Гофманиада ботаника X,
или литературные деяния профессора А.В. Чаянова

А. ВУЛИС, доктор филологических наук

Ошибется тот, кто закрепит профессора Чаянова исключительно за академическим ведомством. Он пробовал свои силы также в художественном творчестве, написав и опубликовав под псевдонимом Ботаник X пять повестей в манере немецкого романтика, замечательного сказочника Гофмана и великого русского писателя, удивительного фантазера Гоголя.

Начнем с самого интригующего: Чаянов в своей прозе предсказал Булгакова, можно даже сказать, «выдумал» его. Персонаж повести «Венедиктов или Достопамятные события жизни моей» (1922), запродавший душу черту, восклицает: «Эх! Если бы ты мог что-нибудь понимать, Булгаков...» Чуть позже: «Беспредельна власть моя, Булгаков, и беспредельна тоска моя; чем больше власти, тем больше тоски». И еще позже: «Ничего ты не понимаешь, Булгаков! – резко остановился передо мной мой страшный собеседник. – Знаешь ли ты, что лежит вот в этой железной шкатулке?.. Твоя душа в ней, Булгаков!»

А ведь и впрямь этот образ «душа в шкатулке» оказался пророческим – если вспомнить, что железная шкатулка заключена, фигурально выражаясь, в другую шкатулку, в произведение, произведение – в переплет и т.д. и т.п. Прочитав «Венедиктова», Булгаков, по воспоминаниям Л.Е. Белозерской (в то время – его жены), был потрясен и совпадением имен, и приключениями своего однофамильца.

А «Венедиктова» Булгакову подарила художница Наталия Абрамовна Ушакова, жена булгаковского друга Н.Н. Лямина. Именно она под псевдонимом Фитопатолог Y проиллюстрировала повесть Ботаника X.

Так что благословление на «Мастера» Булгаков получил чуть ли не из рук Чаянова. И дело не только в случайном совпадении, которое, конечно же, возбудило творческую мысль молодого литератора, всколыхнуло его душу, подтолкнуло: «Пиши!» Сама атмосфера повести порождала настроение будущего булгаковского романа.

Сюжеты повестей во многом перекликаются.

Сатана под видом загадочного незнакомца (часто иностранца) является на землю, чтобы повлиять на судьбу персонажей в самые драматические ее минуты, когда решается, например, перспектива личного счастья, любви и т.п. Сценическую площадку для своих гастролей нечистая сила избирает, как правило, постоянную, одну и ту же: это Москва с ее узнаваемыми топографическими подробностями (и они, кстати, волнуют читателя, как весною запах свежей, проснувшейся земли): «Владимир прогуливался по дорожкам Александровского сада», «Владимир М. вернулся в свою старую квартиру между Арбатом и Пречистенкой», «кофейная Тверского бульвара», «Профессиональный союз артистов Варьете и Цирка» («Парикмахерская кукла...»), «я шел по Петровке, направляясь к Арбату» («Венедиктов...»), «за деревянным, крашеным вохрой двухэтажным строением оказался чахлый сад запыленной акации и сирени» («Венецианское зеркало»...), «в тот же миг сильный удар по лицу сбил его с ног вниз в Москва-реку» («Юлия...»).

Действие каждой повести представляет собою авантюрную игру, дарящую герою обновление (как сеанс черной магии в «Мастере и Маргарите»). Через игру человек приобщается к сверхъестественному. Игра вообще относится к мировоззренческим основам повестей. Она один из элементов вселенского балагана. Повести Чаянова напоминают театральные подмостки – столько здесь актеров и актрис, грима и бутафории.

Чаянов как ученый отличался удивительным провидческим талантом. И этот редкостный дар отдавал взаймы Чаянову-писателю, о чем свидетельствует не только его фантазия «Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии», трактующая как раз те проблемы экономики, которые нас всех волнуют сегодня, но и «гофманиада». Казалось бы, ее подделанная под старину стилистика, эта чуть ироничная имитация легенды, апокрифа, лубка, анекдота уводят нас в прошлое ради прошлого: чтоб мы им повосхищались, потешились, повозмущались. Ан нет, поведанные писателем истории как бы разыгрывают на шахматной доске вымысла проблемы настоящего во многих их предвидимых (а также непредвидимых) вариантах. Это станет впоследствии любимым занятием многих мастеров научной фантастики: показывать жизнь разложенной на гипотезы, на версии, стараясь изъяснить игру мирового масштаба малыми играми повседневного развлекательного обихода, такими, как карты, бильярд, коллекционирование антиквариата, шахматы.

Настоящий ученый, Чаянов не мог не быть оптимистом. Сколько бы трагедий ни нагромождала чертовщина на пути его героев, эти чистые и мужественные люди всегда под конец становились победителями. Как Булгаков в «Венедиктове» или как Федор Михайлович Бутурлин в повести «Необычайные, но истинные приключения графа Федора Михайловича Бутурлина» – талантливая попытка рассказать исторический анекдот в духе полупародийной повести, какие позже умел сочинять Ю. Тынянов. И вместе с тем это превосходный авантюрный роман в миниатюре.

 

Ранее опубликовано:

Наука и жизнь. 1988. №5.

См. также:

Чаянов А.В. Москва, VII год республики. НиТ, 2003.