Научно- музейная деятельность отца Павла Флоренского

НАУЧНО-МУЗЕЙНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ СВЯЩ. ПАВЛА ФЛОРЕНСКОГО В КОМИССИИ ПО ОХРАНЕ ПАМЯТНИКОВ ИСКУССТВА И СТАРИНЫ ТРОИЦЕ – СЕРГИЕВОЙ ЛАВРЫ: 1918 – 1920

 Жизнь Сергиева Посада с первых послереволюционных годов пошла в нескольких различных пространствах:  вся верующая Россия, неожиданно оказавшись бессильной, следила за тем, устоит ли  Троице – Сергиева Лавра перед натиском безбожия и кучки распоясавшихся местных комиссаров, поддерживаемых органами ЧК из Москвы. Воспользовавшись терминологией отца Павла, и тех и других интересовал собственно культ, вся его взаимосвязь и влияния на культуру, понимаемую в широком смысле слова, как деятельность человека. Узкий круг специалистов древнерусского искусства наоборот, интересовала лишь «сохранность памятников» Троице – Сергиевой Лавры, которые могли погибнуть при столкновении русской культуры с идеологией большевистского государства..

 "Этому способствовала пропаганда нигилистического отношения к культурному наследию ультралевыми деятелями, считавшими  себя специалистами по "пролетарской культуре". Пролеткультовцы видели в уничтожении памятников архитектуры и искусства, особенно монастырей и церквей, средство борьбы с пережитками прошлого. Они были готовы "сбросить с корабля современности" все, что создавалось народом до революции и  зачеркнуть все достижения культуры" [I, с. 9]. но и тех, и других интересовала лишь определенная часть культуры, намеренно отрывавшаяся и от культа, и от других областей культуры и от самой русской жизни. 

Отец Павел и другие члены Комиссии по своим мировоззренческим убеждениям, жизненному опыту и профессиональным знаниям не могли ограничиться ни одной из этих позиций. Они оказались тем островком, для которого пространство культа  пространство культуры были не несоизмеримыми, а коренно родственными. Культ как средоточие культуры вбирает  в себя из нее все лучшее, а как порождающий культуру сам должен воздействовать на нее. Личная причастность планов Комиссии по охране Лавры к нравственному культу и православной культуре заставляла их с равной напряженностью бороться как за сохранение Троице – Сергиевой Лавры в качестве живого, «действующего» монастыря и всеми силами препятствовать ее закрытию, так и за то, чтобы ее богатейшие историко – художественные памятники достойно вошли в пространство культурной жизни. 

Противоречивость положения была вызвана еще и тем, что в дореволюционное время Церковь не создала музеев и архивов в той открытой для общества форме, которая сложилась в светских музеях, библиотеках и архивах к началу ХХ в. рукописное наследие архиерейских кафедр и монастырей, несмотря на протесты начало систематически изыматься с середины ХIХ в. (экспедиции П.П. Строева). Древнейшие  облачения и книги вышедшие из употребления по ветхости, хранились в запасниках ризниц, но они были недоступны для осмотра и не имели научного описания. Предметы, принадлежавшие первоначальникам обители, как правило выделялись от  остальных материалов ризницы и хранились  как святыни. Древние иконы находились в храмах, но обыкновенно под окладами и реставрация и раскрытие их в современном понимании начались лишь в самом начале ХХ в. Таким образом, отсутствие открытых церковных музеев было следствием неразвитости самого музейного дела, а отнюдь не нежелания Церкви. Патриаршая ризница и ризницы крупнейших монастырей, собрания рукописей  Троице – Сергиевой Лавры и т.п. были зачатками будущих образцовых открытых церковных музеев и архивохранилищ, если бы не случилась революция. Революционный  переворот и большевистская диктатура поставили вопрос совершенно по-другому: или эти музеи будут государственными, но это надо было еще доказать и сделать, или все, что хранит Церковь будет уничтожено и продано за границу. Поэтому в своей деятельности Комиссия по охране Лавры должна была прежде всего учитывать действительную, а не декларируемую политику Советского государства, которая выражалась в Декретах и постановлениях центральной и местной власти, инструкциях и указаниях наркоматов. Важнейшими из них были: Декрет от 20 января 1918 г. об отделении Церкви от государства согласно которому все Церковное имущество национализировалось, историко – художественные ценности поступали в ведение Наркомата просвещения, а прочее имущество подлежало разделу между Гохраном (для отправки за границу) и местной властью – срок передачи церковных имуществ истекал 30 октября.

        "Декрет от 5 октября 1918 года о регистрации, приеме на учет и охранении памятников искусства и старины, находящихся во владении  частных лиц. обществ и учреждений" [2, 1918, № 73, с. 794].  Этим декретом предписывалось: "1. Произвести первую государственную регистрацию всех монументальных и вещевых па-  мятников искусства и старины, как в виде целых собраний,  так и отдельных предметов, в чьем бы обладании они ни находились. 2. Взять на учет находящиеся во владении обществ,  учреждений и частных лиц монументальные памятники, собрания  предметов искусства и старины, а также отдельные предметы,  имеющие большое научное, историческое иди художественное  значение" [ 1, с. 22 – 23].

