ВЕЛИМИР ХЛЕБНИКОВ

(1885-1922)

---

 

 

    Велимир (настоящее имя — Виктор) Хлебников родился 28 октября (9 ноября) 1885 г., в урочище Ханская Ставка в Калмыкии.

По отцовской линии происходил из старинного купеческого рода. Отец, Владимир Алексеевич, орнитолог и лесовод, ставший одним из основателей первого в СССР Астраханского заповедника, пробудил в душе сына интерес к естественным наукам и любовь к природе.

Мать, Екатерина Николаевна, урожденная Вербицкая, историк по образованию, происходила из богатой петербургской семьи, ведущей свой род от запорожских казаков. Закончила Смольный институт и всем своим пятерым детям — Борису, Екатерине, Виктору, Александру и Вере — дала хорошее домашнее образование, привила любовь к искусству, истории и литературе. Виктора обучали языкам (читать по-русски и по-французски он научился в четыре года) и рисованию.

Хлебниковы часто переезжали: из Калмыкии — на Волынь, оттуда — в Симбирскую губернию, в село Тамаево. В 1897 г. Виктора отправили в третий класс симбирской гимназии. Когда на следующий год семья переехала в Казань, его перевели в четвертый класс 3-й казанской гимназии. Больше всего мальчик интересовался литературой, историей и математикой. В 1903 г., окончив восьмой класс гимназии, Хлебников отправился в Дагестан в составе научной геологической экспедиции. Вернувшись оттуда, он поступил в Казанский университет на математическое отделение физико-математического факультета. В 1904 г. за участие в одной из студенческих демонстраций был отчислен из университета и вскоре отправился в Москву. 28 июля 1904 г. он снова стал студентом Казанского университета, теперь уже естественного факультета.

Круг интересов Хлебникова был чрезвычайно широк. Он занимался математикой, кристаллографией, биологией, физической химией, изучал японский язык, увлекался философией Платона и Спинозы, пробовал себя в музыке, живописи и литературе. Некоторые из своих стихотворных и прозаических опытов в 1904 г. послал А.М. Горькому.

Хлебников поставил перед собой задачу: познать страну, в которой он жил, не чувствами, а с помощью научного анализа. С этой целью он стал изучать язык как инструмент самовыражения народной души и время — первопричину исторической судьбы России. Однако этим поэт не ограничился: ему хотелось не только знать существующий язык, но и творить новый язык поэзии, не только знать прошлое, но и вывести четкие, как математические формулы, законы истории, опираясь на которые можно было бы точно предсказывать будущее. Для этого требовалось создать новую синтетическую научную дисциплину, которая объединяла бы лингвистику, математику, историю и… поэзию.

В 1908 г. Хлебников оставил университет и уехал в Петербург. 18 сентября 1908 г. он стал студентом третьего курса естественного отделения физико-математического факультета Петербургского университета, в следующем учебном году подал заявление с просьбой о переводе на факультет восточных языков (отделение санскритской словесности), а 15 октября 1909 г. перевелся на первый курс славяно-русского отделения историко-филологического факультета. Тогда же Хлебников вошел в круг поэтов-символистов, объединившихся вокруг Вяч. Иванова. Хлебников стал бывать на «башне» на литературных «средах», где его переименовали на славянский лад в Велимира, посещал «Академию стиха» при журнале«Аполлон», где познакомился с Ал. Толстым, О. Мандельштамом, Н. Гумилевым. Однако в символистских журналах стихи Хлебникова не печатали. Велимир был и сознавал себя чужаком в этом кругу, несмотря на старательное следование символистским канонам. В 1910 г. будучи уже сложившимся поэтом, Хлебников отошел от символизма.

Первым произведением Хлебникова, появившимся в печати, стало «Искушение грешника», опубликованное в 1908 г. в журнале «Весна» благодаря В. Каменскому. Через Каменского Велимир познакомился с братьями Бурлюками, художником и музыкантом М. Матюшиным и его супругой, художницей и поэтессой Е. Гуро. В 1910 г. вышел их совместный сборник «Садок судей», ставший точкой отсчета в истории футуризма. Хлебников, старавшийся по крайней мере возможности обращаться в словотворчестве не к западным, а к русским и славянским корням, называл футуристов будетлянами, то есть провозвестниками будущего. Позднее к будетлянам примкнули Крученых и Маяковский.

