Гали Семеновна Маслова – крупнейший специалист по этнографии русского народа, неутомимый исследователь и руководитель полевых этнографических экспедиций, вдумчивый теоретик – систематик, опытнейший музейный работник.
Яркая, наполненная самоотверженной работой жизни Гали Семеновны, ее упорное, беззаветное служение отечественной науке может быть примером не для одного поколения советских этнографов и историков. Ее творческий путь в науке типичен для старшего поколения советских этнографов, получивших образование и начавших самостоятельную работу в двадцатые годы нашего столетия.
Г.С. Маслова родилась 10 марта 1904 года в Казани в семье студента Казанского университета (будущего ученого – экономиста). С пяти лет Гали Семеновна стала жить в Москве. Сначала у дяди – известного музыковеда – этнографа Александра Леонтьевича Маслова, а после переезда в Москву родителей – с ними. Тесное общение с дядей, начиная с раннего детства, оказало решающее влияние на профессиональный выбор Г.С. Масловой.
Поступив еще до революции в известную в Москве частную гимназию Репмана, Гали Семеновна в 1921 году окончила созданную на ее базе трудовую школу № 26 второй ступени. В том же году она стала студенткой сначала литературно- художественного, а с 1923 г. - отделения языка и литературы факультета общественных наук Первого Московского университета; в 1924 г., за год его окончания, поступила еще на педагогическое отделение Московской консерватории. Однако в 1928 г. Гали Семеновна ее оставила «из-за окончательного перехода на этнографическую работу», как позднее писала она в своей автобиографии. Но любовь к музыке и пению она пронесла через всю жизнь, передав ее и своим дочерям.
Занятия этнографией Г.С. Маслова начала с осени 1924 г., поступив практиканткой в этнологический подотдел Музея Центрально-Промышленной области (ЦПО), впоследствии преобразованного в Московский областной краеведческий музей. Гали Семеновне повезло с учителями. Она пришла в музей ЦПО, когда там работали В.В. Богданов, Б.А. Куфтин, Н.И. Лебедева, С.П. Толстов, ставшие ее первыми научными наставниками. Г.С. Маслова вначале специализировалась в области русской этнографии, но уже с 1928 г. увлеклась изучением национальных меньшинств ЦПО – мордвы – терюхан, касимовских татар, верхневолжских карел. Последние оставались в центре ее внимания на протяжения 20 лет. Итогом их изучения явилась кандидатская диссертация Г.С. Масловой «Народный орнамент верхневолжских карел», защищенная в феврале 1947 г. и изданная в 1951 г. (Труды Института этнографии АН СССР. Т. XI). Работа эта явилась заметным вкладом в советское финноугроведение.
В музее ЦПО Г.С. Маслова прошла прекрасную школу полевых этнографических исследований. Впоследствии она весьма успешно руководила проведением полевых работ в разных регионах страны (в Подмосковье, на Севере России, в Среднем Поволжье, Приуралье, Приангарье, Забайкалье и др.), передавая преобретенные в молодости навыки этнографической работы в поле новым поколениям этнографов. Весной 1935 г. в связи с переездом Московского областного краеведческого музея в г. Истру Московской обл., Г. С. Маслова перевелась в Музей народов СССР и работала там до осени 1948 г.
Своих научных занятий она не прерывала и в тяжелые военные годы. Оказавшись с двумя маленькими детьми в эвакуации в Пучежском районе Ивановской обл. и заведуя там сельской библиотекой, Гали Семеновна находила в себе силы для этнографического изучения русского населения района.
Переход в Музей народов СССР в немалой степени способствовал расширению научного кругозора Г.С. Масловой. Здесь она в разное время участвовала в создании экспозиций «Народы Севера», «Народы Карело – Финской ССР», «Русская народная одежда» и др., работая, соответственно, в секторе Севера и Сибири, затем в отделе Карело – Финской ССР и, наконец, в Русском отделе, которым Гали Семеновна заведовала с 1944 по 1948 год. Научно – организационной работой она занималась и раньше. Так, в 1928 – 1930гг. Г.С. Маслова была секретарем Этнологической секции Общества Изучения Московского края, а в 1933 г. – заведующей Секцией изучения национальных меньшинств Московской области .
