На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Этносы

4 455 подписчиков

Свежие комментарии

  • Эрика Каминская
    Если брать геоисторию как таковую то все эти гипотезы рушаться . Везде где собаки были изображены с богами или боги и...Собака в Мезоамер...
  • Nikolay Konovalov
    А вы в курсе что это самый людоедский народ и единственный субэтнос полинезийцев, едиящий пленных врагов?Женщины и девушки...
  • Sergiy Che
    Потому что аффтор делает выборку арийских женщин, а Айшварья из Тулу - это не арийский, а дравидический народ...)) - ...Самые красивые ар...

Мултанское дело

 

Обстоятельства дела:

Конец XIX столетия. Вятская губерния. 1890–1891 годы в этих местах выдались неурожайными. Летом 1891 года разразилась эпидемия тифа. В Петербурге, оценив ситуацию, распорядились взять всю губернию в карантин. На ее границах поставили «блокпосты». Ни один человек без документов, удостоверяющих личность, не мог ни попасть в регион, ни выйти из него. Власти опасались массового голода, поэтому распорядились выдавать крестьянам «хлебные ссуды» — казенное зерно, позволявшее сводить концы с концами. Священники с амвонов призывали народ покаяться. Конкуренты церкви — деревенские колдуны и шаманы — почти открыто молили древних языческих богов об урожае и избавлении от эпидемии.

Жители Старотрыкской волости Малмыжского уезда страдали от неурожая и эпидемии так же, как и их соседи по губернии. Но некоторые деревни беда обходила стороной. Два населенных пункта, где жили преимущественно удмурты (в губернии их называли вотяками) — Старый и Новый Мултан — эпидемия не затронула. Их ближайшими соседями были русские деревни — Анык и Чулья. Местность в округе была болотистой и лесистой.

5 мая 1892 года 16-летняя Марфа Головизнина, проживавшая в деревне Анык, отправилась к своей бабушке в соседнюю деревню Чулья. Между этими населенными пунктами существовали две дороги: одна — широкая, в обход леса, по которой можно было проехать на повозке, вторая — узкая тропа по заболоченной низине через лес. Девушка отправилась прямиком.

В 400 метрах от окраины своей деревни она обнаружила человеческое тело, лежавшее ничком поперёк тропы. Лежавший был одет в мужскую одежду. Судя по одежде, это был мужчина, но лица лежавшего Головизнина не видела, поскольку на его голову была наброшена пола кафтана. Девушка решила, что мужчина напился, и ушла. На следующий день, 6 мая, возвращаясь домой, она увидела, что тело на месте. Лишь тогда она увидела, что у тела нет головы. Девушка побежала домой и всё рассказала. Полицию вызвал её отец.

Полиция на место преступления прибыла только 8 мая. И только 10 мая пристав Тимофеев возбудил уголовное дело об убийстве. Первичный медосмотр показал, что голову отрезали еще живому человеку — трахея была забита кровью, что могло произойти только при бьющемся сердце. Сама голова так и не была найдена.

В котомке у обезглавленного человека обнаружили справку из уездной больницы, удостоверяющей полное здоровье Конона Дмитриевича Матюнина, который проживал в Ныртовском уезде Казанской губернии. Такие справки были не редкость — без них во время эпидемии из Вятской губернии не выпускали.

Следователи установили, что убитым является местный крестьянин Конон Дмитриевич Матюнин

Во время первичного осмотра приставом Тимофеевым Сосипатр Кобылин, уроженец деревни Анык, шепнул на ухо представителю власти, что «вотяки замаливают людей», то есть делают человеческие жертвоприношения языческим богам. Он же в качестве понятого поставил свою подпись под актом осмотра. Присутствовавшие там же вотяки просили обратить внимание на найденные ими поблизости дощечки со следами крови. Но пристав отмахнулся от них. Вместо этого  он распорядился везти труп в Старый Мултан.