В 1911 г. Велимира за неуплату отчислили из университета.

В следующем году вышел в свет наделавший много шума сборник «Пощечина общественному вкусу», в который вошел футуристический манифест с призывом «сбросить Пушкина с корабля современности».

Одновременно Хлебников продолжал свои историко-математические изыскания. На последней странице «Пощечины» был напечатан плод его многолетнего труда — загадочная таблица, где приводились даты падения великих государств прошлого. В последней строке значилось: «Некто 1917». Свои расчеты Велимир привел в изданной в том же 1912 г. книге «Учитель и ученик». В 1914 г. появились сразу три книги Хлебникова: в Петербурге — «Изборник стихов» и «Ряв! Перчатки», в Москве — «Творения»; в 1915 и 1916 гг. — «Битвы 1915-1917 гг. Новое учение о войне» и «Время мера мира», в которых поэт, основываясь на результатах изучения войн, пытался предсказать ход первой мировой войны. В апреле 1916 г. Хлебников был призван в армию. Оказавшись в запасном полку в Царицыне, он прошел, по его словам, «весь ад перевоплощения поэта в лишенное разума животное». Благодаря помощи доктора Н. Кульбина Хлебников был комиссован.

Хлебников искренне принял революцию, очевидно надеясь, что теперь сможет претворить в жизнь свои идеи — в частности, создать задуманное еще в 1915-м Общество председателей земного шара. В нем должно было быть триста семнадцать членов, поскольку, согласно теории Хлебникова, все происходящие в мире события — от войн и революций до биения сердца и колебаний струн музыкальных инструментов, — будучи изменены во времени, оказываются кратны тремстам семнадцати. Вскоре после Февральской революции Велимир написал «Воззвание председателей земного шара». Он призывал создать «независимое государство времени», свободное от пороков, свойственных «государствам пространства».

1917-1921 гг. стали для Хлебникова временем скитаний. Стремясь постоянно быть в гуще событий, он, рискуя жизнью, переезжает из революционного Петрограда в Москву, оттуда — в Астрахань. 1919 г. застал его на Украине. Чтобы избежать мобилизации в армию Деникина, он вынужден был скрываться в харьковской психиатрической больнице, где ему удалось получить «белый билет». В 1920 г. Хлебников оказался на Кавказе, затем в Персии, работал в различных газетах, в бакинском и пятигорском отделениях РОСТА, в политпросвете Волжско-Каспийского флота.

Лишения, опасности и напряженная работа подорвали здоровье поэта. В декабре 1921 г. он вернулся в Москву, будучи тяжело больным, зная, что дни его сочтены. Семью ему создать так и не удалось. Самым близким человеком поэта была его младшая сестра Вера, ставшая художницей. Весной 1922 г. Хлебников вместе со своим другом — мужем Веры, художником П. Митуричем, — уехал в Новгородскую губернию, надеясь отдохнуть и набраться сил перед поездкой в Астрахань. Там, в деревне Санталово, он и скончался 28 июня 1922 г. Поэта похоронили на деревенском погосте, надпись на гробе гласила: «Председатель земного шара».

Ныне прах Хлебникова покоится в Москве, на Новодевичьем кладбище, рядом с останками его матери, сестры и зятя.

Литературный талант Хлебникова при жизни был оценен в должной мере разве что поэтами-футуристами, и в частности Маяковским, да и тот считал Хлебникова поэтом не для читателей.

Лишь после смерти Хлебникова началось освоение открытых им поэтических материков. В 1923 г. в Москве была выпущена книга его стихов. В 1925 г. А. Крученых издал «Записную книжку Велимира Хлебникова», в 1928-1933 гг. вышли в свет тридцать выпусков «Неизданного Хлебникова», в 1930-1933 гг. в Ленинграде — «Стихотворения», в Москве — «Неизданное». Затем о поэте не вспоминали в течение двадцати лет, пока в Ленинграде в 1960 г. в малой серии «Библиотеки поэта» не был издан сборник «Стихи и поэмы». Затем — снова двадцатилетнее забвение. Лишь начиная с 1984 г. произведения Хлебникова стали переиздавать чуть ли не каждый год. В 1985 г. о поэте, в связи с его столетним юбилеем, заговорил весь мир. В Астрахани начали проводиться международные Хлебниковские чтения. 19 октября 1993 г. там открылся музей поэта. В 1995 г. в Москве прошла международная конференция «Велимир Хлебников и мировая культура».