В 1943 году Г. С. Маслова, будучи уже вполне сложившимся ученым, поступает в аспирантуру Института этнографии АН СССР и в 1946 году, после ее окончания, зачисляется на должность младшего научного сотрудника сектора славяно-русской этнографии и фольклора, с которым была связана вся ее дальнейшая жизнь и работа. В 1954 г. ей было присвоено ученое звание старшего научного сотрудника, а в 1963 г. она защитила докторскую диссертацию на тему «Народная одежда русских, украинцев и белорусов в 19 – начале 20 века». В последние годы Гали Семеновны была ведущим научным сотрудником – консультантом Отдела русского народа Института этнологии и антропологии РАН.
Перу Г.С. Масловой принадлежит около ста публикаций, большинство которых основано на собранных ею полевых материалах и материалах многочисленных музейных коллекций центральных и областных, районных музеев разных регионов России. Ее работам присущи высокий профессионализм, умение прекрасно владеть материалом, фундаментальностью.
Особенно велик вклад Гали Семеновны в разработку типологии и картографирования материальной культуры русских. Всеобщее признание получила предложенная ею типология русской народной одежды, в основу которой было положено изучение развития покроя. Первая работа в этом направлении – «Русская крестьянская одежда 19 – начала 20 в.» - была выполнена совместно с Н. И. Лебедевой для историко – этнографического атласа «Русские» (М., 1967. С. 193-340), где она сопровождалась серией этнографических карт. Количественный показатель, введенный в эти карты, дал авторам возможность наглядно представить русскую крестьянскую одежду в ее историческом развитии. Второй по времени выполнения, но опубликованной значительно раньше работой Г. С. Масловой, развивающей исследование типологии народной одежды, была ставшая настольной книгой этнографов -славистов работа «Народная одежда русских, украинцев и белорусов в 19 – начале 20 в.» (1956г.), опубликованная в ХХХI Трудов Института АН СССР («Восточно-славянский этнографический сборник», с. 543-757). Завершат разработку этой темы, ставшей главной в исследованиях Г. С. Масловой, монография «Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах (19 – начало 20в.)», опубликованная уже в 1984г.
Значителен вклад Гали Семеновны и в изучении народного искусства, в частности орнамента, интерес к которому у нее возник еще на раннем этапе исследовательской деятельности. В 1950 – е годы широкую известность среди этнографов и искусствоведов приобрела упоминавшаяся ранее ее первая монография «Народный орнамент верхневолжских карел», в которой орнамент рассматривается и как явление народной культуры, и как предмет искусства. Спустя четверть века Г.С. Маслова опять обращается к изучению орнамента, на сей раз русского. И в 1978 г. выходит в свет ее новая монография «Орнамент русской народной вышивки как историко-этнографический источник», в которой автором используется уже апробированный в более ранних ее работах метод этнографического картографирования. Тематика этой книги выходит далеко за рамки материальной культуры.
Гали Семеновна была ученым широкого диапазона. Помимо народной одежды и орнамента она изучала и другие элементы народной культуры – поселения и жилище, гончарство, пищу, обряды, аграрный календарь. Все компоненты бытовой культуры она рассматривала в контексте истории народа, его хозяйственной деятельности, природных условий.
Особое место в научном наследии Г.С.Масловой занимает разработка проблем исторической этнографии, этнической истории и шире – этнических процессов. За главу «Отражение этнических процессов в материальной культуре народов СССР» в книге « Современные этнические процессы в СССР» (М,1978), написанную в соавторстве с Т.В.Станюкович, она в числе других авторов этого коллективного труда, был удостоена Государственной премии СССР за 1981 г.
В своих работах Гали Семеновна большое внимание уделяла генезису и закономерностям развития народной культуры, которую она рассматривала как один из ценнейших исторических источников для решения проблем этнической истории народа, его историко-культурных связей. Ее работы, посвященные этой сложнейшей проблеме, вошли в золотой фонд русской этнографии. Эти и названная выше книга об орнаменте русской народной вышивки, и ряд статей: «Историко-культурные связи русских и украинцев по данным одежды» (СЭ,1954,№2), «Русская крестьянская одежда XIX-начала XX века как материал к этнической истории народа» (СЭ,1956,,№ 4), написанная в соавторстве с Н.И. Лебедевой, «Значение картографирования в языкознании и этнографии» (Л,1974) и др.
Научные интересы Гали Семеновны были широки. Но еще шире были ее жизненные интересы. Она была тонким ценителем изобразительного искусства и музыки, которые очень любила, интересным и доброжелательным собеседником, гостеприимной хозяйкой дома, верной женой, заботливой, любящей матерью, бабушкой и прабабушкой.