Пристава заинтересовала версия, на которую ему намекнул Кобылин. Ни для кого не было секретом, что вотяки, посещая православную церковь, продолжают исповедовать языческие культы. Их частью всегда были жертвоприношения животных с отрубанием у них головы и последующим извлечением сердца, легких и печени и их дальнейшим ритуальным поеданием. А в дни эпидемий и неурожая интенсивность жертвоприношений только возросла. А уж в округе никогда недостатка в легендах о человеческих жертвоприношениях не было.

Так следствие сделало главной версией ритуальное убийство.

В Старом Мултане проживали 117 семей, из которых 40 были русскими, а остальные — вотяцкими. Между собой они делились на два племени: учурки (13 семей) и будлуки (64 семьи). Каждое из племен поклонялось собственным родовым богам и имело собственные ритуальные шалаши, где проводили обряды. Посещение чужого шалаша религией вотяков запрещалось.

Приехавший в деревню помощник прокурора Раевский обратил внимание на шалаш, находившийся во дворе зажиточного вотяка Моисея Дмитриева. В шалаше была обнаружена посуда со следами крови и икона святого Николая Чудотворца. Дмитриев сказал прокурору, что не пользовался посудой с самой Пасхи, а кровь — куриная.

Только 4 июня в Старый Мултан приехал уездный врач Минкевич, чтобы произвести вскрытие. Он сделал открытие — у трупа были извлечены легкие и сердце. В полиции и прокуратуре в ритуальной версии убийства более не сомневались. Дмитриев был арестован.

Началось выявление других случаев совершения вотяками человеческих жертвоприношений. Так, урядник Рагозин, узнав, что в одном из соседних со Старым Мултаном сел 20 лет назад утонул мальчик. Представитель власти сделал логическое умозаключение, что утоплением замаскировали жертвоприношение. Когда он стал опрашивать мать утопленника, то его подозрения только укрепились: он заметил волнение во время ее сбивчивого рассказа. «Она боится расправы вотяков», — сделал еще одно логическое умозаключение урядник Рагозин.

Далее полицейские решили опросить местного «деревенского дурачка» Михаила Титова, который был племянником старейшего жителя деревни девяностолетнего Андрея Григория — по слухам, главного местного вотяцкого шамана. Дурачка бросили в погреб и, продержав там, стали допрашивать. Титов вспомнил, что местный глава крестьянской общины Семен Красный назначил в начале мая суточного дежурного с «казенной квартирой» (в деревенских общинах существовал обычай назначить суточного дежурного для приема возможных постояльцев). В ночь на 5 мая в Старом Мултане им оказался Василий Кондратьев, который и принял на постой какого-то захожего странника. Дурачок добавил, что «дедушка Акмар» (так он называл Андрея Григорьева) занимается знахарством. Так в деле появились еще три подозреваемых, которые были немедленно арестованы.

В ходе дальнейших допросов следователи выяснили, что 7 июня Моисей Дмитриев ходил в лес, а его сопровождал Кузьма Самсонов. Последний был очень уважаемым в местной общинной иерархии — он был забойщиком скота. После того как полицейские выяснили род деятельности Самсонова, вывод напрашивался сам собой: вот кто отрезал Матюнину голову и извлек органы!

Чтобы найти новые улики против вотяков, полиция наконец-то решила обыскать шалаш Дмитриева. И только теперь ритуальная посуда со следами крови была приобщена к делу. В конце XIX века судмедэкспертиза еще не умела определять, кому принадлежала кровь — человеку или животному. Было решено обратиться к древнему способу. Считалось, что миску со следами крови надо дать собаке. Если кровь окажется человеческой, то животное не станет ее лизать. Собака, участвовавшая в следственном эксперименте, лизать посуду отказалась. Потом, во время суда, выступавшие экспертами врачи и ветеринары заявили, что науке неизвестна брезгливость собак к человеческой крови, но этот аргумент не будет использован в разбирательстве дела.

После эксперимента с собаками перед следователями замаячила перспектива скорого суда над язычниками. Но они продолжили искать улики дальше.