 

Зверинец

Свояси

Автобиографическая заметка

---

О расширении пределов русской словесности

---

В. Каменский  «Славождь»

А. Раир «Виктор Владимирович Хлебников (Велимир I-й)»

СТИХИ

«Россия забыла напитки…»
«Из мешка…»
«Мне видны — Рак, Овен…»
«Я ведал…»
«Я славлю лет его насилий…»
Кузнечик
«Я не знаю, Земля кружится или нет…»
«Я переплыл залив Судака…»
«Кому сказатеньки…»
«Мы сюда приходили, как нежные боги…»
«Сегодня снова я пойду…»
Ирония встреч
«Когда умирают кони — дышат…»
«Мне мало надо…»
Размышление развратника
Числа
«Небо душно и пахнет…»
«Когда над полем зеленеет…»
«Ночь, полная созвездий…»
«Муха! нежное слово, красивое…»
«Годы, люди и народы…»
«Ни хрупкие тени Японии…»
«Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова…»
«Свобода приходит нагая…»
«Ветер — пение…»
«Девушки, те, что шагают…»
«Русь, ты вся поцелуй на морозе…»
«Участок — великая вещь…»
Отказ
«Еще раз, еще раз…»
«Тайной вечери глаз знает много Нева…»

---

 

***

Россия забыла напитки,
В них вечности было вино,
И в первом разобранном свитке
Восчла роковое письмо.

Ты свитку внимала немливо,
Как взрослым внимает дитя,
И подлая тайная сила
Тебя наблюдала хотя.
Начало 1908

 

***

Из мешка
На пол рассыпались вещи.
И я думаю,
Что мир —
Только усмешка,
Что теплится
На устах повешенного.
1908

 

***

Мне видны — Рак, Овен,
И мир лишь раковина,
В которой жемчужиной
То, чем недужен я.
В шорохов свисте шествует стук вроде «Ч».
И тогда мне казались волны и думы — родичи.
Млечными путями здесь и там возникают женщины.
Милой обыденщиной
Напоена мгла.
В эту ночь любить и могила могла…
И вечернее вино
И вечерние женщины
Сплетаются в единый венок,
Которого брат меньший я.
1908

 

***

Я ведал: ненарекаемость Бозничего,

неизбытность Полевичего, ненасытность Огневичего, нерассыпность Водяничего, неувядаемость Девичьего. Я ведал.

1908

 

***

Я славлю лет его насилий,
Тех крыл, что в даль меня носили,
Свод синезначимой свободы,
Под круги солнечных ободий,
Туда, под самый-самый верх,
Где вечно песен белый стерх.
1908

 

КУЗНЕЧИК

Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пиннь!» — тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!
1908 — 1909

 

***

Я не знаю, Земля кружится или нет,
Это зависит, уложится ли в строчку слово.
Я не знаю, были ли моими бабушкой и дедом
Обезьяны, так как я не знаю, хочется ли мне сладкого или кислого.
Но я знаю, что я хочу кипеть и хочу, чтобы солнце
И жилу моей руки соединила общая дрожь.
Но я хочу, чтобы луч звезды целовал луч моего глаза,
Как олень оленя (о, их прекрасные глаза!).
Но я хочу верить, что есть что-то, что остается,
Когда косу любимой девушки заменить, например, временем.
Я хочу вынести за скобки общего множителя, соединяющего меня,
Солнце, небо, жемчужную пыль.
1909

 

