и был полностью уничтожен греками в знаменитом Саламинском морском сражении. От этой потери Финикия так и не смогла оправиться.
А в последствии Александр Македонский, захватив Персию, заодно и окончательно лишил Финикию государственности, после чего финикийцы все реже упоминаются в исторических источниках, а постепенно эти упоминания и вовсе сходят на нет.
Правда, с падением метрополии тут же возвысилась она из финикийских колоний – расположенный в Северной Африке на территории нынешнего Туниса могущественный город Карфаген. Во II веке до н. э. он претендовал на господство во всем Средиземноморье и соперничал в этом со стремительно набиравшей силу Римской республикой. Между Римом и Карфагеном начались так называемые пунические войны (пунами римляне называли карфагенян).
Особенно известна вторая пуническая война, в ходе которой наемная армия уже упомянутого нами Ганнибала вторглась сначала в подвластную Риму Испанию, а затем, перейдя через Альпы, и на Апенинский полуостров, разгромила там римские войска в битве при Каннах, несколько раз осаждала Рим и более десяти лет разоряла Италию. В Карфагене почти не вызывало сомнения, что вскорости Римской республике придет конец.
Но тут губительную роль сыграла обычная для финикийцев скаредность. Ганнибалу требовались деньги, чтобы платить жалование своим наемникам, однако отцы Карфагена посчитали: зачем же тратиться, если победа по сути уже одержана?
Не получая денег, наемники Ганнибала начали один за другим дезертировать, его армия без всяких сражений таяла на глазах. В конце концов Рим собрал новые силы и изгнал остатки карфагенских войск со своего полуострова. Сам Ганнибал вынужден был бежать в Египет (в Карфагене его приговорили к смерти, взвалив на великого полководца всю вину за поражение), и там, в Египте, покончил с собой, когда Рим потребовал его выдачи.
Карфагенянам же дорого обошлась их жадность. Рим после неожиданно доставшейся ему победы во второй пунической войне не замедлил начать третью, шедшую под лозунгом «Карфаген должен быть разрушен!» Римская армия переправилась в Африку, и началась длительная осада величественного города.
Весьма характерен, кстати, для финикийцев эпизод, происшедший во время этой осады, при других обстоятельствах он выглядел бы даже, пожалуй, забавно. В Карфагене не хватало веревок для катапульт, и карфагеняне додумались, что веревки можно вить из длинных женских волос. Кого же они с этой целью остригли, рабынь?
Нет, такое было бы не в их духе: ведь стриженая рабыня теряет в цене, а волосы отрастают долго, до той поры с выгодой рабыню не продашь, – это на какой же срок надо откладывать получение барышей! Посему карфагеняне остригли тех, от кого не ждали никаких доходов – своих жен и дочерей.
Это им, однако, не помогло. В конце концов Карфаген, был захвачен и разрушен а все его жители уничтожены. Но и того римлянам показалось мало, они пожелали, чтобы место сие было пусто навсегда, и осуществили это с характерной для них последовательностью. С этой целью они усыпали всю землю вокруг руинов города солью, чтобы она больше уже не плодоносила никогда.
История отомстила карфагенянам за то, что они пожалели денег на поддержку похода Ганнибала. Так была поставлена последняя точка в судьбе этого народа, столькими изобретениями обогатившего мир, когда-то шедшего впереди своего времени, а погибшего в конечном счете из-за своей столь недальновидной жадности.
Свежие комментарии