        Поскольку Троице – Сергиева Лавра имела совершенно особое значение, Сергиево – Посадская революционная власть проявила к ней свой интерес даже до издания Декрета об отделении Церкви от государства.  Еще 9 ноября 1917 года президиум солдатской секции Московского совета Рабочих и Солдатских Депутатов послал в Сергиевский военно-революционный комитет письмо с предложением не допускать входа в древлехранилища ризницы Троице-Сергиевой Лавры и подобные помещения без особого разрешения [4] .  29 ноября 1917 года военно-революционный комитет Сергиево- Посадского Совета постановил предложить городской Думе избрать Комиссию по приему монастырских земель и домов в Сергиевом Посаде.               28 октября 1918 года Сергиевский ревком издал постановление о регистрации и приеме на  учет памятников искусств и старины, не исключая церквей, молитвенных домов и монастырей.

 22 октября 1918 г. Московская коллегия по делам музеев и охране памятников искусства и старины Народного комиссариата по просвещению поручила комиссару отдела народного образования при военно – революционном комитете Сергиево – Посадского Совета Д.М. Гуревичу образовать Комиссию по охране памятников старины и искусства Троице – Сергиевой Лавры в составе: Д.М. Гуревича, П.А. Флоренского, Ю.А. Олсуфьева, И.Е. Бондаренко, И.Д Протасова, М.В. Боскина, и П.Н. Каптерева [5]. Поскольку Н.Д. Протасов и И.Е. Бондаренко являлись сотрудниками Московского Отдела по делам музеев, а инициатива приглашения П.А. Флоренского и других лиц из Сергиева Посада исходила также из Московского отдела по делам музеев, можно предполагать, что создание Комиссии по охране Лавры как учреждения местного и подчиняющегося Сергиево – Посадскому ревкому с самого начала замышлялось в качестве временного обходного маневра.  28 октября 1918 года, в 2 часа дня, состоялось 1-е организационное заседание Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой Лавры. И. Е. Бондаренко ознакомил собрание с основными целями и задачами Московской Коллегии по делам музеев и охраны памятников искусства и старины         с ее деятельностью с апреля по октябрь 1918 года и зачитал Положение об образовании губернских коллегий. Председателем был выбран комиссар по народному образованию Д. М. Гуревич, товарищем председателя - Ю. А. Олсуфьев, ученым секретарем - П. А. Флоренский. В общих чертах была определена будущая деятельность Троице-Сергиевой Комиссии: охрана памятников старины, организация музея, создание музейного фонда, регистрация и описание памятников. Районом действий Комиссии признано было считать район революционного комитета Сергиева Посада.

 Комиссия попала в трудное положение. Как сообщил Д.Н. Гуревич, за недостатком времени ревкомом ничего по охране Лавры предпринято не было, а 30 октября истекал срок передачи церковных имуществ. Лавра переходила в ведение Наркомпроса и было решено, что прием имущества должен производиться местной Комиссией в присутствии членов ревкома. Опись всех  лаврских имуществ была, но детальный прием можно было произвести только в длительный срок. Опись хозяйственного инвентаря Лавры должна была включаться в общую опись Комиссии.  Юридическая ответственность местной Комиссии за прием церковных имуществ была очень велика. Все это привело к изменению положения Комиссии по охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой Лавры.

 I ноября 1918 года И.Е. Бондаренко на заседании московской Коллегии Отдела по дедам музеев и охране памятников искусства и старины докладывал о Троице-Сергиевой Лавре как хранилище художественных и исторических ценностей, имеющем общегосударственное значение. Коллегия по дедам музеев приняла постановление №2517 от 1 ноября 1918г., согласно которому Лавра национализировалась, для ее охраны назначалась местная Комиссия, перешедшая в прямое подчинение Всероссийской Коллегии [6].  Расширился состав Комиссии, в который вошли вскоре Т.Н.  Александрова-Дольник, С.Н. Дурылин, С.П. Мансуров, М.В. Шик.  В сотрудники по канцелярии по предложению П.А. Флоренского  были избраны Т. В. Розанова, И. А. Введенский, Г. И. Качмар.  На 2-м заседании Комиссии П.А. Флоренский был избран хранителем ризницы (по некоторым документам - хранителем Лавры),  его помощником - иеромонах Диомид (Егоров) [6]. Председателем  Комиссии немного позднее был назначен И.Е. Бондаренко, заведующий VI подотделом (архитектурной и живописной реставрации) Московской Коллегии, а комиссаром - Д.Н. Гуревич, комиссар электротехнических курсов военной академии, занявших корпуса Московской Духовной Академии. В ведении комиссара находилась хозяйственная часть Лавры со всем имуществом, за исключением имущества, имевшего историко-художественное значение. Комиссару также поручалась охрана всех зданий и имуществ, в его непосредственном подчинении находилась воинская часть и сторожа, которые несли наружную и внутреннюю охрану Лавры. Ввиду малочисленности воинской охраны по согласованию с Отделом по делам музеев внутреннюю охрану несли 43 монаха, число которых затем постепенно сокращалось. Они же выполняли в качестве рабочих все архитектурно-реставрационные, ремонтные и хозяйственные работы.

 25 ноября 1918 года в Отдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Наркомпроса было направлено  сообщение наркома государственного контроля о необходимости  немедленного предварительного осмотра монастырских храмов и  ризниц при участии представителем Всероссийской Коллегии по  делам музеев [7].