У Гали Семеновны было много учеников, ставших известными этнографами, искусствоведами, краеведами, музейными работниками. Она всегда щедро делилась своими занятиями с молодежью, охотно консультировала всех, кто к ней обращался.
Источник http://www.ethnology.ru/biobib/Result.php?fnc=187
Фрагмент: Маслова Г. С. Народная одежда в восточнославянских традиционных обычаях и обрядах XIX - начала XX в. М.: Наука, 1984 г. Стр. 31-36.
Одежда невесты резко различалась в досвадебный период и после венца, что связано с делением русской свадьбы на первую – печальную – часть и вторую – веселую, праздничную. Разница в одежде этих периодов особенно резко отражена в южнорусских губерниях. Б. А. Куфтин писал, что невеста в Касимовском и Спасском уездах Рязанской губ. надевала «горемычную» поневу с белой холщовой прошвой, которую носили «по печали», в случае смерти кого-либо из родных, и лишь после венца, дома, она меняла «горемычную» поневу на праздничную (Куфтин, 1926, 55). Рубаха невесты была без всякой «лишвы», т. е. без украшений. Невеста в Калужской губ., например, отправлялась под венец в «бабской одежде», но во всем печальном: надевала не слишком разукрашенную поневу, белую без красной отделки рубаху и белый платок – покрывало. И лишь только после свадебного стола у молодого молодайка меняла «печальную» поневу, лишенную украшений (которую перед венцом надевала на нее крестная мать), на украшенную нашивками позумента, кумача, лент и блесток (Гринкова, 1928, 17–36).
Иногда невеста венчалась в девичьем сарафане и в легком шерстяном кафтане черного цвета с белым платком на голове, которые обычно надевали при трауре (Скопинский у. Рязанской губ.). По сведениям из Пронского у. той же губернии, на девишнике невеста сидела в заднем углу избы, в валенках (даже летом), в шушпане и черном платке (Мансуров, 1929, 17).
В Тамбовской губ. невеста ходила в особой «печальной» одежде – в простой поньке и рубашке без кумачовых поликов (вставок) с черными рукавчиками (Моршанский у.; Гаген-Торн, 1926, 175). В 1920-х годах в Калужской губ. сохранилась память о венчальной женской рубахе из тонкого холста, без «перетычки» или «заборки» (красного тканого узора) – «кругом усе белые», с долгими узкими рукавами, доходившими до подола, которую надевали только к венцу с китайкой – сарафаном. По воспоминаниям старых женщин, в конце XIX в. эти рубахи были уже редкими и иногда в одной рубахе венчались по очереди (Перемышльский у.; Шереметева, 1929, 42). Подобного рода рубаха в Шенкурском у. Архангельской губ. называлась убивальница – невеста в ней причитала, «убивалась», взмахивая рукавами (Работнова, 1962, 18). Части костюма в своих названиях отражали трагические переживания досвадебного периода. Платок назывался ревун. Рукава рубахи невесты назывались плакальными.
Плакальные рубахи Олонецкой губ. с длинными, суживающимися к кисти рукавами (длиною до 100–120 см) назывались еще махавки. Невеста, плача и причитая, взмахивала при этом руками (Тазихина, 1972, 133) (см. рис. слева). В Пинежском крае употреблялся специальный головной убор – плачея, в котором невеста оплакивала свое расставание с волей.
"Плакальные рукава" невесты. XIX в. Олонецкая губ. Соб. А. И. Иванов, 1909 г., русские
Одевание «по печали» невесты в «черненькое или беленькое» наблюдалось автором этой работы в Бежецком у. Тверской губ. (Маслова, 1945 г.). По музейным материалам, подвенечный сарафан нередко был синего или даже черного цвета (см. рис. справа внизу). Есть упоминание о том, что красный сарафан надевали на второй день свадьбы. Красный сарафан был как бы символом супружества.
Из материалов других, более северных губерний - Олонецкой,
Архангельской и др.) узнаем, что когда девушку просватывали, на нее накидывали фату, после чего она уже не занималась никакою работой, не выходила из дома, не показывалась посторонним, иногда даже не садилась за общий стол; голову не причесывала, платок повязывала «кукушкой» (сложенный по диагонали он подвязывался под подбородком) (Зеленин, 1914, 26; Ефименко, 1878, 75). В Шенкурском у. невеста со дня просватания и до конца венца носила поцелок (девичью повязку); нередко целую неделю покрытая скатертью она не выходила из дома (Зеленин, 1914, 30).