Новые фигуранты «Мултанского дела»

Урядник Жуков, часто посещавший Старый Мултан, задолжал местному русскому кулаку Василию Кузнецову 10 червонцев. Когда Кузнецов решил напомнить о долге уряднику, то представитель власти поспешил вспомнить, что именно его кредитор в ночь на 5 мая был в Старом Мултане караульным (в крестьянских общинах также существовал обычай ночного дежурства для охраны порядка).

Жуков сообщил начальству о подозрительном поведении Кузнецова, который был тут же арестован, так как не смог внятно вспомнить события дежурства той ночи. Так в деле о жертвоприношении вотяков появился первый подозреваемый русский. И не просто русский, а истинный христианин — Кузнецов был церковным старостой.

За него вступился местный батюшка, утверждавший, что уже 40 лет все мултанские вотяки ходят в церковь, а языческие верования вытеснены на периферию. Священник не преминул указать, что человеческие жертвоприношения было бы невозможно скрыть, если бы они производились в селе, — следствие уже приняло за основную версию о ритуальном убийстве в шалаше.  Священника прогнали и вскоре сняли с должности. На его место был назначен священник Ергин, яро начавший искоренять остатки язычества среди жителей Старого Мултана и постоянно доносивший в полицию.

В скором времени у следствия появился и добровольный эксперт по местным языческим верованиям — Михаил Кобылин, брат упоминавшегося выше Сосипатра. Согласно его рассказам, вотяки каждые 40 дней сотворяют своему богу Курбону великую жертву — человека-инородца.  Этнографические открытия Кобылина были приобщены к делу, и дальше он продолжал консультировать прокуратуру в ходе следствия. В качестве источника своих знаний Кобылин называл нищего вотяка, с которым за десять лет до «Мултанского дела» пил водку в одном из придорожных кабаков.

Правда, его односельчане, в отличие от полицейских, знали о настоящих мотивах сотрудничества Кобылина с прокуратурой — вотяки год назад уличили его в воровстве, и ему с трудом удалось избежать тюрьмы.

Следователям удалось установить и подробности о личности убитого Конона Матюнина. Он был бедным крестьянином из Казанской губернии, который ушел из дома в поисках работы. Страдал «падучей болезнью» — эпилепсией.

Осенью 1892 года следователи сделали очередное открытие в «Мултанском деле». Крестьянин Дмитрий Мурин сообщил, что разговаривал с неким русским мальчиком (имя не разглашал, чтобы не подвергать его опасности), который провел пасхальную ночь (18 апреля) в избе, в которой ночевали вотяки Андриан Андреев, Андриан Александров и некоторые другие. Андрееву приснился страшный сон, и чтобы он не сбылся, нужно молиться черту. Благодаря показаниям Мурина со слов этого мальчика, в «Мултанском деле» появились новые фигуранты. Были выявлены все шесть человек, находившихся в ту пасхальную ночь в злополучной избе. Как выяснится во время суда, следователи так и не смогут обосновать, почему привлекли к ответственности именно 12 человек.

Итак, по подозрению в убийстве Матюнина была арестована группа вотяков (тогда так называли удмуртов). Их обвинили в ритуальном жертвоприношении. Согласно версии обвинения, они убили нищего Конона Матюнина, которого «напоили, подвесили пьяного и добыли из него внутренности и кровь для общей жертвы в тайном месте и, может быть, для принятия этой крови внутрь».

Появлялись все новые и новые доказательства (из серии: «одна баба сказала»). Уже весной 1893 года «Мултатское дело» обогатилось показаниями 103-летнего Иванцова, который рассказал, как в 1842 году его с семьей вотяки хотели принести в жертву. Эта история была добавлена к документам следствия, и только во время суда выяснилось, за 51 год до этого между Иванцовым и вотяками произошел обычный бытовой спор, закончившийся дракой.

Через год после ритуального убийства полицейские обнаружили в шалаше окровавленный седой волос. Через некоторое время после этой находки в полицию пришла анонимка. В ней говорилось, что в одной из пересыльных тюрем, ожидая отправки в Сибирь, сидит дезертир Голова. Заключенный якобы рассказывает сокамерникам, что год назад стал свидетелем ритуального убийства в Старом Мултане. По словам дезертира, Матюнин был подвешен в шалаше за ноги, обезглавлен и у него было вырезаны сердце, легкие и печень. Вероятно, Голова знал, что вотяки во время жертвоприношений вырезают именно эти органы, а следствие предпочло забыть, что у погибшего печень осталась на месте. Заключенный от себя добавил, что еще живой жертве вскрыли живот, хотя осмотр трупа ранений в этой части тела не установил.

