Владимир Бурцев: «Россия победит…»

 

 

 

Русский.Дворянин.Патриот. Народоволец и антифашист. Человек,разоблачивший Азефа.Ленина."Операцию"Трест". Человек,преследовавшийся охранкой.ГПУ,Гестапо. Ненавидивший Николая 2го.Защищавший Корнилова. Желавший России победы в обеих Мировых войнах. И это все о нем одном.

 

Странное дело — о литературном герое Шерлоке Холмсе киношниками самых разных стран уже сняты десятки художественных фильмов и сериалов, а о реальном русском «охотнике за провокаторами» и всевозможными секретами Владимире Бурцеве пока ни одного. Между тем многие соотечественники еще при жизни В.Л. Бурцева сравнивали его не только со знаменитым британским сыщиком, но и со «странствующим рыцарем печального образа» Дон Кихотом и даже с античным Геркулесом. Тот, по легенде, «очищал Авгиевы конюшни», а Бурцев храбро пытался извести шпионов и предателей в российских оппозиционных партиях. В ноябре 2012 года исполнилась довольно «круглая дата» — 150 лет со дня рождения Владимира Львовича. На наш взгляд, это подходящий повод, чтобы чуть подробнее рассказать о неординарном и очень противоречивом человеке, жизнь которого похожа на авантюрный и одновременно трагический роман.

 

* * *
Владимира Бурцева, наверное, было бы правильно отнести к представителям контрэлиты России. К тем, кто почти всегда против властей предержащих. При царе он был приверженцем террора против тех, кого считал угнетателями народа и столпами самодержавия, включая и самого монарха; смело выступал против полицейского произвола, успешно боролся с царской охранкой и ее провокаторами. Еще до октябрьского переворота 1917 года он начал жестко конфликтовать с большевистскими вождями, а позже беспощадно разоблачал преступников из ГПУ и НКВД, их гнусные провокации, похищения и репрессии.

 

* * *
Владимир Бурцев родился 17 (30) ноября 1862 года в далеком закаспийском форте Александровском (ныне город Кызылорда в Казахстане). Его отец Лев Александрович Бурцев, дворянин по происхождению, был в местном гарнизоне штабс-капитаном. Это был независимый человек, от начальства старался держаться подальше, хорошо относился к солдатам и даже, как гласило семейное предание, был добрым знакомым украинского поэта Тараса Шевченко, который находился там в ссылке. К сожалению, отец Володи умер, когда мальчику было около семи лет. На руках у вдовы Софьи Александровны осталось четверо малолетних детей. Она была вынуждена переселиться в глухую деревню в Уфимской губернии. По дороге туда бездетная сестра покойного мужа уговорила мать Володи оставить мальчика погостить. Так и получилось, что большую часть детства Володя провел в семье дяди, зажиточного купца в городе Бирске той же Уфимской губернии.

 

В доме дяди не было книг, зато были подшивки номеров качественного общественно-политического и литературного журнала «Сын Отечества». Любознательный мальчик пристрастился к его чтению, особенно к статьям о политике. Так началось его политическое самообразование. В детстве Володя был весьма религиозен, мечтал даже о монашестве, но, став подростком, почему-то быстро разуверился в Боге и превратился в дерзкого атеиста. После окончания приходского уездного училища Володя поступил в уфимскую гимназию, где у строптивого юноши начались конфликты с начальством. Они продолжились потом и в казанской гимназии, куда он перевелся.

 

* * *
Между тем в Российской империи назревали драматические события. На арену с середины 70-х годов XIX века выходит новое поколение молодежи, очень негативно настроенное к царскому режиму. В условиях жестких полицейских репрессий часть оппозиционных организаций и кружков стала приобретать довольно четко выраженные черты террористических групп. В конце концов 1 марта 1881 года в Петербурге произошло цареубийство. Террористы-народовольцы, считавшие, что смерть императора Александра II подтолкнет правящую элиту к более демократическим преобразованиям, достигли противоположного — власть начала активно сопротивляться любому прогрессу в политической жизни. Курс на либеральные реформы, пусть и не всегда последовательно проводившийся убитым царем, уступил место политике реакции. Уже 29 апреля 1881 года был обнародован манифест нового царя Александра III «О незыблемости самодержавия», который стал своеобразной точкой отсчета в противостоянии охранных структур и революционеров. К концу 1882 года было подготовлено и утверждено императором «Положение об устройстве секретной полиции в империи». Практическое руководство ее деятельностью поручалось особому инспектору секретной полиции с совмещением должности заведующего Санкт-Петербургским отделением по охранению общественного порядка и спокойствия. Им был назначен жандармский полковник Г.П. Судейкин, который ныне считается «отцом российской политической провокации». В написанном полковником циркуляре изложены такие задачи: «1) Возбуждать с помощью особых активных агентов ссоры и распри между различными революционными группами. 2) Распространять ложные слухи, удручающие и терроризирующие революционную среду. 3) Передавать через тех же агентов, а иногда с помощью приглашений в полицию или кратковременных арестов, обвинения наиболее опасных революционеров в шпионстве; вместе с тем дискредитировать революционные прокламации и различные органы печати, придавая им значение агентурной, провокационной работы».