Сарафан венчальный. XIX в. Воронежская губ. уезд неизвестен, с. Кленовка. Соб. Е. А. Обновленская, В. Н. Рогальский, 1962 г., русские
Примечателен обычай в Архангельской губ.: в момент приезда поезжан, невеста должна была лежать под шубой или двумя, в самом худом платье. Затем она умывалась, ее наряжали «на вывод» (Зеленин, 1914, 26). Этот обычай первой половины XIX в. поддерживался и позднее. Вологодская невеста, когда ее благословляли утром в день свадьбы, также была одета в будничное платье (Неуступов, 1903, 60).
В Романовском у. Ярославской губ. на рукобитье невеста причитала, при этом на ней было темное повседневное платье, голова повязана черным платком «в нахмурку», т. е. чтобы лица не было видно (Материалы, 1926, 51). В Олонецкой губ. был обычай прятать невесту за шкафы; платок низко надвигался ей на глаза, она «ривила», «выла голосом» (Каргопольский у.; Маслова, 1949 г.). После венца невесту переодевали в другой наряд, иногда прямо в церкви, но чаще уже дома (Петербургская, Новгородская и другие губернии).
У русских в некоторых губерниях невесту в досвадебный период одевали нарядно уже на сговор и осо- бенно на смотрины – на вывод, на ставку. Один из этапов вологодской свадьбы назывался скрутиик – ве-черинка у жениха (между рукобитьем и девишником), а потом у невесты, на которой она одевалась в самую лучшую одежду – скруту (Дилакторский, 1903, 43–48).
В исследованной этнографической литературе и источниках слабо освещены особенности одежды невесты на разных этапах свадьбы, данных по многим губерниям пока нет. То же можно сказать о белорусах и украинцах: несмотря на огромное число публикаций по свадебному обряду, эти особенности одежды невесты (о которых сказано выше) не отмечаются, что, казалось бы, может говорить об их отсутствии. Однако это утверждать при имеющемся состоянии источников пока трудно. Какие-то следы этих обычаев можно видеть в том, например, что в Гродненской губ. невесту накрывали белым густым покрывалом (Зеленин, 1914, 458). Белые рукава сорочки упоминаются как у украинцев, так и у белорусов. Молодые отправлялись в церковь в обыкновенной одежде и только распущенная коса и венок с приколотой веткой яблони отличал невесту (Дешко, 1867, 698).
Невеста-украинка, подпоясанная рушником. Полтавская губ. (по Зеленину)
В Витебской губ. невеста надевала к венцу платье «какое угодно, но не лучшее» (автор описания тут же дает объяснение: при частых поклонах в пояс всем присутствующим и встречным платье загрязнялось) (Шейн, 1900, 2). Нередко подвенечный наряд везли в церковь в узелке, а невесте одевали простой портяной сарафан и шубу. В трапезной ее переодевали (Ветлужский у.; Кузнецов Я., 1899, 534). Одевание невестой праздничной одежды в досвадебный период значительно чаще упоминается в описаниях украинской и белорусской свадеб, чем русской. Так, невеста-украинка одевалась в праздничное платье, когда обходила село с приглашением на сватанье, кликать жiнок на шишки (изготовление изделий из теста), на весiлля и т. д. (см. рис. слева). В Херсонской губ., например, невеста в субботу (перед свадьбой) надевала «первый убор» (лучший) – часто красную юбку, повязывалась рушником, положив при этом за пазуху хлебчик с солью, а под хустку два колоска жита, а затем шла скликать родных и дружек (Весiлля, 1970а, 359). Вопрос о двух видах свадебной одежды требует дальнейшего исследования. У русских резкие различия в одежде двух свадебных периодов выражены наиболее заметно, что определялось характером свадьбы, а он в свою очередь – характером крестьянской семьи в XIX – начале XX в.
Одевание невесты происходило торжественно. Причитая, она перечисляла свой наряд:
Ты припас ли, родной тятинька,
Еще мне шубу новую,
Шубу новую да сердцу темную?
Невеста кланялась отцу в ноги, а затем обращалась к матери:
Припасла ли ты, родимая,
Еще мне да цветное платице,
Цветное да подвенешное,
Подвенешное вековешное?
Мать приносила дочери наряд, и девушки начинали ее одевать (Макарьевский у. Нижегородск. губ.; Шейн, 1900, 721). В северных и центральных русских губерниях невесту одевали в кути за перегородкой, шкафами; в южнорусских губерниях невеста с девушками сидела на полу – деревянном возвышении между стеной и печью (место для спанья), – где ее и одевали.