***

Я переплыл залив Судака,
Я сел на дикого коня.
Я воскликнул:
России нет, не стало больше,
Ее раздел рассек, как Польшу.
И люди ужаснулись.
Я сказал, что сердце современного русского висит, как нетопырь.
И люди раскаялись.
Я сказал:
О, рассмейтесь, смехачи!
О, засмейтесь, смехачи!
Я сказал: Долой Габсбургов! Узду Гогенцоллернам!
Я писал орлиным пером. Шелковое, золотое, оно вилось вокруг крупного стержня.
Я ходил по берегу прекрасного озера, в лаптях и голубой рубашке. Я был сам прекрасен.
Я имел старый медный кистень с круглыми шишками.
Я имел свирель из двух тростин и рожка отпиленного.
Я был снят с черепом в руке.
Я в Петровске видел морских змей.
Я на Урале перенес воду из Каспия в моря Карские.
Я сказал: Вечен снег высокого Казбека, но мне милей свежая парча осеннего Урала.
На Гребенских горах я находил зубы ската и серебряные раковины вышиной в колесо фараоновой колесницы.
Конец 1909 — начало 1910

 

***

Кому сказатеньки,
Как важно жила барынька.
Нет, не важная барыня,
А, так сказать, лягушечка:
Толста, низка и в сарафане,
И дружбу вела большевитую
С сосновыми князьями.
И зеркальные топила
Обозначили следы,
Где она весной ступила,
Дева ветреной воды.
1909 или 1910

 

***

Мы сюда приходили, как нежные боги,
В венках из листвы, что старинней,
Чем мир.
И старые главы, и строгие ноги
Месяца иней
Слил в общий кумир.
Теперь мы приходим ордой дикарей
Гордых и голубоглазых.
И шепчем: скорее, скорее, скорей!
Чужбина да сгинет в кровавых заразах.
С оружием палиц, в шестоперах,
На теле кожа рыси,
И клич на смелых горах
Несет нас к вольной выси.
1911

 

***

Сегодня снова я пойду
Туда, на жизнь, на торг, на рынок
И войско песен поведу
С прибоем рынка в поединок!
<1911-1912>

 

ИРОНИЯ ВСТРЕЧ

Ты высокомерно улыбнулась
На робкий приступ слов осады,
И ты пошла, не оглянулась,
Полна задумчивой досады.
Да! Дерзко королеву просить склонить
Блеск гордых губ.
Теперь я встретился. Угодно изменить
Судьбе тебя: ты изучала старый труп.
1912

 

***

Когда умирают кони — дышат,
Когда умирают травы — сохнут,
Когда умирают солнца — они гаснут,
Когда умирают люди — поют песни.
1912

 

***

Мне мало надо!
Краюшку хлеба
И каплю молока.
Да это небо,
Да эти облака!
1912, 1922

 

РАЗМЫШЛЕНИЕ РАЗВРАТНИКА

Но бледен, как конское око,
Твой серебряный с просинью взор.
Спутались волосы. Тени порока
Слагались в красивый узор.
Ах, юноши! Счастливы те,
Кто не ведал ни щек, ни пылающих глаз.
Ведь он в синей ночной высоте
Увидел тучи звезд, незаметных для вас.
1912

 

ЧИСЛА

Я всматриваюсь в вас, о числа,
И вы мне видитесь одетыми в звери, в их шкурах,
Рукой опирающимися на вырванные дубы.
Вы даруете единство между змееобразным движением
Хребта вселенной и пляской коромысла,
Вы позволяете понимать века, как быстрого хохота зубы.
Мои сейчас вещеобразно разверзлися зеницы
Узнать, что будет Я, когда делимое его — единица.
<1912>

 

***

Небо душно и пахнет
сизью и выменем
О полюбите пощадите
вы меня

Я и так истекаю
собою и вами
Я и так уже распят
степью и ивами
1912

 

***

Когда над полем зеленеет
Стеклянный вечер, след зари,
И небо, бледное вдали,
Вблизи задумчиво синеет,
Когда широкая зола
Угасшего кострища
Над входом в звездное кладбище
Огня ворота возвела,
Тогда на белую свечу,
Мчась по текучему лучу,
Летит без воли мотылек.
Он грудью пламени коснется,
В волне огнистой окунется,
Гляди, гляди, и мертвый лег.
1912

 

***

Ночь, полная созвездий.
Какой судьбы, каких известий
Ты широко сияешь, книга?
Свободы или ига?
Какой прочесть мне должно жребий
На полночью широком небе?
<1912>

 

***

Муха! нежное слово, красивое,
Ты мордочку лапками моешь,
А иногда за ивою
Письмо ешь.
<1913>

 

***

Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды — невод, рыбы — мы,
Боги — призраки у тьмы.
1915