 

* * *
Владимир Бурцев, окончив гимназию в Казани, в 1882 году поступил в Санкт-Петербургский университет на физико-математический факультет. Но вскоре был арестован на две недели за участие в студенческих волнениях, а потом на несколько месяцев исключен из университета. Впоследствии Владимир Львович придавал очень большое значение своему первому аресту. Именно тогда он впервые встретился с революционерами и приобрел то, что называлось революционными связями. Это было только начало. Вскоре, восстановившись в университете, он начал принимать участие в работе одного из студенческих кружков. Рассказывая об этом эпизоде в своих воспоминаниях, Бурцев отметил, что в конце 1882 года по студенческим кружкам распространялась прокламация, призывавшая молодых людей к взаимному шпионажу. По мнению Бурцева, это была очередная провокация полковника Г.П. Судейкина.

 

Позже Бурцеву еще не раз придется изучать методы Судейкина по разложению антиправительственных организаций изнутри. Судейкин рекомендовал использовать в борьбе с оппозиционным подпольем крайне грязные приемы: например, подстрекать революционные организации к разграблению магазинов и складов, поджогу домов, к беспорядочной стрельбе по представителям полиции и метанию бомб. Подобные провокации давали властям повод и право применять в отношении участников беспорядков самые жесткие карательные меры.

 

Александр Керенский

 

В определенный момент полковник, однако, заигрался. В конце 1882 года с помощью грязного приема он сумел завербовать видного народовольца, штабс-капитана в отставке Сергея Дегаева. В итоге было арестовано большое количество революционеров, в том числе почти все члены исполкома «Народной воли». Но ас политической провокации где-то просчитался. У Дегаева, похоже, проснулась совесть, он повел двойную игру, и при его содействии Судейкин был убит народовольцами в декабре 1883 года на его конспиративной квартире в Петербурге.

 

Бурцев, который никогда не был формальным членом народовольческих организаций, хотя и выполнял их различные поручения, в тот период смог избежать ареста. Но многие его знакомые оказались за решеткой. В сентябре 1884 года Бурцев по до сих пор не вполне понятным причинам перевелся в Казанский университет. Пытаясь вскоре восстановить связи с подпольщиками в Петербурге, он написал письмо одной богатой девице, имевшей знакомых среди народовольцев. А та, как оказалось, находилась под негласным наблюдением, и письмо попало прямо в руки полиции. Его текст показывал, что автор хорошо знаком с рядом лидеров подпольной организации. В феврале 1885 года Бурцев был арестован в Казани, а через несколько месяцев переведен в тюрьму Петропавловской крепости. Доказать его прямую причастность к убийству Судейкина следователи не смогли. Но власти без суда сочли нужным отправить его в ссылку в Восточную Сибирь, точнее в село Малышевское в Иркутской губернии, куда он прибыл осенью 1887 года. Однако летом следующего года Бурцев в форме гимназиста, имея ненадежный самодельный паспорт и 80 рублей денег, совершил удачный побег. Через всю Россию он благополучно добрался до западной границы империи, которую тайно перешел. В Швейцарии, где он в итоге оказался в октябре 1888 года, Бурцев рассчитывал пробыть недолго и при первой возможности вернуться в Россию. Но прошли годы, прежде чем его мечта осуществилась.