Каждая часть одежды невесты (как и жениха) внимательно осматривалась, совершалась молитва. Обычно невесту наряжали подруги, сваха или крестная мать. В обувь клали серебряные деньги, чтоб богато жила, а за пазуху – кусочек мыльца, рябиновые и яблоневые листья, чтоб не испортили молодую (Новосильский у. Тульск. губ.; Шейн, 1900, 572). В первой половине – середине XIX в. подвенечный наряд дарил невесте жених, который присылал его с подружками накануне свадьбы (Самарский у.; Всеволжская, 1895, 7). И во второй половине XIX в. было в обычае, чтобы дружко привозил куфтырь – узел от жениха с одеждой для невесты; девушки при этом жаловались, что сарафан «не лезет», и тысяцкий должен был дать им «выкуп» деньгами (Макарьевский у. Нижегородской губ.; Шейн, 1900, 722). При одевании невесту сажали на дежу или кадку с рожью (главным образом у украинцев и белорусов).
В старину молодые деревенские парни до женитьбы ходили в одних длинных рубахах; в изучаемый период штаны составляли одну из основных частей одежды как женатых мужчин, так и холостых парней. В некоторых губерниях мы наблюдаем своеобразие одежды жениха (по данным первой половины XIX в.) – накинутый на плечи красный платок, зашпиленный иглой без ушка (Нижнеломовский у. Пензенской губ.; Зеленин, 1914, 984). Жениха повязывали, как женщину, платком, а невеста сидела закрытой (Пензенская губ.; Терещенко, 1848, 285). По сведениям XIX – начала XX в. из южнорусских губерний жениху пришивали на спину красный платок (Святский, 1912, 313) или же после благословения накидывали на плечи платок, сложенный по диагонали (как отмечено в Сердобском у. Саратовской губ.; Шейн, 1900, 747). Платок, видимо, был важным отличием костюма жениха. Возможно, он был пережитком какой-то древней плащевидной одежды. Чаще всего в источниках говорится о платке, который дарила невеста жениху и он носил его, подтыкая под опояску или на шее, либо платок (или рушник) повязывали ему через плечо или подпоясывали.
Рубаху шили из некрашеного холста или из пестряди, а в конце XIX – начале XX в. чаще из покупного материала (ситца, кумача). Основная одежда жениха, в которой он был на свадьбе, шилась невестой и была ее подарком. Большая роль отводилась шапке жениха, которая, как правило, особо украшалась (об этом см. ниже). Одевание жениха так же, как и невесты, было особым ритуалом. В день свадьбы крёстная жениха «убирала» его в хлеву с водой, хмелем и серебряной монетой. При этом сваха трижды встряхивала рубаху и другие части костюма жениха, обводила ими трижды вокруг его головы, произнося слова молитвы и каждый раз сплевывая в сторону, как бы отгоняя нечистую силу. И только после этого надевала все на жениха (Звонков, 1889, 107).
Апотропейные (охранительные) действия, связанные с одеждой жениха и невесты, были важным составным элементом обрядов одевания жениха и невесты. К ним относится:
1. Частая перемена платья молодых в течение свадьбы, что имело престижное, а возможно, еще и охранительное значение, о чем писала в своей работе Н. П. Колпакова: переодеваясь, как бы сбрасывали с платьем порчу, которая могла быть напущена (Колпакова, 1965, 275). Вместе с тем отмечался и такой противоположный факт, но также апотропейного характера: невеста не меняла платья с самого просватания, вплоть до венчания, хотя бы этот промежуток продолжался месяцы (Белозерский у. Новгородская губ.; Шейн, 1900, 527).
2. Одевание одежды наизнанку. В селениях по Терскому берегу одежду невесты выворачивали наизнанку, в целях предохранения от порчи (Шмаков, 1903, 62).
3. Надевание невестой нескольких одежд, причем, если две одевали на правую сторону, то третью на левую (наизнанку) (Колпакова, 1965, 262). В Саратовской губ. девушки наряжали невесту в две рубахи, два сарафана, подпоясывали двумя поясами. Один из сарафанов (рубаху, пояс) хранили всю жизнь и использовали их в особых случаях (Терещенко, 1848, 352). У русских в Усть-Цильме и у коми на р. Ижме молодые ложились в постель после свадьбы не раздеваясь (Плесовский, 1968, 93). Аналогичный факт отмечен в первой половине XIX в. в Минской губ.: молодой спал раздевшись, а молодая – в полном костюме свадебного дня – в свите или кожухе, андараке, в сапогах и завивале (головном покрывале), в конце которого были закатаны краюшки каравая (Зеленин, 1915, 691). Сходные обряды наблюдались у коми. Как писал Н. Рогов, на пермяцкой невесте, снаряженной к венцу, были две фаты, два китайника, двое чулок.