Суд с участием присяжных заседателей, состоявшийся в декабре 1894 г. в Малмыже, оправдал троих, признав виновными в ритуальном убийстве и осудив на каторгу 7 человек. На противоречия пытался обратить внимание суда защитник подсудимых присяжный поверенный Михаил Дрягин. Однако суд раз за разом отклонял его прошения и петиции. Но ему удалось убедить присяжных оправдать трех из двенадцати человек. Все остальные были отправлены на сибирскую каторгу.

Присяжный поверенный, видя фальсификационный характер дела, отправился в Санкт-Петербург подавать кассационную жалобу в Сенат.

Жалоба Дрягина попала на рассмотрение обер-прокурора уголовного кассационного департамента Правительствующего сената Анатолия Кони. Это был человек весьма либеральных взглядов. Широкой публике стал известен в 1878 году как судья, оправдавший террористку Веру Засулич. В годы контрреформ Александра III он, в отличие от многих либеральных деятелей, не попал в опалу. Благодаря высокому профессионализму Кони пользовался высоким доверием у царя, который поручил ему расследовать крушение императорского поезда в 1888 году.

Дрягину не пришлось долго убеждать Кони в том, что «Мултанское дело» сфабриковано. С подачи обер-прокурора Сенат издал специальный указ, отменяющий решение суда в Сарапуле, где проходил первый процесс. Был назначен новый в городе Елабуге. Сенат рекомендовал привлечь к нему профессиональных экспертов — этнографов и врачей.

Благодаря тому, что Сенат придал огласке «Мултанское дело», на второй процесс отправились многие известные журналисты и общественные деятели. События в глубокой провинции для русской интеллигенции стали зримым примером негативных последствий политики обращения иноверцев в православную веру, которая на протяжении более десяти лет проводилась обер-прокурором Святейшего синода Константином Победоносцевым.

Историки до сих спорят, насколько в «Мултанском деле» в реальности присутствовала политическая подоплека. Русская интеллигенция той эпохи не сомневалась в том, что кровавый навет на вотяков — дело рук сторонников Победоносцева. В целях обращения евреев и других инородцев в православие действительно использовались дискриминационные практики. Кровавый навет находился, скорее, в области легенд и местных сказаний, но власти никак не пресекали распространение подобных историй.

.В.Г. Короленко.

Более всех раскручиванию «Мултанского дела» поспособствовал писатель Владимир Короленко — народник, политический активист, который годами находился под гласным надзором полиции. Он написал целую серию репортажных очерков по делу о жертвоприношении, которые в середине 1890-х стали вершиной журналистики.

Новый процесс начался в сентябре 1895 года. Теперь за ним следила вся читающая Россия.

В качестве эксперта-этнографа был приглашен 39-летний профессор Казанского университета Иван Смирнов, который был одним из первых в мире исследователей угро-финнов (его работы и сейчас считаются классическими). Он указывал, что да — вотяки еще несколько столетий назад практиковали человеческие жертвоприношения на постоянной основе, но сейчас не существует никаких свидетельств, что они у них полностью исчезли. Подтвердить или опровергнуть версию следствия этнограф не мог. Естественно, это играло на руку следствию.

Рассказ эксперта нанес неожиданный удар по результатам следствия с другой стороны. Смирнов указал, что бога Курбоны, которому, согласно показаниям Головы, приносили жертву жители Старого Мултана, в вотяцком пантеоне не существует. Именно Смирнов указал, что представители разных вотяцких племен не могут находиться в одном шалаше при совершении культа.

Но в итоге присяжные в очередной раз подтвердили виновность вотяков.