 Именно к  этому времени относится письмо священника Павла Флоренского Святейшему  Патриарху Тихону:

«Ваше Святейшество, Милостивый Архипастырь и Отец. Будучи приглашены в Комиссию по охране и реставрации Лавры, мы испрашиваем Вашего Святейшества на предстоящее, полное величественной ответственности, дело, а чтобы иметь право просить  о благословлении – считаем долгом своим объяснить, как понимаем выдачу серебра Прав[ительству] – по декрету. С 30-го октября нов[ого] стиля Лавра стала достоянием Комиссар[иата] Нар[одного] Просв[ещения]. Следовательно, речь может быть не о том, что отнимут у Церкви из Лавры, ибо все отнято, но скорее о том, что удастся сохранить для Церкви на том или ином косвенном основании. Основная задача Комиссии – не дать ничему уйти за пределы Лаврских стен и по возможности сохранить строй Лаврской жизни. К этой основной задаче присоединяется другая, сама по себе второстепенная, но тем не менее делающая возможным осуществление первой – направить реставрационные работы в наиболее безобидную для Церкви сторону». [8]

 Нет сомнений в том, что Святитель Тихон благословил деятельность отца Павла и его друзей в Комиссии по охране Лавры. Подтверждением этому служит и сама дальнейшая работа отца Павла, и последующая переписка Комиссии с Патриархом (см. ниже о статье “Черная доска”) и то, что святитель Тихон в 19.. г. особым Обращением благословил деятельность Всероссийской Комиссии по реставрации памятников искусства и старины.

 "Комиссия по реставрации памятников искусства и старины в лице ее представителя И.Э. Грабаря и членов - В. Т. Георгиевского и А. И. Анисимова приступила ныне к изучению древних памятников русского иконописания великих мастеров - Андрея Рублева и Дионисия. С этою целью члены Комиссии предпринимают путешествие по древнейшим святыням нашего Отечества. Желаю успеха этому полезному для Святой Церкви начинанию, призываю благословение Божие на тружеников науки. Тихон, Патриарх Москвы и всея России" [12; 13, с. 18].

 С самого начала деятельности Комиссии отец Павел предложил создание музея Троице-Сергиевой лавры на существенно иных и новых основах, чем это было ранее принято в музейном деле. Он, вероятно, первый в русском музееведении развил идею “живого музея”.

«Музей, самостоятельно существующий, есть дело ложное и в сущности вредное для искусства, ибо предмет искусства хотя и называется вещью, однако отнюдь не есть в е щ ь  , не есть ergon, не есть  неподвижная, стоячая, мертвая мумия художественной деятельности, но должен быть понимаем как никогда не иссякающая, вечно бьющая струя самого творчества, как живая, пульсирующая деятельность творца хотя и отодвинутая от него временем и пространством, но все еще неотделимая от него, все еще переливающая и играющая всеми цветами жизни, всегда волнующегосяenergeia духа.»[52, с. 371].   “…жизненность искусства зависит от степени объединенности впечатлений и способов их выражений. Истинное искусство есть единство содержания и способов их выражений. Истинное искусство есть единство содержания и способов выражения этого содержания, но эти способы выражения легко понять упрощенно, вырезывая из полносодержательной функции воплощения какую – нибудь о д н у грань. Тогда сторона, одна только сторона, органического единства принимается за нечто самодовлеющее, существующее уединенно от прочих граней воплощения, хотя на самом деле она есть фикция, в н е  целого не имеющая реальности, подобно тому как не есть эстетическая реальность краска, соскобленная с картины, или совместно звучащие звуки всей симфонии. И если эстет, на основании этого своего опрощенческого недочувствия, попытается разрезать нити, или, точнее, кровеносные артерии, связующие усмотренную сторону художественного произведения с другими, им, эстетом, не замеченными, то он разрушает единство содержания и способов их выражения, уничтожает с т и л ь  предмета искусства или искажает его, а, исказив или уничтожив стиль, обесстилив само произведение, повторяем, художественно – не иначе как в полноте необходимых для существования его условий, в расчете на которые и в которых оно было порождено [52, с. 374 – 375].  «Я понял бы фанатическое требование разрушить Лавру, так, чтобы не осталось камня на камне, - во имя религии социализма; но я решительно отказываюсь понять культуртрегерство, в силу с л у ч а й н о г о  преобладания в наше время специалистов именно по изобразительному искусству, а не по каким – либо иным – культуртрегерство, ревностно защищающее икону, стенописи и самые стены и равнодушное к другим, нисколько не менее драгоценным достижениям древнего искусства, главное же – не считающееся с высшей задачей искусств – их предельным синтезом, так удачно и своеобразно разрешенною в храмовом действе Троице – Сергиевой Лавры и с такою неуемною жаждою искомою покойным Скрябиным».[52, с. 381-382]. «Лавра собою объединяет в жизненном единстве  в с е  стороны Русской жизни. Мы видим тут великолепный подбор икон всех веков и изводов; как же можно представить себе Лавру без школы иконописи и без иконописных мастерских? Лавра – показательный музей архитектуры; естественно организовать здесь школу архитектурную, а может быть, - и рассадник архитектурных проектов, своего рода строительную мастерскую на всю Россию. В Лавре сосредоточены превосходнейшие образцы шитья – этого своеобразного, пока почти неоцененного изобразительного искусства, достижения которого недоступны и лучшей живописи; как  необходимо учредить здесь, на месте, Общество, которое изучало бы памятники этого искусства, издавало бы атласы фотографически увеличенных швов и воспроизведения памятников, которое распространяло бы искусство вышивки и устроило соответственную школу и мастерские. Превосходнейшие образцы дела ювелирного  в Лавре   наводят на мысль о необходимости устроить здесь учреждение, пекущееся об этом деле. Нужно ли говорить, как необходима здесь певческая школа, изучающая русскую народную музыку, с ее, по терминологии Адлера, «гетерофонией» или «народным многоголосием», - это зерно прорастающей музыки будущего, идущей на смену полифонии Средневековья и гомофонии Нового времени и их в себе примиряющей? Нужно ли напоминать об исключительно – благоприятном  изучении здесь, в волнах народных, набегающих ото всех пределов России, задач этнографических и антропологических? Но довольно. Сейчас не исчислить всех культурных возможностей, столь естественных около Лавры, нельзя и предвидеть те новые дисциплины науки, сферы творчества и плоскости культуры, которые могут возникнуть и, наверное, возникнут с свершившимся переломом мировой истории – от   у е д и н е н н о г о  р а с с у д к а   к о   в с е н а р о д н о м у   р а з у м у.» [52, с. 368 – 369]