 

Лев Троцкий

 

* * *
За рубежом Бурцев много чем занимался. Принимал участие в выпуске газеты «Самоуправление», издал свою книгу «Белый террор при Александре III» и книгу американского публициста и путешественника Джорджа Кеннана «Сибирь и ссылка». Есть данные, что еще в Швейцарии, а потом и во Франции он с соратниками пытался наладить производство бомб для террористов. В 1889 году в Женеве Бурцев участвовал в создании и издании журнала «Свободная Россия». Для № 2 он приготовил статью, где сформулировал свою политическую позицию. Отметив желательность мирного пути развития России, Бурцев заявил, что с реакционным правительством следует говорить языком революционеров: требовать и угрожать активной борьбой вплоть до террора, если оно не пойдет навстречу. Но после третьего номера из-за внутриредакционного раскола журнал закрылся, а Бурцев перебрался в Париж, где тогда обитала основная часть русской эмиграции. За ней внимательно «присматривала» парижcкая агентура охранки во главе со знаменитым Петром Рачковским. Его лучшим секретным сотрудником был Абрам Геккельман, он же Михаил Ландезен, а в будущем действительный статский советник Аркадий Гартинг.

 

Бурцев как идейный защитник террора, конечно, тут же оказался в поле зрения Рачковского и Ландезена. Впоследствии Владимир Львович считал эту «парочку» своими злыми гениями. Во многом благодаря их «стараниям» Бурцев едва не стал в Париже «главным руководителем террористической группы», которая якобы готовила покушение на императора Александра III. Аресты парижской полицией группы русских эмигрантов с готовыми к испытаниям бомбами были подстроены Ландезеном с подачи Рачковского и стали классическим примером полицейской провокации. Бурцев, однако, избежал ареста, поскольку тогда отправился в нелегальную поездку… в Россию, но куда он так и не попал. По пути Бурцев и его спутник Ю. Раппопорт заметили слежку и изменили маршрут. Вместо Львова они отправились в Румынию, а в Яссах наконец оторвались от филеров и расстались. Раппопорт решил, что уже можно ехать в Россию, где он и был тут же схвачен. А Бурцев поостерегся, и ему долго пришлось «заметать следы» на Балканах. Это была своего рода Одиссея, полная опасных приключений, вполне заслуживающая экранизации. Он отказался от поездки в Россию, но не рискнул вернуться и в Париж. Из Галаца на английском пароходе «Ашланд» Бурцев с немалым риском (в Константинополе его ждали агенты охранки) доплыл до Лондона, который с конца 1890 года стал местом его жительства.

 

Париж 30-х годов

 

В 1897 году он начал издавать журнал «Народоволец», в котором пропагандировал методы политической борьбы, делая акцент на революционном терроре. При этом Бурцев обвинял некоторых борцов с режимом в том, что они тратят силы на охоту за сановниками вместо того, чтобы готовить убийство царя. Считая Николая II источником всех зол, он испытывал к нему особую ненависть. После выхода в свет третьего номера «Народовольца» за статью «Долой царя!» под давлением русского правительства Бурцев был арестован и обвинен английским судом присяжных в подстрекательстве к убийству. В лондонской каторжной тюрьме он пробыл полтора года.

 

После освобождения, не входя ни в одну из партий, Бурцев пытался объединить эмиграцию — социалистов и либералов — на идеях конституционализма, но главным средством достижения политической свободы в российских условиях по-прежнему считал индивидуальный террор. Взгляды Бурцева, однако, не стали популярными, и он оказался в относительной политической изоляции. Более удались его занятия в другой сфере — изучении истории революционного движения. Им был подготовлен внушительный справочник «За сто лет» (Лондон, 1897). В 1900 году он стал основателем историко-революционного журнала «Былое».

 

Бурцев также достал и издал ценные сборники секретных правительственных документов: «Царский листок. Доклады министра внутренних дел Николаю II за 1897 год» (Париж, 1909) и «Царь и внешняя политика. Виновники русско-японской войны. По тайным документам: Записке гр. Ламсдорфа и Малиновой книге» (Берлин, 1910). Так что знаменитый ныне Асанж, издатель в Интернете всевозможных секретов правительств разных стран, всего лишь подражатель. Часть секретных документов Бурцев заполучил в России, куда он нелегально вернулся осенью 1905 года в связи с началом первой русской революции, которую он, кстати, воспринял весьма неоднозначно. Например, он считал, что революционные силы слишком слабы, декабрьское восстание в Москве было не вовремя. Большие надежды он возлагал на Государственную думу в отличие от левых партий, призывавших к ее бойкоту. Он не одобрял стачечную борьбу и декреты Совета рабочих депутатов и т.д.