Защитник подсудимых вотяков вновь отправился в Сенат с новой кассационной жалобой. Обер-прокурор Кони, видя общественный ажиотаж, выступил по «Мултановскому делу» на заседании Сената. «Основания приговора, из которого вытекает, что теперь, на пороге XX столетия, существуют человеческие жертвоприношения среди народа, который более трех веков живет в пределах и под цивилизующим воздействием христианского государства, должны быть подвергнуты гораздо более строгому испытанию, чем те мотивы и данные, по которым выносится обвинение в заурядном убийстве», — писал он. Обер-прокурор указывал на политический характер дела о кровавом навете, которое подвергает риску международный престиж России. Сенат поспешил издать еще один указ для пересмотра дела вотяков.

Дело получило еще более широкий общественный резонанс, благодаря чему на третьем разбирательстве в мае — июне 1896 года в Мамадыше обвиняемые были оправданы. Большую роль в оправдании обвиняемых по «Мултанскому делу» сыграло выступление в качестве защитника В. Г. Короленко, а также заключение, данное по жалобе защиты АФ. Кони. 

А.Ф. Кони

В 1897 г. дело мултанских вотяков было раскрыто профессором А. Ф. Патенко], который сообщил, что человеческое жертвоприношение было инсценировано из мести двумя крестьянами деревни Анык, но не назвал их имена, так как в то время они были ещё живы. Эти имена — Тимофей Васюкин и Яков Конешин, — были опубликованы историком и этнографом М. Г. Худяковым.

Для третьего процесса в 1896 году уже сам Короленко нанял адвоката Николая Карабчевского, который согласился защищать вотяков бесплатно. Он понимал, что «Мултанское дело» принесет ему известность, в которой, впрочем, он не особо нуждался. Карабчевский был известен как либеральный франт, который безвозмездно защищал народовольцев и террористов, в чем немало преуспел. Отдельным удовольствием для него было добиваться оправдания душегубов. Однажды в разговоре со Львом Толстым он хвастался количеством спасенных им от наказания убийц. Вместе с тем вряд ли в России можно было найти второго адвоката его уровня.

Карабчевский сразу пошел в наступление — обвинение рассыпалось на глазах. Но прокуратура не хотела так быстро сдаваться и пошла на хитрый ход. Был оправдан и выпущен русский подсудимый Василий Кузнецов. Однажды, напившись водки, он рассказал «всю правду» о том, как он убивал  Матюнина некому Богоспасаеву. Последний поспешил доложить в полицию. Казалось бы, теперь обвинение вновь вернуло утраченные позиции. Но Карабчевский не растерялся. Он указал, что еще 1892 году тот же Богоспасаев проходил по делу как единственный свидетель, видевший, как Матюнин отправился в Старый Мултан. Адвокат обосновано задавался вопросом: а может ли такое совпадение быть случайным? Теперь обвинение не только в очередной раз рассыпалось, но и его представители впервые оказались публично уличены в подтасовке фактов.

Одним из ключевых успехов Карабчевского было приглашение этнографической экспертизы со стороны защиты. Этнограф Григорий Верещагин доказал, что за 400 лет, в течение которых Россия владела этими землями, не накопилось достаточного материала о человеческих жертвоприношениях. Если бы они действительно происходили, то «Мултанское дело» не стало бы первым подобным процессом за несколько столетий. В конце своей речи эксперт неожиданно обратился к обычаям русского населения Прикамья и Приволжья. Верещагин напомнил, что этнографии давно известен местный русский обычай отрезать головы людям, страдающим падучей. По языческим поверьям, бытовавшим среди местных русских, считалось, что отрезанная голова в момент приступа эпилепсии гарантирует избавление от эпидемий. Свою речь Верещагин закончил предположением, что, вероятно, истинный убийца Матюнина специально вырезал внутренние органы, чтобы направить следствие по вотяцкому следу.

Кульминацией всего процесса стало обнародование информации, которую Карабчевский узнал в самом начале своего участия в процессе, но откладывал до самого конца. Лично приехав в Старый Мултан, он без труда выяснил, что тот самый пристав Тимофеев, который возбудил уголовное дело, сам ночевал в соседнем с двором Дмитриева доме в ночь предполагаемого убийства. Судья был вынужден допросить Тимофеева. Тот признал, что в ночь «кровавого навета» на дворе Дмитриева ничего не происходило.