 Конечно, в условиях послереволюционных и тем более последующих годов попытка сохранить монастыри как живые очаги духовной культуры - с признанием за их современными насельниками творческой преемственности и родства с их духовными предками  была обречена. Но это была жертвенная попытка, исполненная любви и благодарности к истинным стражам духовной культуры.  И сама идея “живого музея”, не только в церковной, но и в других областях, оказалась чуждой идеологии большевистского государства, цель которого была противоположной:  все из прежнего мира уничтожить, если это невозможно - музеефицировать, но не дать жить.  Неужели отец Павел был столь наивен и доверчив, что не видел неосуществимость своих замыслов и их чуждость действительной политике Советского государства? Наоборот. Сознавая неотвратимость физического разрушения всего, что связано с русской идеей, со Святой Русью, отец Павел стремился все, что возможно, “сохранить для Церкви на том или ином косвенном основании”. Кроме того, он, несомненно, развивал теорию музейного дела, исходя из того чаемого времени, когда нигилизм будет изжит.  Большая часть деятельности Комиссии по охране Лавры состояла в приеме и составлении и научных описей историко-художественных памятников.      

 Работа до приему золотых и серебряных предметов была возложена на М.В. Боскина, по подготовительной разборке - на отца Павла,  по специальному исследованию качества вещей - на эксперта Отдела по делам музеев Ф.Я. Мишукова. Регистрацию икон семи палат ризницы проводили Ю. А. Олсуфьев, отец Павел и ризничий Лавры архимандрит Ириней. Шитье до ХVIII века принимала Т.Е. Александрова-Дольник, а новое - М.В. Боcкин. С ноября 1918 года по январь 1919 года были зарегистрированы почти все отделы ризницы, описания которых в сентябре 1919 года была подготовлены к печати.  В конце 1918 года - начале 1919 года П.А. Флоренским были также сделаны описания кубков ХVI - XIX вв., стаканов, ладониц, солониц XVIII-XIX вв., митр ХVII-ХVIII вв.; крестов, ковчегов, складня; сосудов (большой водосвятной чаши первой половины ХVII в.  № 15/42; сосуда, употребляющегося для освящения колива треть  ей четверти ХVIII в. № 42/7); свадебного ларца туалетного назначения ХVII в. №" 9/3; посоха митрополита Филарета (Дроздова)  № 13/0; церковной утвари ХV-ХХ вв. (блюдца, дискосы, звездицы, лжицы, копии - специальная тетрадь для их описаний помечена 21 февраля 1919 года); надгробных плит Троице-Сергиевой Лавры за ХIХ-ХХ вв. Часть этих материалов осталась в виде черновых записей, часть была отработана набело, Впоследствии Ю.А. Олсуфьев издал: "Опись крестов Троице-Сергиевой Лавры до XIX в. и наиболее типичных XIX в." (Сергиев Посад, 1921) и "Опись древнего церковного серебра б. Троице-Сергиевой Лавры до ХVIII века" (Сергиев Посад, 1926), где в какой-то мере могли быть использованы эти материалы.  23 февраля 1919 года ризницу Троице-Сергиевой Лавры  осматривала первая экскурсия из учителей и учительниц Сергиева Посада, объяснения которым давал ее хранитель - отец Павел Флоренский [8].

Были взяты под охрану и учет архив Духовного собора Лавры, библиотеки Троице – Сергиевой Лавры, московской Духовной Академии, Вифанской семинарии. Отец Павел и М. В. Шик приняли музей Московской Духовной Академии, экспонаты которого были перенесены в помещение Митрополичьих покоев. 12 сентября 1919 года М.В. Шик в  развитие доклада П.А. Флоренского "Храмовое действо как синтез искусств" поднял вопрос о необходимости обследовать Лавру с точки зрения музыкальной, записав современное пение и исследовав древние рукописи [9].  В середине апреля_1919 года, в связи с обострением обстановки с Сергиевом Посаде из-за вскрытия мощей Преподобного Сергия, было выпущено отдельной типографской листовкой. Обращение "Комиссия по охране памятников старины Троице-Сергиевой Лавры. Ее цели и задачи", написанное С. П. Мансуровым [10], разъясняло характер и объем проводимых работ.

 С конца 1918 г. в Троице-Сергиевой лавре начали свою деятельность еще несколько комиссий, с которыми Комиссия по охране Лавры поддерживала рабочие связи:  1) комиссия по приему церковного имущества, не имевшего историко- художественного значения; комиссия имела местный уровень. но в нее были командированы сотрудники Московского отдела по делам музеев 2) комиссия Московского отдела по делам музеев по архитектурной реставрации, в которой состояли А. А. Кеслер и В. А. Феоктистов, позднее вошедшие в Комиссию по охране Лавры 3) Всероссийская комиссия по раскрытию памятников древнерусской живописи.  В присутствии отца Павла Флоренского эта Комиссия в составе И.Э.Грабаря, А. Анисимова, Г. Чирикова, В. Тюлина, И. Суслова в декабре 1018 года - январе 11 года производила выемку из иконостаса и расчистку иконы Пресвятой Троицы письма преподобного Андрея Рублева [11].