 

Евно Азеф

 

Возобновив издание в Петербурге журнала «Былое», который быстро завоевал большую популярность, Бурцев все более увлекался новым делом — раскрытием секретов охранки. В мае 1906 года в петербургской редакции «Былого» впервые появился М. Бакай, симпатизировавший оппозиционерам чиновник Варшавского охранного отделения, и предложил свои услуги. Полученные от Бакая и ряда других перебежчиков из правительственного лагеря сведения позволили Бурцеву приступить к разоблачению провокаторов и секретных агентов, внедренных полицией в оппозиционные партии и организации. Но в целях безопасности из России в апреле 1907 года, вскоре после ареста Бакая, пришлось

 

Максим Горький

 

уехать. Общеевропейская известность и даже слава пришла к Бурцеву после разоблачения им «великого провокатора» знаменитого Евно Азефа, который входил в руководство партии социалистов-революционеров и даже возглавлял ее боевую организацию, которая специализировалась на террористических актах и экспроприациях. На ее счету были многочисленные убийства высших сановников, в том числе министра внутренних дел Плеве и генерал-губернатора Москвы великого князя Сергея Александровича. Позже Бурцев сорвал маски еще со многих провокаторов в различных партиях. Среди них был и близкий к Ленину глава фракции РСДРП в

 

Петр Рачковский

 

Государственной думе Роман Малиновский, который являлся многолетним агентом тайной полиции. Ленин поначалу пытался защитить своего друга, но Бурцев довел расследование до конца. Провокаторов и агентов охранки было много, и Бурцев даже основал в Париже своеобразное сыскное бюро, к услугам или посредничеству которого прибегали деятели самых разных направлений.

 

С началом Первой мировой войны Бурцев занял оборонческую позицию, в отличие от пораженцев-большевиков во главе с Лениным. Всенародный подъем в России, о котором Бурцев читал во французских газетах, убедил его в необходимости вернуться на родину. Он говорил: «В эту великую годину не могу оставаться даже в дружественной нам стране. Мне хочется поскорее быть именно в России, в моем отечестве, которое я беззаветно горячо люблю. Теперь, когда Россия стала лицом к лицу с могущественным врагом, когда все народы, ее населяющие, как один человек, откликнувшись на призыв борьбы с Германией, не может быть и речи о какой бы то ни было национальной, политической или общественной розни. Я еду в Россию, спокойный за свою судьбу».

 

Однако эта патриотическая позиция не спасла личного врага Николая II от ареста на границе. Бурцев был препровожден в Петропавловскую крепость, а затем приговорен к ссылке в Сибирь. На суде его защищали известные адвокаты А.Ф. Керенский (будущий глава Временного правительства) и В.А. Маклаков. В Сибири, впрочем, Бурцев пробыл недолго. По ходатайству французского правительства его амнистировали. Сначала Бурцев жил в Твери, а потом, после поданного им прошения о необходимости пользоваться для своих литературных работ публичной библиотекой, ему было разрешено жить в Петрограде, куда он и переехал. В 1916 году Бурцев издал брошюру «О войне».

 

Как демократ и республиканец Бурцев горячо приветствовал Февральскую революцию. Вскоре он был привлечен к участию в разборке уцелевших материалов Охранного отделения и, кроме того, стал издавать журнал «Былое», субсидируемый Временным правительством. Работа даже с остатками разгромленных архивов охранки позволили Бурцеву увидеть масштабы политического сыска и провокаторства. На охранку в «лучшие времена» работало около 6,5 тысяч агентов, сотрудников охранных отделений и жандармских управлений. И среди них видные партийные лидеры и функционеры. Но «ни числом, ни уменьем» охранке не удалось остановить революционную волну.

 

После июльских событий 1917 года Бурцев стал одним из организаторов антибольшевистской кампании. В опубликованной 7 июля газетой «Русская воля» статье «Или мы, или немцы и те, кто с ними» Бурцев привел список 12 наиболее вредных, с его точки зрения, лиц. Среди них были названы Ленин, Троцкий, Лев Каменев, Григорий Зиновьев и некоторые другие большевики. Шпионами и «агентами Вильгельма» Бурцеву тогда казались очень многие. В статье были упомянуты даже женщина Александра Коллонтай и Максим Горький. На что писатель резко отреагировал в своей газете «Новая жизнь». В сердцах Горький воскликнул: «Жалкий вы человек!» Бурцев ответил статьей «Не защищайте М. Горького!», в которой вновь обвинил писателя в покровительстве большевикам.