 

***

Ни хрупкие тени Японии,
Ни вы, сладкозвучные Индии дщери,
Не могут звучать похороннее,
Чем речи последней вечери.
Пред смертью жизнь мелькает снова,
Но очень скоро и иначе.
И это правило — основа
Для пляски смерти и удачи.
<1915>

 

***

Сегодня строгою боярыней Бориса Годунова
Явились вы, как лебедь в озере.
Я не ожидал от вас иного
И не сумел прочесть письмо зари.
А помните? Туземною богиней
Смотрели вы умно и горячо,
И косы падали вечерней голубиней
На ваше смуглое плечо.
Ведь это вы скрывались в ниве
Играть русалкою на гуслях кос.
Ведь это вы, чтоб сделаться красивей,
Блестели медом — радость ос.
Их бусы золотые
Одели ожерельем
Лицо, глаза и волос.
Укусов запятые
Учили препинанью голос,
Не зная ссор с весельем.
Здесь Божия мать, ступая по колосьям,
Шагала по нивам ночным.
Здесь думою медленной рос я
И становился иным.
Здесь не было «да»,
Но не будет и «но».
Что было — забыли, что будем — не знаем.
Здесь Божия матерь мыла рядно,
И голубь садится на темя за чаем.
1916, 1922

 

***

Свобода приходит нагая,
Бросая на сердце цветы,
И мы, с нею в ногу шагая,
Беседуем с небом на ты.
Мы, воины, строго ударим
Рукой по суровым щитам:
Да будет народ государем
Всегда, навсегда, здесь и там!
Пусть девы споют у оконца,
Меж песен о древнем походе,
О верноподданом Солнца —
Самодержавном народе.
19 апреля 1917

 

***

Ветер — пение.
Кого и о чем?
Нетерпение
Мяча быть мячом.
Люди лелеют день смерти,
Точно любимый цветок.
В струны великих, поверьте,
Ныне играет Восток.
Быть может, нам новую гордость
Волшебник сияющих гор даст,
И, многих людей проводник,
Я разум одену, как белый ледник.
1920

 

***

Девушки, те, что шагают
Сапогами черных глаз
По цветам моего сердцам.
Девушки, опустившие копья
На озера своих ресниц.
Девушки, моющие ноги
В озере моих слов.
1921

 

***

Русь, ты вся поцелуй на морозе!
Синеют ночные дорози.
Синею молнией слиты уста,
Синеют вместе тот и та.
Ночами молния взлетает
Порой из ласки пары уст.
И шубы вдруг проворно
Обегает, синея, молния без чувств.
А ночь блестит умно и черно.
Осень 1921

 

***

Участок — великая вещь!
Это — место свидания
Меня и государства.
Государство напоминает,
Что оно все еще существует!
Начало 1922

 

ОТКАЗ

Мне гораздо приятнее
Смотреть на звезды,
Чем подписывать
Смертный приговор.
Мне гораздо приятнее
Слушать голоса цветов,
Шепчущих: «Это он!» —
Склоняя головку,
Когда я прохожу по саду,
Чем видеть темные ружья
Стражи, убивающей
Тех, кто хочет
Меня убить.
Вот почему я никогда,
Нет, никогда не буду Правителем!
Январь, апрель 1922

 

***

Еще раз, еще раз,
Я для вас
Звезда.
Горе моряку, взявшему
Неверный угол своей ладьи
И звезды:
Он разобьется о камни,
О подводные мели.
Горе и вам, взявшим
Неверный угол сердца ко мне:
Вы разобьетесь о камни
И камни будут надсмехаться
Над вами,
Как вы надсмехались
Надо мной.
1922

 

***

Тайной вечери глаз знает много Нева,
Здесь спасителей кровь причастилась вчера
С телом севера, камнем булыжника.
В ней воспета любовь отпылавших страниц.
Это пеплом любви так черны вечера
И рабочих, и бледного книжника.
Льется красным струя,
Лишь зажжется трояк
На усталых мостах.
Трубы ветра грубы,
А решетка садов стоит стражей судьбы.
Тайной вечери глаз знает много Нева
У чугунных коней, у широких камней
Дворца Строганова.
Февраль 1921 – начало 1922