        С лета 1919 года при Комиссии по охране Лавры начала  действовать мастерская по починке древнего шитья в составе  заведующей Ю.С. Карповой, мастериц А. В. Тишины, А.Д. Беляковой, С. Д. Беляковой.  Яркую характеристику работам Комиссии по охране Лавры дал  П. А. Флоренский 10 ноября 1919 года в докладе "Об издании  каталогов Лаврского музея": "Ю.А. Олсуфьев, в своем только что заслушанном докладе,  сжато формулировал давнишние уже планы и намерения Комиссии  о переустройстве Лавры, как живого музея древнерусской жизни,  в которой так своеобразно и целостно на местном фоне сплетались нити мировой, как восточновизантийской и восточной в  собственном смысле слова, так и западноевропейской культуры.  До сих пор представлялось преждевременным и беспочвенным делать попытки конкретно развить эти общие планы. Я позволю  себе напомнить, что в богатейшую сокровищницу русского и  всемирного искусства мы, члена Комиссии, вступили как в темный лес, ибо она была не только не изучена, но даже и не расставлена удобообозримо; мы хорошо помним, как приходилось  лазить по приставным лестницам, чтобы рассмотреть ту или другую икону, рыться в тряпье, чтобы извлечь иногда первоклассное шитье, отыскивать в старом доме любопытные памятники, из пыльных чердаков, заплесневелых чуланов и темных закоулков Лавры вытаскивать портреты, иконы, шитье, посуду и т. л.  Вещи первоклассные, делающие честь любому музею, были перемешаны с второстепенными или даже с вещами, стоящими ниже  критики, и тем затеривались среди них.  Отыскание некоторых вещей, приблизительно доступных теперь  обозрению, напоминало извлечение предметов из земли при рас-  копках, но вместе с тем доставляло и соответственные радости нового открытия. Мы имели дело с некоторым неопределенным кругом музейных объектов, невыясненного состава, неизвестных  дат, вообще неизученных, и если бы тогда от нас потребовался  ответ на вопрос о числе и виде нужных для музея комнат, то  мы вынуждены были бы ограничиться неопределенным указанием,  что комнат нужно много, а сколько именно - неизвестно. В самом деле, мы решили теперь лучшие расчищенные иконы выделить  в особую залу, и состав их приблизительно, только приблизительно, определился; но как же можно было заранее говорить,  сколько нужно места для лучших икон, когда до расчистки оставалась под вопросом и степень их сохранности и качество  их письма. Этого мало: для выставки предметов недостаточно  иметь самые предметы, уже отделенные от всего лишнего и рассчитать нужное для них место, чтобы быть рациональной, чтобы учить, чтобы не оскорблять, а радовать глаз, выставка должна быть обдуманной и прочувствованной, а для этого необходимо, чтобы как каждый отдельный предмет, так и вместе они были внимательно обследованы и датированы, тогда только намечаются естественные группы предметов, их распорядок, а следовательно, - и число, и вид нужных для них вместилищ и помещений. Теперь эти подготовительные работы почти завершены, и потому предложение Ю.А. Олсуфьева является вполне своевременным, деловым проектом, а не фантастическим прожектерством, для какового не было бы надобности не только в годе изучения Комиссией имеющегося в Лавре, но даже и в приезде  сюда из далекого кабинета" [14, 15, с. 14 - 15].  Первый проект музея Троице-Сергиевой Лавры был составлен  П.А. Флоренским и П.Н. Каптеревым 9 декабря 1918 года. Он  строился на принципе сохранения по возможности каждого пред  мета в конкретной связи с обстановкой его, возникновения и жизни, по принципу органически-целостного живого музея - Лавры.

"Проект музея Троице-Сергиевой Лавры, составленный членами Комиссии по охране Троице-Сергиевой Лавры профессорами П.А. Флоренским и П.Н. Каптеревым по поручению Комиссии".

        Комиссия рассматривает Лавру, как единый живой Музей.  Целостность организма Лавры и ее исключительное значение для  русской культуры, заставляет дорожить не только отдельными  сторонами ее исторического бытия, но и в особенности их взаимной связанностью, вне которой каждая из сторон теряет значительную долю присущей ей значительности. Поэтому руководящим принципом при обсуждении устройства Музея Лавры является сохранение каждого по возможности предмета в его конкретной связи с обстановкой его возникновения и жизни. Выделение вещей из этой их жизненной обстановки обрывает им корни и мертвит их, так что наименование "Музей Лавры", в собственном смысле слова может быть приурочено только ко всей Лавре, в ее органически целом, а не к одному какому-либо зданию, где были бы собраны, как в банке со спиртом, все редкости, достопримечательности и художественные сокровища Лавры.

 Но понимание и изучение этого организма Лавры, трудно  доступное в настоящее время не только для широких народных  масс, но и для специалистов, может и должно быть облегчено  созданием специальных вспомогательных учреждений, не нарушающих целости Лаврского организма, а лишь делавших понимание его более доступным.  Основным из этих учреждений должна быть Р и з н и ц а,  В настоящее время она составлена из собрания различных древ- них произведений искусства и предметов высокого исторического интереса и из склада современных богослужебных принадлежностей, интерес которых определяется лишь их употреблением.

        В виду этого Комиссия полагает полезным разделить современную ризницу на два отдела: древлехранилище, для которого предоставить помещение ризницы, с расширением его в целях большей доступности и удобств для обозрения и изучения, в нем доданы быть сосредоточены все предметы ризницы, составлявшие художественный иди исторический интерес, тогда как расхожие (обиходные) облачения, сосуды, иконы и т. д. нового времени обособить в особое помещение - собственно р и з н и ц у  и считать эта последние предметы в  отделе инвентаря Лаврских храмов.