 

Париж 20-х годов

 

На страницах своей газеты «Общее дело» Бурцев впервые опубликовал список фамилий 159 эмигрантов, вернувшихся в Россию через территорию Германии. Впрочем, он не смог документально подтвердить свои утверждения о связи большевиков с германским командованием. Это были скорее логические умозаключения. Бурцев писал о большевиках: «Это — бывшие наши товарищи. Теперь они, пользуясь тем критическим положением, в котором находится вся страна благодаря войне, являются ее врагами и ради успеха своего доктринерства и своей демагогии решили довести до конца свои задачи, хотя бы для этого нужно было поставить на карту судьбу всей страны». Он считал, что в июльские дни «Ленин с товарищами обошлись нам не меньше хорошей чумы или холеры».
Бурцев, рискуя навлечь на себя негодование самых разных сторон, выступал в поддержку генерала Л.Г. Корнилова, критиковал за нерешительность Временное правительство и персонально А.Ф. Керенского, которому предлагал повиниться перед генералом. В конце концов «Общее дело» было Временным правительством запрещено.
Накануне захвата большевиками Зимнего дворца 25 октября 1917 года Бурцев выпустил первый и единственный номер своей новой вечерней газеты «Наше общее дело». Его передовая статья, освещавшая события первой половины этого дня, начиналась словами: «Граждане, спасайте Россию…».

 

Номер был немедленно конфискован — на сей раз по личному распоряжению Льва Троцкого, а сам автор статьи тут же был арестован и стал одним из первых советских политических заключенных. Он опять оказался в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, в котором сидел при Александре III и при Николае II. Арестованных большевиками министров Временного правительства привезли в крепость уже после него.

 

Неунывающий Бурцев даже в тюрьме решил заняться любимым делом. Он немедленно выяснил, что в соседней камере сидит бывший директор департамента полиции Белецкий. И, как рассказывала в своем дневнике поэтесса Зинаида Гиппиус, попытался этим воспользоваться: «…Бурцев теперь в полном удовлетворении: они ведут нескончаемые разговоры перестукиванием. Бурцев хочет выудить у соседа все, что еще не знает о большевиках, особенно о Троцком». У Владимира Львовича, как и у Льва Борисовича, похоже, была взаимная особая неприязнь.

 

Хотя неоднократные нападки Бурцева глубоко задели Горького, надо отдать должное «пролетарскому» писателю. Когда его оппонент оказался в Петропавловской крепости уже по воле советских властей (точнее, Троцкого), Горький с задержкой, но выступил в его защиту. 12 (25) ноября 1917 года в «Новой жизни» он писал: «Держать в тюрьме старика революционера Бурцева, человека, который нанес монархии немало мощных ударов, держать его в тюрьме только за то, что он увлекается своей ролью ассенизатора политических партий, — это позор для демократии».

 

Император Николай II

 

В феврале 1918 года во время неразберихи, связанной с немецким наступлением, Бурцева выпустили. Судя по всему, помогли нарком юстиции левый эсер Исаак Штейнберг и известный медик Иван Манухин, личный доктор Горького, служивший также (еще по просьбе Временного правительства) врачом в Трубецком бастионе, где находились в заключении бывшие члены царского правительства.

 

Не желая вновь испытывать переменчивую судьбу, Бурцев вскоре перебрался в Финляндию, а оттуда в Швецию, где немедленно напечатал открытое письмо «Проклятие вам, большевики!». В нем он повторил свои обвинения, выдвигавшиеся ранее в «Общем деле». Это письмо Бурцева неоднократно переиздавалось в России и за границей. Затем Бурцев обосновался в Париже, где возобновил издание «Общего дела». На какой-то период это была крупнейшая газета русской эмиграции. Как и раньше, Бурцев призывал к единству — на этот раз в борьбе с большевиками. Он осуждал своих прежних друзей-эсеров за раскольнические, по его мнению, действия, призывал сплотиться под знаменем Колчака и Деникина. Бурцев обвинял также Антанту в недостаточно активной борьбе с большевиками. Ну вот так он считал…

 