Во второй половине XIX в. этот обычай у крестьян, особенно зажиточных, постепенно утрачивался (Рогов, 1860, 100).
4. Надевание к венцу верхней одежды, в частности – меховой, независимо от времени года было распространенным явлением, сохранившимся в некоторых местах вплоть до начала XX в.
5. Изготовление новой одежды для молодых. Жениху шились новая рубаха и штаны, невесте нередко жених подносил подвенечное платье. На юго-западе Украины – там, где в полной мере в конце XIX–начале XX в. сохранялась традиционная одежда, изготовляли новые кожух, свиту и специальную свадебную одежду – гуглю, гуню (гунчу), свадебную манту (Гуцульщина, Буковина) (Здоровега, 1974, 97).
6. Использовали на свадьбе и сохранявшийся для особых случаев традиционный костюм, особенно для невесты и жениха. Надевали старинные наряды, уже вышедшие из общего употребления.
В деревнях около г. Холмогор, где старинный наряд выходил из быта, невеста во время предсвадебного плача обязана была быть в жемчужной перевязке, штофном сарафане, если у нее их не было, то она занимала у односельчанок. Свою повязку и костюм она передавала потом младшей сестре, та – еще более младшей, последняя из сестер брала ее себе в приданое (Ефименко, 1873, 14).
Выше уже говорилось о донских казаках, венчавшихся в прадедовском кафтане, о женских головных уборах, передававшихся по наследству. Представление о том, что на свадьбе непременно нужно быть в традиционной одежде, обусловило то, что венчались нередко в одной рубахе, в одном головном уборе все невесты селения по очереди. Уходом из быта традиционных форм в значительной степени объясняется дача взаймы одежды на время свадьбы, о чем писали многие авторы.
Модная одежда часто сочеталась с традиционной. В южнорусских губерниях (в начале XX в.), когда венчались в городском платье или в сарафане (для некоторых мест сарафан был новой одеждой), после венца все же надевали поневу, хотя бы всего на несколько дней, иногда носили ее до года, надевая по праздникам сарафан. Иногда же венчались в сарафане с поддетой под него поневой.
Источник: http://vneshnii-oblik.ru/etnografiya/svadb.html
- У Гали Семеновны была масса статей, созданных ею в основном на материалах своих многочисленных экспедиций. Но, пожалуй, ссе основной работой стала книга: Орнамент русской народной вышивки: как историко-этнографический источник / Г. С. Маслова.- М. : наука, 1978.-207 с.
Для желающих – одна из статей Г.С. Масловой о русском народном костюме (на Рязанщине) (с иллюстрациями) - http://journal.iea.ras.ru/archive/1960s/1966/Maslova_1966_5.pdfь
Я же хотела бы немного дополнить сухую справку личными впечатлениями. Я впервые увидела Гали Семёновну в редакции журнала «Советская этнография», куда она зашла по поводу одной из своих статей. К нам в комнату вошла уже очень пожилая женщина с необыкновенно яркими и молодыми глазами, с обаятельной улыбкой. Мне представили ее. Конечно, мы ее «проходили», в том смысле, что в студенческие годы я знала, кто она такая, чем занимается, с увлечением листала ее богато иллюстрированную книгу о народной одежде. Но увидела впервые. Она, видя мою заинтересованность, стала рассказывать о своих экспедициях. В том числе, по России в 1920-е – 1930-е гг. Как крестьянки сначала встречали этнографов недоверчиво, но потом стали не продавать (как им предлагали), а просто отдавать – для музеев - старинную одежду. «Пусть хоть люди посмотрят, как наши бабушки ходили, - говорили они. – А то выбросить жалко, а носить стыдно». Гали Семеновна обладала хорошим чувством юмора. Рассказывала «вкусно», слушать ее было одно удовольствие. В последние пару лет ее жизни я ее не видела: она болела. Весть о ее смерти мгновенно облетела Институт. Она была одним из НАСТОЯЩИХ этнографов, старой полевой школы (ныне отчасти вымершей, отчасти выдавливаемой). Она никогда не играла в ура-патриотические игры, сторонилась выспренней риторики, но достойно делала свое дело. 
Свежие комментарии