        Кроме древлехранилища и ризницы, Комиссия признает необходимым образовать особый Музей Лавры, задачей которого явится облегчение теоретического изучения Лавры, как живого Музея. В нем, как в центре, должны сходиться все нити и пути для ознакомления с Лаврой. Эта задача Музея может быть осуществлена через сосредоточение в определенном здании:

 I. Всей литературы, древней и новой, касающейся Лавры.  Помимо монографий и отдельных изданий о Лавре, собрание дож- но заключать в себе также компактное извлечение (даже вырезки или выписки из редких или громоздких изданий) материалов, рассеянных в различных местах и неудобозримых по причине своей разбросанности среди посторонних материалов.  а) собрание документов (летописи, акты, исторические узаконения и распоряжения Правительства и духовных властей и т. п.,  документов экономического характера); б) путешествия, воспоминания, описания, письма, дневники и др. в) жития и биографии деятелей Лавры и лиц в сфере (службы местным святым) ее влияния; г) монографии и исторические исследования, касающиеся Лавры и отдельных сторон ее жизни, в частности - осада Лавры и Лавра как крепость; д) путеводители по Лавре и ее району.

 II. Всей иконографии Лавры, ее насельников и деятелей по  возможности в подлинниках, а где нельзя - в воспроизведениях: а) старые изображения (на иконах, гравюрах, литографиях) внешнего видя, Лавры и ее зданий; б) современные изображения видов Лавры в целом и по частям - картины, гравюры, рисунки, литографии и т. д., также современные лубки; в) лицевая иконография Лавры: аа) иконы или их воспроизведение, изображения преподобного Сергия, его учеников и сподвижников, а также других деятелей Лавры, иди связанных с ней.  бб) портреты всех родов, изображения всех, по возможности,  деятелей Лавры иди соприкосновенных е ней (например, профессоров Духовной Академии); г) изображение различных моментов  истории и жизни Лавры - историческая живопись, гравюры, рисунки, фотографии и т. п.; лубки.

 Ш. Собрание автографов в подлинниках или воспроизведениях  всех вышеназванных лиц.

 IV. Собрание планов, чертежей и архитектурных деталей  всех зданий Лавры в их исторических судьбах.

 V. Разборные модели всей Лавры и отдельных зданий, а так  же рельефная карта местности (без чего непонятна была бы  картина осады), по возможности демонстративные и на которых,  ну тем удаления частей, можно было бы прослеживать исторические напластования и переделки.

 VI. Карты, диаграммы и схемы, наглядно показывающие распространение культурного влияния Лавры и разные стороны ее  жизни (экономическая жизнь, рост населения, количество богомольцев и т. д.).

 VII. Карточный биографический словарь-справочник с био-библиографическими указаниями а) всех деятелей и насельников  собственно Лавры; б) лиц, соприкосновенных с ней. В качестве  материалов для справочника, желательно собрание, кроме официальных дел, документов личного характера, как-то писем,  дневников и т. п.

 VIII. Некрополь Лавры. а) Карточный справочник с указанием  всех погребенных в Лавре. б) Подробный план Лаврского некрополя, для выяснения которого необходимы некоторые раскопки.  в) собрание надгробий, могущих найтись при раскопках и иными  путями.

 IX. Собрание фотографий и эстампажей всех древних надписей,  имеющихся в Лавре.

 X. Фотографии, эстампажи и воспроизведения резных, лепных,  чеканных, битых, гравированных и пр.  о р н а м е н т о в.

 XI. Воспроизведение миниатюр и заставок из Лаврских собраний.

 ХII. Просветительная деятельность Лавры и учреждений, связанных с ней: коллекция изданий Лавры, Академии, Троицкой Семинарии.

 XIII. Собрание музыкально-вокального творчества Лавры:

 а) рукописные и печатные ноты Лаврских песнопений; б) фонограммы Лаврских напевов.

 ХIV. Иконографическое влияние Лавры: а) коллекция вариантов и древних воспроизведений замечательнейших икон Лавры,  особенно Троицы Рублева; б) историческая эволюция некоторых  замечательных икон в связи с записями и копированием.

П. Флоренский, П. Каптерев

1918. XI. 26. ст. ст." [16]

 Кроме Троице-Сергиевой Лавры Комиссия вела большую работу  по охране памятников искусства и старины в окрестностях  Сергиева Посада. Членом Комиссии по охране Лавры и учредителем Общества изучения местного края П.Н. Каптеревым 25  сентября 1918 года в докладе "О задачах Сергиево-Посадского  общества изучения местного края" была выработана обширная  программа и принципы изучения края, принятые и Комиссией.  В докладе отмечалось, что "местный край должен изучаться  в целом, как живой организм; не следует выделять лишь эффектное и редкое; то, что мало интересно во всероссийском масштабе, может оказаться полным великого значения для характеристики данной местности. Изучению должно подвергаться, согласно основному научному требованию вое, что в известной живой связи характеризует облик и душу местного края". В плане работ от 26 сентября 1919 года зачитанном П.А. Флоренским, предлагалось "привести в известность и по мере возможности обследовать церкви и монастыри, связанные ранее с Лаврою, куда могли уйти многие памятники иконографии и других сторон Лавры, отсутствие которых составляет пробел  в собрании сокровищ Лавры" [17]. 