Бурцев еще побывал в России. Там он встречался с «белыми вождями» — А.И. Деникиным, а потом и с П.Н. Врангелем, и даже получил от них поддержку, в том числе материальную. А в августе 1920 года Бурцев дал в Париже показания следователю Соколову, ведшему дело об убийстве царя и его семьи. Он, в частности, тогда сказал: «Совершенно определенно заявляю Вам, что самый переворот 25 октября 1917 года, свергнувший власть Временного правительства и установивший власть Советов, был совершен немцами через их агентов, на их деньги и по их указаниям. Собственная позиция немцев в этом вопросе совершенно ясна. Не боясь сами развития у себя «русского большевизма» благодаря их высокому общему культурному уровню, немцы прибегли в 1917 году к этому средству, как к способу развала России, выводя ее из рядов борющихся с ними врагов. Такова была в тот момент их ближайшая задача. Существовали, конечно, у них при этом и другие цели, но уже более отдаленные: прежде всего, захват территории России, богатой материальными и природными ресурсами, для возможности продолжения борьбы с Западом». Соглашаться или нет с такой позицией Бурцева — конечно, ваше право.

 

В 1920–1930 годах, находясь за пределами России, куда он уже никогда не вернется, Бурцев продолжал безуспешные попытки объединить антисоветскую эмиграцию. В частности, в 1921 году был одним из организаторов и руководителей т.н. Русского национального комитета. Он пытался также вести борьбу с советской агентурой среди эмиграции, указывал на провокационный характер организации «Трест». Литературно-публицистическую деятельность Владимир Львович не прерывал до последних лет своей жизни. В 1923 году в Берлине вышла книга его интереснейших воспоминаний «Борьба за свободную Россию». Десятилетие Октябрьского переворота Бурцев «отпраздновал» выпуском брошюры «Юбилей предателей и убийц. 1917–1927». Он также пытался издавать «Общее дело», однако в начале 30-х годов оно заглохло окончательно. Неудачной оказалась и попытка возобновить в 1933 году «Былое» — удалось выпустить лишь два номера, наполовину заполненных бурцевскими воспоминаниями. Его перу принадлежит брошюра о т.н. «московских процессах». В 1939 году 77-летний Бурцев опубликовал в Париже более чем 100-страничную публицистически-расследовательскую работу «Большевицкие гангстеры в Париже: похищение генерала Миллера и генерала Кутепова».

 

Кладбище Сент-Женевьев-де-Буа

 

В 30-е годы прошлого века довольно большую известность приобрела деятельность Бурцева как борца против нацизма и его неотъемлемой части антисемитизма. Как знаток русской охранки он в 1934 году дал показания на процессе в Берне по поводу пресловутых «Протоколов сионских мудрецов», сфабрикованных царской охранкой еще в начале ХХ века. А в 1938 году Бурцев издал в Париже книгу «Протоколы сионских мудрецов» — доказанный подлог» с недвусмысленным подзаголовком «Рачковский сфабриковал «Протоколы сионских мудрецов», а Гитлер придал им мировую известность». На основании многочисленных документов и устных свидетельств он раскрыл в книге не только явный плагиат и подложность «Протоколов», но и их провокационный характер. Понятно, что Бурцев вскоре стал объектом травли со стороны нацистских пропагандистских изданий как юдофил. После оккупации гитлеровцами Парижа Бурцева вызывали в гестапо, но, вероятно, в связи с преклонным возрастом отпустили.

 

* * *

 

В годы второй войны во Франции один за другим уходили из жизни старые русские эмигранты — многие от болезней, холода и голода, но также от черной безнадеги той страшной войны, исход которой был еще далеко не ясен… 21 августа 1942 года, не дожив немного до своего 80-летия, в парижском госпитале для бедных от заражения крови умер и Владимир Бурцев, живший в последние свои годы в откровенной нищете. Похоронен он на известном русском кладбище под Парижем — Сент-Женевьев-де-Буа. Вокруг его могилы — сплошные соотечественники…

 

Мы не знаем точно, но, возможно, Владимир Львович уходил из этого мира с надеждой. Как вспоминала жившая в годы немецкой оккупации в Париже дочь А.И. Куприна Ксения, «Бурцев… продолжал неутомимо ходить по опустевшему, запуганному городу, волновался, спорил и доказывал, что Россия победит…» И он оказался прав.

 

Текст: Владимир Батуров