Все подсудимые были оправданы.

Оправданные мултанцы и их защитники: Стоят слева направо: В.Г. Короленко, Н.П. Карабчевский, М.И. Дрягин, П.М. Красников, 4 июня 1896 года. Источник: unatli

 

«Мултанское дело» стало очередным личным триумфом адвоката Карабчевского.  Но куда как шире было общественное ликование — оправдание вотяков рассматривали как победу над государственной машиной русификации и крещения инородцев. Оправдание вотяков в либеральных и левых кругах считалось торжеством разума над мракобесием. Общим было мнение, что в XX век Россия вступит, забыв про кровавый навет. Но уже через 15 лет после окончания «Мултанского дела» разгорится прогремевшее на весь мир «Дело Бейлиса».

Позже Короленко на личные деньги проведет еще одно частное расследование убийства Матюнина. Согласно его результатам, убийцами стали крестьяне из деревни Анык, которые хотели отнять землю у вотяков. Официального подтверждения эта версия так и не получила.

Лишь в 1932 г.. Тимофей Васюкин перед смертью сознался в преступлении священнику отцу Петру Тукмачеву на исповеди. Он имел целью «выселить мултанцев с позьмов и поделить землю аныкцам». Тимофей Васюкин подкинул волос в шалаш Моисея Дмитриева, а Яков Конешин, науськивая полицию на Моисея Дмитриева, пустил слух о том, что убийство совершено в его шалаше и «нашел» подкинутый волос. Марфа Головизнина видела в первый день труп с головой, но чульинцы подговорили её показывать, что она видела и в первый раз труп без головы. Голову Матюнина нашли в Чульинском лесу летом 1896 г., вскоре после окончания Мултанского дела. «Лето было жаркое, болото высохло, и крестьяне д. Чульи Иван и Степан Антоновы во время дранья моха нашли голову Матюнина». Она была найдена всего в нескольких шагах от того места, до которого доходили во время её поисков. Отрубленная голова Матюнина была брошена в болото, и версия о виновности вотяков таким образом окончательно отпала. Заявления о находке головы становой пристав не принял, голову похоронили, а мултанцы не стали возбуждать нового дела.

Как всегда в подобных случах, общественное мннеие во время «Мултанского дела» сильно возбудилось и разделилось, появились разного рода «теории по поводу». Например, известный, но сильно предвзятый удмуртский просветитель о. Николай Блинов в своей книге «Языческий культ вотяков», которая увидела свет вскоре после завершения дела (1898), выдвинул предположение, что убийство Матюнина связано не с семейно-родовыми культами удмуртов, а могло иметь отношение к обряду очищения воды, в плохом качестве которой местное население увидело причину свирепствовавшей в то время холеры (согласно распространённым в мултанской округе поверьям, помещение в источник человеческой головы обеззараживало воду). Уже после суда и оправдательного приговора отрезанная голова действительно была обнаружена в роднике неподалёку от места обнаружения трупа. В переписке Блинова и Короленко имеется ещё одно известие об отрезанной голове, обнаруженной в той же местности в начала 20 в..При этом не следует забывать, что Блинов не был ученым, но был однако православным священником, по долгу службы боровшийся с остатками язычества среди удмуртов и поэтому склонный видеть эти языческие представления в самом черном свете.

Но и в то время многие специалисты выступали с опровержением этих «теорий» - своеобразного кровавого навета на удмуртов.

В советской историографии подоплёкой «Мултанского дела» считалась спровоцированная правительством акция по разжиганию межнациональной розни, которая явилась ответом на крестьянские волнения в Вятской губернии.

В конце 1930-х годов деревня Старый Мултан в Удмуртии была переименована в Короленко. 

Очерк В.Г. Короленко «Мултанское жертвоприношение» см.здесь http://az.lib.ru/k/korolenko_w_g/text_0780-1.shtml b.org.ru

Картина дня

наверх