В соответствии с этим Комиссия по охране Лавры приняла на  учет и под охрану памятники Вифанского монастыря и Гефсиманского скита, имений Абрамцево, Мураново, Царь-Дар, сел Благовещенье, Воздвиженье, Подсосенки, Тимофеевское, Шеметовское, деревни Рязанцево, городов Александрова, Переславля-3алесского, Пушкино, Сергиева Посада, Софрино, Хотьково.  Необходимо отметить, что ряд музеев (Абрамцево, Александров,  Мураново, Переславль-3алесский) действовали в дальнейшем  вполне самостоятельно; Комиссия принимала меры к охране этих  памятников до образования в них музеев. Это диктовалось и  усилением деятельности Комиссии по организации собственного  музея. 

П.А. Флоренский много сделал для организации охраны памятников в окрестностях Сергиева Посада и других культурных  центрах, в особенности в Абрамцеве, куда неоднократно сам выезжал. Абрамцево было дорого и близко П.А. Флоренскому не только как исторический памятник, но как средоточие живых культурных сил России на протяжении многих десятилетий. Еще до Октябрьской революции отец Павел призывал А. С. Мамонтову приложить все силы к охране имения в письме 30 июля 1917 года.  В Мурановской церкви с лета1917 г. по ?  служил брат жены отца Павла - священник Александр Гиацинтов

        Зная на деле, в каком опасном положении оказались коллекции и рукописные собрания монастырей, церкви и частных лиц, отец Павел старался организовать их учет и сбор не только из близлежащих усадеб и монастырей, имевших непосредственные связи с Лаврой, но и из некоторых дальних, находившихся вне района действия Комиссии по охране Лавры, но имевших огромное духовное значение. Так, по его инициативе были совершены командировки для описания и вывоза рукописей епископа Игнатия (Брянчининова) из Николо-Бабаевского монастыря, А. Бухорева из Переяславля-Залесского, в Оптину пустынь. 

        Оптину Пустынь отец Павел рассматривал как сокровищницу  народной святыни, собирательницу русской духовности. "Святые Серафим Саровский и великие оптинцы - старцы Лев (Леонид) и Макарий, особенно же Амвросий - собирают в себя, как  в огненный фокус, святыню народную. [   ] Легкомыслие или  безумие идти дальше не за ними, а помимо их, потому что это  значило бы самовольно стремиться сократить от века намеченный ход мировой историей" [18, с. 125] 

Когда отец Павел узнал, что в Оптину Пустынь направляется эмиссар Н.П. Киселев, он написал ему 9 мая 1919 года письмо, в котором объяснял необходимость сохранения Оптиной Пустыни как духовного ростка будущей культуры, своеобразного живого музея духовной культуры.

"Глубокоуважаемый Николай Петрович!

 До меня дошла весть о назначении Вас "эмиссаром" в Оптину Пустынь. Не знаю, какие именно Силы так направили это назначение, но не сомневаюсь, что - благие. Не сомневаюсь и в том, что Вы являетесь "эмиссаром" не только от внешней власти по внешним делам, но - и от той, завязывающейся у нас Власти духовной, которая еще не уплотнила в себе определенного центра, но которая нежными живыми нитями уже протянулась по России. Есть общественное мнение; но глубже его живет Мнение Общественное, и мой голос к Вам - не мой индивидуально, но, знаю, голос причастный этому последнему. Считаю не только в праве, но и долгом своим высказаться пред Вами о деле,  которому мы все, уверен - не исключая и Вас, придаем величайшую важность. Сохранение Оптиной Пустыни от разгрома отнюдь нельзя рассматривать, как сохранение одного, хотя и очень хорошего, монастыря; Оптина - отличный памятник 20-х годов, она богатый архив высоко-ценных документов по истории русского просвещения, наконец, она - духовная санатория многих израненных душ. Конечно, охранить ее с этих сторон - долг просвещенного человека, но для нас с Вами, ищущих духовной культуры и ждущих расцвета духовного знания, нового и вечного, верящих и утверждающих наступление новой эры культуры, нового исторического эона, ампирчики и архивчики,  конечно, почти ничто в сравнении о этими вселенскими задачами. 

Между тем Оптина есть именно завязь новой культуры. Она  есть узел не проектируемый только, а живущий вот уже сотню  лет, который на самом деле осуществил ту среду, где воспитывается духовная дисциплина, не моральная, не внешне-аскетическая, а именно духовная. Можно говорить о недостаточности, о некоторой неполноте Оптиной, о некоторой чисто теоретической недосказанности. Но совершенно бесспорно, что духовная культура во всем ее объеме должна идти не мимо Оптиной, а сквозь нее, питаясь от нее, вплетая в свое предание и эту нить, непременно и эту, потому что это есть единственная нить, которая, действительно, не прерываясь в плане историческом, низводит нас из века в век к глубочайшим напластованиям духовного преемства. Мы все мучительно думаем, хотя и с разными вариациями об осуществлении Школ или других Учреждений, подготовлявших или дающих духовное просвещение, и в  наших мечтаниях эти Школы и Учреждения разрастаются в нечто  огромное, и качественно и количественно. Дай Бог, чтобы эти мечтания осуществились хотя бы частично. Но как бы нам не  премечтать Учреждение именно такой природы, именно такое по самой сущности своей, хотя бы и менее богатое, чем нам  бы хотелось, но зато не мечтаемое только, а на самом деле  реализованное на историческом плане, и главное, доказавшее  свою жизненность. Если начать прослеживать мысленно самые  разнообразные течения русской жизни в области духа, то не  посредственно или посредственно мы всегда приводимся к Оп- тиной, как духовному фокусу, от соприкосновения с которым  возжигается дух, хотя бы потом он раскрывался и в ином, чем  собственно-оптинское направление. Оптина, выдаваясь не  столько отдельными исключительными лицами, сколько гармоническим сочетанием и взаимодействием духовных сил, всегда была и есть, есть в настоящее время, как целое, могущий коллективный возбудитель духовнаго опыта, я осмелюсь сказать, единственный, в России, - по крайней мере, в таком роде и в такой силе возбудитель духа. Было бы с нашей стороны великим преступлением не пред группою монахов, а пред культурою будущего, не употребить всех возможных усилий для сохранения Оптиной в ее целой, то есть, не как стен или рукописей, а того невидимого и не осязаемого физически водоворота, который во всяком приблизившемся к нему пробуждает, впервые может быть, острое сознание, что кроме внешнего отношения  к миру есть еще внутреннее, бесконечно более его важное, дающее ощутить глубины бытия и миры иные. Оптина у подошедшего  к ней родит убеждение, что этот новый взгляд на мир не случайное настроение, а доступен развитию, углублению и обогащению, и что он, переходя в постоянный опыт иной действительности и жизнь в ней, подступая к краям нашего сознания, может изливаться оттуда, как новое культурное творчество, как новая наука, новая философия, новое искусство, новая общественность и новая государственность. Вот этот-то не видимый, но могучий вихрь иной жизни, уже столько давший,  уже питавший русскую культуру и еще больше имеющий дать  теперь, когда с течением символистов разрушены препятствия  со стороны рационализма и позитивизма, этот вихрь, за который все мы, люди одного устремления, хотя и разных деталей в путях и технике, должны ухватиться, как за ценнейшее достояние нашей современности, мы должны отстоять, должны отстоять во что бы то ни стадо, и каких бы это ни стоило усилий. Ведь повторяю, тут дело идет о принципе внутреннего постижения жизни, я ошибся, не о принципе; а о живом побеге такого постижения и притом, единственном побеге, единственном, доказавшем свою жизненность. Совершенно непереносима мысль, что чьи-то грубые сапоги, даже не во имя противоположного принципа, не во имя внешнего отношения к жизни, а просто по недомыслию, невежеству и пошлой грубости, могут  растоптать этот росток, - что сулит ничем невознаградимую потерю нам всем и культуре будущего, а ведь она и ответственность, за нее лежит именно на нас, сознавших безусловную необходимость духовных постижений. Я не смею говорить здесь о технике Вашей поездки: на месте Вам это будет, конечно, виднее, но мне бы хотелось в заключение заметить, что если бы, несмотря на все усилия, не удалось отстоять всю Оптину от разгона, то временною мерою мог бы быть перевод насельников Оптиной в тут же имеющийся скит. Желаю Вам успеха и с величайшим нетерпением я и все мы будем ожидать результатов Вашей поездки.

 Господь да хранит Вас и да вразумит. С уважением к Вам  и душевным расположением.

 Священник Павел Флоренский.

 1919   IV.26/V.9

 Сергиев Посад

 Р. s.  И хочется мне кончить, чем начал: Вам: вручена судьба Оптиной и Вы являетесь ответственным, за нее" [19].

 16 мая 1919 года Н. П. Киселев специально приехал к отцу Павлу из Москвы в Сергиев Посад, чтобы "говорить об Оптинских делах, в частности делать свое сообщение о поездке в Оптину" (из записей П.А. Флоренского). 

Но главной задачей Комиссии по охране Лавры была организация собственного музея. В обзоре деятельности Комиссии к сентябрю 1919 г. Ю.А. Олсуфьев отмечал, что главная задача всякого музея - научное описание - была решена, что позволило приступить к развертыванию группы музеев Лавры. Однако у Комиссии не хватало зачастую средств и сил к организации  музея. Кроме того, имея в виду создание "живого музея - Лавры", или хотя бы музея государственного, но при действующем монастыре и способствующем его жизни, Комиссия по охране Лавры встречала в этот постоянное противодействие со стороны Наркомата юстиции и  местной власти. Пытаясь дать Комиссии по охране Лавры большие полномочия, Отдел по  делам музеев и охраны памятников подчинил отделу провинциальной охраны (вместо реставрационного) и назначил ее председателем Ю.А. Олсуфьева. 

7 октября 1919 года Отдел по делам  музеев утвердил Положение о Комиссии до охране памятников старины и искусства Троице-Сергиевой Лавры. В Положении отмечалось, что в порядке заведывания памятниками Лавры Комиссия "I) хранит их,  2) изучает, 3) описывает, 4) делает доступными для обозрения  народом и, наконец, 5) руководит этими обозрениями. В порядке выполнения задач, возлагаемых на нее Коллегией, Комиссия: I) подготавливает материал для реставрационных работ Коллегии по иконописи, шитью, архитектуре и т. п., 2) изучая памятники, Комиссия дает Коллегии исторические справки, необходимые для реставрационных работ, 3) Комиссия по поручению Коллегии и руководясь ее точными инструкциями наблюдает за производимыми работами, осведомляя Коллегию о ходе работ" [19].

 Но планомерная научно - музейная деятельность Комиссии по охране Лавры вскоре была прервана.

[50] Флоренский  П.А. и Олсуфьев Ю.А.  Амвросий, троицкий резчик ХV века. Сергиев, изд. Гос. Сергиевского историко- художественного музея, 1927. 58 с., 35 л. ил. 

[51] ЦГИАМ ф. 229, оп. 3, д. 497, автограф, судя по почерку, конца  1918 года.

[52] Флоренский П.А. Сочинения т.2, 1996.